Сююмбика

Тем временем Хабира освободила госпожу от многочисленных одежд и, обернув её лёгким покрывалом, повела в большой зал. Здесь полы оказались выложены цветной мозаикой, и Сююмбика ступила по ним, словно по коврам, не в силах отвести восхищённого взора от сложного узора. Но сам зал изумил её мраморной глубокой чашей с прохладной чистой водой и бившим из стены фонтанчиком. Его струи лились из каменного цветка и наполняли подставляемые прислужницами кумганы. Никогда ещё ногайской малике не приходилось видеть такого великолепного зала, служившего всего лишь для омовения. От захватывающей воображение роскоши у Сююмбики приоткрылся рот, и тут она поймала насмешливые взгляды дворцовых невольниц. Юная ханум словно увидела себя в глазах невольниц. До чего же глупо и униженно она выглядела! Губы Сююмбики дрогнули от обиды, а в жилах вскипела строптивая кровь.

– Я не буду мыться! – глядя перед собой, громко объявила она. – Не стану пользоваться услугами ваших заносчивых рабынь!

Сююмбика шагнула обратно к только что закрытым дверям, но вслед за ней кинулась Хабира.

– Госпожа наша! Чем мы вас прогневили? О Аллах, пусть твой гнев падёт на наши неразумные головы! Не губите нас, благородная ханум!

Прислужницы, осознав, чем им грозит немилость госпожи, завыли и попадали на колени. Казалось, каждая из них уже видела себя на помосте невольничьего рынка рядом с торговцем, вооружённым тяжёлой плетью. Оянэ, единственная из допущенных в баню ногайских служанок, удержала малику. У Сююмбики от обиды и гнева раздулись ноздри, она с трудом сдерживала себя.

– Госпожа моя, – шепнула Оянэ, – вы не ребёнок. Вспомните, сегодня вы стали ханум великой Казанской Земли! Завтра же прикажите продать дерзких рабынь или замените их новыми, но сегодня обуздайте свой гнев, госпожа. Что подумают о вас вельможи и сам повелитель, если с первого же дня вы приметесь наказывать и карать? Дайте мне руку, я сама поведу вас мыться.

Сююмбика колебалась недолго, как всегда, слова любимой няньки произвели должное впечатление. Вскоре прислужницы с ещё не просохшими от слёз глазами засуетились около грозно молчавшей госпожи. Одни натирали её мыльными пузырями, другие доставали благовония и добавляли их в серебряные тазы с водой.

Глава 10

Тяжёлые горячие капли с глухим стуком шлёпались о мозаичный пол, лишь этот звук нарушал тишину, царившую в бане. Ханум со свитой прислужниц более двух часов находились здесь. Давно был кончен ритуал омовения, после которого Сююмбику поливали тёплой водой, настоянной на душистых травах и лепестках роз. Под голову госпожи подложили мягкий валик, и в такой удобной позе она почти не ощущала своё чистое, расслабленное тело. Сююмбика с трудом боролась со сном, теперь она уже не замечала осторожных взглядов, какие бросала на неё старшая служанка. А Хабира украдкой вздыхала. Опытной гаремной прислужнице совсем не нравилось то, что она видела перед собой. Разве могла госпожа очаровать повелителя? Слишком худа, фигура ещё не сложилась, и груди не округлились окончательно, не наполнились желанной для мужчин тяжестью. Как далеко казанской ханум до её соперниц из нижнего гарема, а больше всего до роскошной фаворитки повелителя – Нурай. Хабира вновь вздохнула. Имя у любимой наложницы хана – удачней не придумаешь, такой всю ночь любоваться – не налюбуешься[56]. Целый год Хабира прислуживала ханской фаворитке. Красавицу-наложницу повелителю подарил вельможный улу-карачи Булат-Ширин, и это был дорогой дар – необычайно красивая невольница, посвящённая в таинства любви, в совершенстве владеющая танцем и игрой на музыкальных инструментах, умная и интересная собеседница. Эмир Булат-Ширин в своё время купил её у престарелого османского паши за баснословно высокую цену. Нурай предназначалась младшему сыну карачи, которому пришла пора приобщиться к премудростям любовных наслаждений. Наложница преуспела в своих уроках, за короткое время очаровала и развратила юношу. Безумно влюблённый мурза полностью подчинялся её капризам, и не раз в угоду Нурай подвергал свою жизнь опасности. Но эти игры вскоре прискучили капризной красавице, и однажды младший мурза обнаружил свою наложницу в постели старшего брата Нур-Али. Единокровные потомки знатного золотоордынского рода, позабыв обо всём на свете, обнажили кинжалы, и лишь случай помог не свершиться греху братоубийства. Разгневанный эмир разослал сыновей по имениям, подальше друг от друга, оставалось придумать наказание для дерзкой наложницы. Но только такому бывалому в интригах государственному мужу, каким являлся улу-карачи Булат-Ширин, могла прийти в голову удачная мысль подарить Нурай юному хану. Как только наложница оказалась в гареме Джан-Али, эмир с явным облегчением произнёс:

