Потанцуй со мной

— Юлька, я за рулем. Прекращай, — совсем не злобно рычит Романов.

Мы едем к нему, а вечером пойдем гулять. В парке Горького сегодня будет концерт и мы с Ритой уломали Романова побыть нашим личным телохранителем! Костя плевался и сетовал на свою «старость» и нелюбовь к шуму, а я ехидно посмеивалась. Это потому, что рядом не было меня! Я вам покажу, Константин Николаевич, в каком месте вы старый!

— У тебя когда последний экзамен? — нарушает безмолвие Костя.

— На следующей неделе. Кажется, в среду. А потом я свободна-а-а-а! Как ветер! — высовываю в открытое окно голову и ловлю встречные потоки воздуха. На улице тепло и у меня в душе тоже тепло! Кстати!

— Костя, так ты мне не ответил, — поворачиваюсь к Романову.

— По поводу? — непонимающе вздергивает брови, не отрывая взгляда от дороги.

— По поводу меня и моей четвёрки.

— А что с вами не так?

— Кость, не придуривайся. Это твоих рук дело?

— Твои оценки — результат твоих заслуг. Причем тут я? — поворачивает ко мне голову Романов. Врет. Вижу, что врет и особо не скрывает этого.

— Это ты. Господи! Как же я сразу не догадалась!? Еще тогда, когда получила допуск до практики. Романов, признавайся, — наставляю на него букет, точно оружие.

— Полегче! — бросает руль и выставляет ладони, сдаваясь.

— Говори или буду стрелять!

— Черт, Юль. Я не хотел, чтобы ты…

— Кость, заткнись, а! — перебиваю Романова. Он думает, что обидел меня тем самым? Глупый. Да для меня никто столько всего не делал! Боже, да этот поступок красноречивее всего на свете! Поступок настоящего мужчины — оберегать и защищать чувства и честь своей женщины. Я не знаю, как выразить всю гамму обуревающих меня ощущений, поэтому отстегиваю чертов раздражающий ремень безопасности и лезу к любимому мужчине, который влип в меня так же, как и я в него.

Целую его лоб, нос, щеки- туда, куда попадаю. Это небезопасно, знаю, но я не могу терпеть, когда плавлюсь горячей карамелью.

— Юля! — грохочет Романов, изворачиваясь от меня. — С ума сошла? Угробить нас решила?

Плевать. Я его хочу. Прямо сейчас.

Накрываю ладонью его пах и сжимаю. Уверенна, что вижу сыплющиеся искры из его глаз. Романов делает долгий протяжный выдох, но руку мою не убирает, а я чувствую, как быстро напрягается то, что сейчас зажато в моих руках и принадлежит только мне. Навсегда.

— Костя-я-я, — шепчу прямо в ушко и провожу языком от мочки вдоль шеи, собирая вкус своего мужчины. Я не знаю, откуда во мне эта смелость и озабоченность, но не чувствую ни капельки стеснения. Его не может быть, когда рядом твой человек.

— Откуда ты взялась на мою голову? — хнычет Романов и резко выкручивает руль вправо в какой-то переулок.

Хохотнув, продолжаю искушать себя и его, поглаживая твердость сквозь брюки.

Мы останавливаемся в арочном проеме и Романов, заглушив движок, отстегивает ремень. Округляю глаза, потому что таким диким я его никогда не видела. Он выпрыгивает из машины, в два счета оббегая капот, и оказывается у моей двери. Рывком дергает ее на себя и, не церемонясь, вытаскивает меня наружу. На секунду мне кажется, что Костя сейчас умчится, оставив одну в этом проеме. Но Романов открывает заднюю дверь своего авто и заталкивает меня на сиденье.

О-о-о, Константин Николаевич, да вас конкретно накрыло!

Сдвигаюсь ближе к окну, чтобы мой мужчина смог свободно упасть рядом. Он блокирует двери и поворачивается ко мне, словно хищник. В его глазах безумный блеск и я намеренно дергаю своего льва за усы. Сбрасываю кроссовки и подставляю ножки, чтобы помог снять лосины. Усмехаясь, Романов стаскивает их вниз, а я кряхчу и упираюсь затылком в дверцу. Страшно неудобно, но это такие мелочи, когда мой дикарь расстёгивает ремень в своих брюках. Седлаю Костю, попутно ударяясь головой о потолок авто, и мы оба нервозно смеемся. Нервозно, потому что оба понимаем, что между нами сейчас случится.

