Песнь дружбы

Ко всем огорчениям Бабетты в эти дни прибавилось еще одно: Герман смотрел на нее очень мрачно. Он почти не разговаривал с нею, когда она приходила в Борн. Что он имел против нее?

Герман все еще был занят разборкой ограды. Сотни раз в день его взгляд пробегал по долине и сотни раз, помимо его воли, задерживался на домике Бабетты. Он пугался, когда дверь дома открывалась. Показывались Бабетта или Карл, — и он испытывал разочарование; Бабеттиной гостьи не было видно уже несколько недель. Бывали дни, когда Герман избегал смотреть в ту сторону; он радовался, если наступала оттепель: тогда можно было рыть новую яму для удобрений, и ему не приходилось все время смотреть на долину.

И все-таки, даже копая яму, Герман все время думал о том, что она там, в этом вот домике, в нескольких минутах ходьбы от него. «Что она делает? — думал он. — Почему ее больше не видно? Не больна ли она?» Он не знал ничего и никого не спрашивал, он скорее откусил бы себе язык. Иногда Герман выходил по вечерам погулять— только для того, чтобы увидеть крошечное светящееся окошко. Может быть, она сидит с Бабеттой у очага? Как хотел бы он еще раз услышать ее голос! «Слышишь колокольчик, Себастьян?» Какой теплый и красивый у нее голос! Перед ним в темноте мелькала ее таинственная улыбка, как тогда в зеркале, в лавке, когда она спряталась от него.

За последние годы, увлеченный работой, Герман почти забыл о Христине, и его сердце оставалось совершенно спокойным, когда он случайно о ней вспоминал. «Жаль, — думал он, но не испытывал при этом ни глубокого сожаления, ни печали, — жаль, она не похожа на других, жаль». И больше ничего.

Но теперь Христина внезапно вновь ожила в его душе, и Герман испытывал боль каждый раз, когда думал о ней. Он был полой печали, что утратил ее, полон тоски. Мысль о ней пылала в нем, когда он бодрствовал, тлела в нем ночью, во время сна. Его беспокойство мучительно росло, и внезапно ярким пламенем вспыхнула страсть к Христине. Хоть бы увидеть ее еще раз! Нужно только войти в дом и прикинуться удивленным. Ведь он может сделать это хоть сейчас.

Нет, он не может этого сделать! Никак не может. