Тайны Изнанки

Отложив палочку в сторону, я поднял голову, еще раз окинул всеобъемлющим взором свой оркестр. Музыканты были наготове. Я поднял руки и взмахнул ладонями…

Достаточно продолжительные аплодисменты предварили начало спектакля. Проследив за направлением взглядов публики и оркестрантов, я понял, что театр рукоплещет мне, и растрогался. Путь к дирижерскому пульту был долог, чем раньше: непросто обходить загроможденную музыкантами и всеми задействованными инструментами яму, будучи полутораногим и опирающимся на ставшую уже привычной трость.

Я встал на возвышение дирижерского места у пульта, прислонил трость к табурету, специально выставленному для меня на всякий случай, кивнул оркестру и повернулся к зрителям. Луч прожектора выхватил меня из тьмы. Аплодисменты усилились. Ох, и красавец я, представляю: несмотря на вычищенный, побритый и расчесанный вид, на скуле, у носа и виска еще не зажили ссадины, ярко выделяющиеся розовым на моем не таком уж смуглом лице, еще и озаряемом белым светом софитов. Я наклонил голову в поклоне, взмахнув волосами. Посмотрел в левую сторону первого ряда. Там сидели дорогие мне люди. Старшая дочурка в красивом серебристом платье, новеньких черных туфельках и с темным бархатным цветочным ободком в волосах. Активно хлопая, она аж подпрыгивала на месте и во всю ширь улыбалась молочными зубками. Рядом сидели мои родители, а с ними — отец Лизы. Супруге, конечно, тяжело будет перенести весь спектакль, да лучше и не надо: у нее сейчас самая главная забота — растить-кормить нашу младшенькую Танечку, поэтому она отсутствует в зале вместе с мамой, но обещалась появиться в один из антрактов.

Как же все они волновались за меня… Страшно волновались. Не находили себе места. Даже пером не описать, как вместе со мной они переносили мои же боль и страдания. Ну, страдал-то я не очень, но болел сильно. Одолевали вялость, ломота, слабость, в общем, весь спектр телесных из возрастной серии «50+». Супруга, наши родители, Ариша — все друг друга успокаивали и втихаря друг от друга плакали, а в лицо говорили, что я обязательно скоро и быстро поправлюсь, этими словами больше утешая себя.

Свою новорожденную дочурку я увидел не сразу — с ней нельзя было попасть ко мне в палату. Поэтому Танюша, кругленькая и крохотная, с маленькими глазками-щелочками и тоненьким носиком, встречала меня дома. Но малышка уже знала, увидев меня дни спустя после своего рождения, что я — ее папа. Ариша со дня моей выписки и еще дней пять кряду не отходила от меня ни на шаг буквально. Спокойно ступить в доме без нее я мог, только когда посещал туалет и душ. Даже спала она первые дни в нашей с супругой кровати у меня под боком. А Лиза… Просто жена и мать-героиня: мало окружать заботой наших дочурок, присматривать за ними, поднимать настроение нашим родителям, так еще и самой отходить от вторых родов, о себе заботиться, самой не сойти с ума от переживаний за мое здоровье! Тяжелее всех пришлось, думаю, всё же ей. Самая лучшая и любимая моя супруга на планете! Вот что бы я делал без нее.

Что же касается Улло и его расторопной внучки, то они переживали за меня так же сильно, как мои. Связано ли это с каким-то моим особым предназначением, если таковое есть, в мире Изнанки, у которой на меня огромные планы и о которых я не знаю, или же я правда оказался старичку-Проводнику и девчушке столь ценен как друг и хороший приятель? О первом я и думать забыл и сразу списал всё на второе, когда однажды после вечерней репетиции в своем кабинете, через пару дней после выхода на работу, обнаружил в шкафу два сияющих лица старшего и младшего изнаночного поколения, выглядывающих из раскрытого контрабасного чехла. Честно, я по ним скучал: всё ждал, когда они прокрадутся ко мне в палату или домашнюю гостиную, или подкинут какую-нибудь записку-весточку, намекая о наблюдении за мной со стороны. Улло сдержанно, но крепко пожал мою руку и одобрительно похлопал по плечам. От меня не утаились облегчение и радость в его глазах, которые он испытывал, глядя на меня, стоящего на ногах, хоть и не без помощи трости. Венди же просто прыгала на месте и потирала ладоши, лучась от счастья, глядя на меня живого, но частичного поврежденного. Внучка Улло с огромной амплитудой участливо потрясла мою руку, словно бы пожала, и, я видел, очень хотела обнять, но в итоге этого не сделала, а я отчего-то тоже, лишь потряс ее узенькое острое плечико. Мой Проводник рассказал Венди всю правду о нашей схватке с Морсусом, когда девочка уже приступила к занятиям в школе, и, конечно, уступил ее просьбам, когда она, едва приехав на учебу, выпросилась обратно, чтобы увидеться со мной.

Милиан до последнего не хотел идти на мою премьеру и не понятно почему ломался. Я сказал: самое малое, что могу для него сделать, таким образом отблагодарив за всё время, когда он меня терпел и обучал, а также спасал жизнь — бесплатно предоставить проходной на главную премьеру нового сезона театральной Москвы. Причем в первый ряд партера! Он начал что-то бурчать, что не считает себя любителем театральных зрелищ, что у него какие-то там важные дела в другом городе, не терпящие отлагательств. Но его смышленая и любопытная внучка — нравится мне эта девчонка, — подслушав разговор, встряла в наш диалог и умоляла любимого дедушку сходить на спектакль, который поставил его ученик и ее лучший старший друг (я). К тому же дедушка сможет принести ей из Стороны какой-нибудь интересный подарок! Под натиском обожаемой Венди Улло сдался, и я торжественно протянул ему билет. Теперь вот он, сидит, рядом с отцом Лизы, крупненький дедуля в темном костюме, с неизменными линзами на цепочке на шее. Наши с Лизой родители не знают, кто он такой. Я им не рассказывал. Он сам никогда не наведет на себя подозрения.

С минуту я ждал, когда зрительские приветствия улягутся, и, поймав момент, развернулся к оркестру. Сразу сосредоточился, опустив глаза. На дирижерском пульте — палочка и нотный альбом всего объемного произведения. Ну, посмотрим, на что ты, Покровский, способен. Ты долго и упорно к этом шел.

Я негромко прочистил горло, прикрыл глаза, поднял руки и начал править бал…

На поклоны все вышли слишком быстро, как мне казалось. Ну либо я, отведя непростой спектакль в моей только начинающейся настоящей дирижерской карьере, чувствуя упадок сил, будучи однако крайне довольным, не спеша преодолевал путь, разделяющий меня до кулисного пространства сцены. Нога постанывала, намекая на усталость. Едва я зашел в кулису, как дежурный режиссер указала в мою сторону: «Вот он, подошел!». Я словно очнулся и ощутил всеобщее закулисное бурление. Смешалось всё: и одобрительные крики и аплодисменты зрителей, и яркие костюмы десятков вышедших на сцену артистов и постановщиков, и дружеские и поздравительные объятия дежурного персонала за сценой. Меня уже ждали. Я поторопился к выходу на сцену. Ко мне подбежала Наташа, приглашенная солистка, которая в сегодняшней премьере пела в заглавной партии. Грим и макияж подчеркивали выразительность ее блестящих по жизни и от бурных эмоций сегодня больших голубых глаз.

— Поздравляю, Костя! — Наталья улыбнулась, тепло коснувшись моих ладоней.

— Этот успех — и твоя немалая заслуга, в том числе! — посмеялся я.

Она улыбнулась шире и, взяв меня за руку, повела на сцену.

Зал взорвался оглушительными аплодисментами. Я благодарно и счастливо смотрел на стоя аплодирующую публику. По их лицам было ясно: премьера стопроцентно удалась. Я прошел на авансцену, Наташа отпустила мою руку и отошла назад к своим коллегам по цеху. Поклонившись, я указал руками на оркестр и, похлопав музыкантам, обнял себя, дав понять, что обнимаю и ценю каждого оркестранта в отдельности и вместе. Продемонстрировать свое уважение к моим музыкальным молодца́м, пусть они и бывают редкостными лодырями (опять обзываю любя), мне не помешала такая мелочь, как трость.

Я посмотрел в зал. На одной стороне первого ряда: дирекция и специальные гости, на другой — мои близкие люди. У всех сияют лица. Все довольны.