Поводырь

Договорились, что уже сегодня же вечером не менее трех кандидатур на секретарскую должность будет мне представлено. Договорились о взаимодействии по вопросу ссыльных. Договорились, что немедленно сообщу о крамоле буде она, поганая, предо мной явится. На том и раскланялись.

У двери Кретковский едва не столкнулся с жалобно выглядевшим Артемкой и раскрасневшимся Корниловым.

— А! Братцы! — кивнул сам себе жандармский майор, еще раз мне поклонился и вышел.

Хорунжий поздоровался было в ответ, но потом, разглядев с кем, раздраженно дернул головой. И тут же отвешал подзатыльник молодому казачку.

— На колени падай, чудило. Коли проситься пришел…

— Что-то случилось, Иван Яковлевич? — едва удерживаясь от смеха, поинтересовался я.

— Позвольте войти, Ваше превосходительство, — без вопросительных интонаций, заявил начальник третьей сотни. И подхватил за шиворот, втаскивая в мою гостиную, норовившего рухнуть на колени Артемку. Ну, в целеустремленности ему не откажешь…

— И все-таки? Артем! Стоять смирно! Ты же знаешь, я этого не люблю!

Парень замер так, как и стоял — на полусогнутых.

— Брат это мой, младшой! — поведал сотник. — Эвон каким вымахал, а балбес балбесом.

— А вы, видимо, старший… Средний — есть?

Ситуация все больше меня забавляла. Как там? «Старший — умный был детина, средний был и так и сяк, младший — вовсе был дурак».

— Точно так, Ваше превосходительство. Мишка четвертою сотнею начальствует.

— Ясно, — продолжал веселиться я. — И что же я могу сделать для вразумления этого, как вы выразились, балбеса?

— Так ить, вам, Ваше превосходительство, в денщики ево взять потребно. Все одно ево теперь в подворотне забьют, коли не примите!

— Это как же так?

— А вчерась, как Безсонова сотня в погребе проставляться стала с похода, так этот… в драку кинулся на старших, за вас горой стоя. Ну, знамо дело, поучили молодого. А он встал и сызнова кинулся. Сказывал, што пока стрые казаки слова для вас, Ваше превосходительство, обидные взад не вызмут, он так и будет…

— Фамилии⁈ Адреса⁈ Явки⁉ Кто что говорил? Бунтовать вздумали, сучьи дети⁈ — мама родная, Гера — фу. Гера! Стой, нельзя!!! Откуда это во мне? Отчего вдруг в глазах темень и слова злые — не мои? Пустяк же. Ну, брякнул кто-то, неподумав. Так Безсоновские люди и без Артемки могли возразить. Их-то я зря что ли прикармливал?

— Никак нет, Ваше превосходительство! — резко выпрямляясь, расправляя плечи и становясь смирно, гаркнул хорунжий. — От дурости только. От темноты сибирской!

— То-то же, — мне удалось-таки перехватить управление телом обратно. Но вспышку эту, острое чувство беспомощности в гневе и наглое, бесцеремонное вторжение Германа — запомнил навсегда. — А людям тем передай. Прежде чем судить, всегда разбираться надобно. Людей знающих выспросить…

Артемка выпрямил все-таки колени и, подобно брату, замер бледный, как свежее побеленная стена.

— А тебя, Артем, к себе возьму. Коли служить честно и не болтать лишнее слово дашь. И впредь запомни! Новый немчик — это не обидно. Так ведь назвали? Я и есть — немец, и батюшка с матушкой немцы. И начальник здесь новый. Выходит — и они правы.

Корниловы, мало по малу, приобретали нормальный цвет лиц. Только у старшего еще и глаза от удивления вылезали. Не часто, видимо, он в начальстве людей отыскивал.

— И вольно уже. Не на параде.

Братцы изменили стойку, но не расслабились. Старший резко пихнул, почти ударил младшего локтем в бок и тот скороговоркой отбарабанил клятву. После я милостиво отпустил обоих. Ивана — охранять мою ненаглядную тушку, Артема — за вещами. Денщик должен жить поблизости. Надеюсь, в гостинице найдется еще одна комната?

Перед уходом Артемка, как бы невзначай, сболтнул, что внизу, на улице, во внутреннем дворе мнется толпа господ чиновников в «изшитых глазырями» одеждах. В парадном — значит. И, правда — балбес балбесом мне достался, хоть и верный. Чего ж он, дурень, сразу-то не доложил⁈ Я конечно, роняя тапки, к встречающей делегации не побежал бы, но и время ожидания должно быть дозировано. Не слишком долго, чтоб не подумали что зазнаюсь, и не быстро — будто бы не уверен в себе.

Пришлось останавливать Артемку, давать тщательные инструкции и отправлять. Сначала к Гинтару — дай Бог он еще не ушел к Акулову, а потом к наряженным чиновникам. Чай не лето. Не хотелось мне на холодном ветру место, откуда растет хвост, морозить.

Пока Артемка бегал, переоделся в парадный мундир. Снова пожалел, что нет ордена. На темно-зеленом сукне что-нибудь яркое хорошо бы смотрелось… Сунул было револьвер в карман. Нет. Не фонтан. Полуторакилограммовая пушка перекашивала всю красоту на одну сторону. И кобуру поверх кафтана не нацепишь. Скроен он так, что сразу складками неуставными пойдет. И, блин, без него как-то… непривычно. Словно голый. Положил на стол, накрыл газетой. Сам встал рядом. Кивнул — «запускай» — заглянувшему денщику. Фух, ну Господи Благослови. Сам ведь, по доброй воле, в банку с пауками лезу!

Стали входить люди. Шептали Артемке у дверей и тот, сначала волнуясь и пуская «петухов», потом даже как-то скучно, кричал их должности, ранги и имена. Много имен и должностей. Много-много имен.

О некоторых я уже что-либо слышал. Другие впервые попали в зону моего внимания. Тот же статский советник Фризель — председатель губернского правления. Человек с равнодушными глазами и улыбочкой «ты хозяин — я дурак». Гера с трудом, но опознал в нем выпускника той же самой Императорской школы правоведения, что и мы закончили. Только Павлуша снял пыжиковую шапку, из-за чего нас в Петербурге и прозвали «чижики-пыжики», лет на пять раньше.

Главный налоговик, председатель казенной палаты, коллежский советник Михаил Алексеевич Гиляров — сурово сжатые губы прирожденного скупердяя.Бои за бюджет обещали стать серьезным испытанием.

Надворный советник Павел Осипович Козлов — председатель губернского суда. Очень многие будущие губернаторы и наместники начинали карьеру с этого поста. И еще у большего их числа — губернский суд становился тупиком. Козлов никуда не стремился. Козлов выполнял распоряжения и старался ни с кем не поссориться. Судить — значит выбирать чью-то сторону. Как можно было на этакой-то должности не нажить врагов, лично мне было совершенно непонятно.