Мы не обнимаемся, не целуемся — времени на это катастрофически нет. В любой момент сюда может подъехать машина, потому что мы остановилась ровно посередине арки, загораживая проезд. От понимания, что нас могут увидеть, в кровь ударяет адреналин, а ощущения становятся ярче и острее.

Его пальцы впиваются в мои бедра и скорее всего оставят синяки. Я хочу, чтобы они там были. Окна запотевают от нашего общего горячего дыхания, а машина покачивается в такт наших движений. Костя прикасается свои лбом к моему и крепко зажмуривает глаза. Я стону ему в губы, когда движения становятся быстрыми и ритмичными. Если есть рай на земле, то он в штанах Романова. Боже, кажется я сейчас взорвусь.

— Сурикова, м-м-м… — меня опаляет его стоном. Это непередаваемо — чувствовать власть над мужчиной. Припадаю к его губам, чтобы разделить удовольствие вместе. Я хочу ощущать его всего и везде. — Юлька, я сейчас…

— Я тоже.

Он хочет меня отстранить, а я не даю этого сделать. Крепко сжимаю ягодицы под жалостливый стон Романова, а дальше… цветные фейерверки.

40. Юля

«Стою в пробке. Минут через 15 буду», — сообщает мессенджер.

«Ок, подожду тебя на улице, не торопись!» — отправляю Косте.

Сегодня жарит так, что плавится асфальт. Но меня таким буйством погоды не проймешь, потому что для девчонки из Астрахани, когда летом температура в тени достигает 50 градусов, мошки лезут во все щели и отверстия твоего тела, комары набрасываются на разгоряченную кожу точно маленькие вампиры, а яичницу можно жарить прямо на дороге, какие-то жалкие 27 градусов — это как похолодание для астраханцев!

Выбираю свободную скамейку, бросаю рядом спортивную сумку и вытягиваю ноги. Офигенно. Поднимаю лицо к солнышку, чтобы словить ультрафиолет. Моя кожа любит солнце. Она и без него смуглая, но с ним вообще выходит отличный тандем!

Последний экзамен сдан, зачетка отправлена на проверку, а я — на законные каникулы! Что может быть лучше?! Покачиваю кедами и прикрываю глаза. Хорошо!

— Привет, фиалка.

Не открываю глаза.

Вряд ли этот голос может быть в следствии солнечного удара. Мое тело моментально покрывается липкой испариной, а конечности холодеют.

Возможно, если я так и просижу до прихода Кости с закрытыми глазами, призрак исчезнет. Я надеюсь на это.

— Тебя можно поздравить с окончанием сессии? — разве призраки умеют разговаривать?

Кожей чувствую, как рядом на скамью опускается тело. Ужас холодит кровь, заставляя стынуть натянутые жилы. Вздрагиваю, когда ощущаю настырное прикосновение к голой коленке, и тогда распахиваю глаза.

Матвей Свирский.

Сидит полубоком и разглядывает меня всю: цепко, навязчиво, нахально. От его взгляда хочется мгновенно отмыться, как от грязи, потому что ее клейкий слой я чувствую на каждом миллиметре своей кожи.

Что он здесь делает?

— Что ты здесь делаешь? — пытаюсь отодвинуться на край скамейки, но Матвей крепко сжимает коленку, не давая сдвинуться с места. Я бросаю взгляд на парковку и выискиваю машину Кости. Мысленно молю его приехать быстрее, потому что удушающее предчувствие оплетает мои руки словно наручники.

— То же, что и ты — учусь, — усмехается Свирский. Я пробую разглядеть в его глазах намек на запретные вещества, но они пусты и прозрачны, точно слеза. Они чисты. Настолько, что даже не видится в них жизнь. Прекрасно знаю, как и чем в нарколечебницах подавляют приступы зависимости. В своё время изучила тонны литературы. — Приехал узнать по поводу сдачи экзаменов. Но тебя ведь не это интересует, правда, фиалка?

Правда.

— Меня выписали, малышка. Твой Матвей здоров, как бык, — забрасывает руку мне на плечо, теперь уже полностью затаскивая в плен своего присутствия. — И свободен, как вольнолюбивый орлан, — парирует Свирский.

Так быстро?

Мои глаза, наверное, расширяются от непонимания. Я не могу вымолвить ни слова, хотя на языке крутятся тысячи вопросов. У меня онемело все.