– Пусть это яблоко раздора зреет отныне в садах нашего повелителя!

Всем было известно, что склонный к разврату касимовец не чтил девственниц, и подарить ему опытную, страстную наложницу считалось незазорным. Джан-Али легко очаровывался женской зрелостью, а обаяние чувственной красы Нурай действовало безотказно. Какой мужчина смог бы устоять перед водопадом золотистых кудрей, необычайно светлой для восточных дев кожей и прекрасными миндалевидными глазами, бархатисто-чёрными, влажными и манящими, какие бывают только у турчанок? Не эти ли глаза воспел ещё великий Хайям[57]:

Хабира, будучи старшей служанкой прекрасной наложницы, видела весь путь восхождения невольницы к титулу фаворитки. Нурай умело использовала дарованное ей природой и надёжно оплела Джан-Али сетью своих волшебных чар. Вскоре знатнейшие вельможи ханского двора считали за честь преподнести подарки наложнице, они с усердным рвением превозносили её красоту и ум. На всех приёмах и пирах Нурай находилась рядом с Джан-Али, но не на троне, предназначенном для будущей ханум, для фаворитки справа у ног повелителя ставилась высокая позолоченная скамейка с бархатной подушечкой. Но и на ней Нурай, закутанная в шелка и муслин, восседала с видом царицы. Многие предсказывали быстрое падение высоко возвысившейся наложницы, но прошёл год, а для наложницы по-прежнему ставилась позолоченная скамеечка у ног повелителя. И она, как всегда, вступала в Тронный зал, сверкая любимыми ею рубинами и изумрудами. Но ещё ярче этих камней сверкала на женском лице обольстительная улыбка, которая делала всех мужчин слабыми и податливыми, как размятая глина в руках гончара…

Вот у такой наложницы находилась в услужении Хабира. Теперь же от некоронованной госпожи её перевели к ханум законной, но особой выгоды в этом Хабира не видела. Разве сравниться этой девочке с роскошной Нурай? О Всевышний! При такой госпоже, хоть она и законная, быстрей окажешься в немилости. Хабира искренне жалела об опрометчивом шаге, когда дала себя уговорить блистательному Солтан-беку и согласилась возглавить служанок, поехавших за ханской невестой. Конечно, у фаворитки повелителя характер не ангельский, бывало, в гневе швыряла в голову Хабиры чем попало, и однажды серебряным гребнем рассекла ей бровь. Но ведь и у новой ханум, похоже, наград не дождёшься. Вон как показала свой характер сегодня, если бы не её ногайская рабыня Оянэ! К Оянэ Хабира испытывала двойственное чувство. Ей нравилась эта смуглолицая приятная женщина, не теряющаяся нигде. К тому же Хабира чувствовала себя обязанной ей, ведь нянька спасла их всех, когда юная ханум решила отказаться от казанской прислуги. Но Хабира осознавала, что вряд ли сохранит привилегии старшей служанки.

Она отогнала от себя тревожные мысли, хлопнула в ладоши и приказала уложить госпожу на геибек-таши и приступить к массажу. Прошло ещё немало времени, прежде чем прислужницы занялись раскладыванием нарядов из принесённого евнухами сундука. На свет извлекли белые шаровары; лиф, расшитый жемчугом и драгоценными камнями; тонкую, как паутина, накидку и лёгкий, как пух, длинный камзол на шёлковом подкладе.

56

Нурай – яркая луна.

57

Омар Хайям – персидский философ, математик, астроном, поэт, жил в XI–XII веках.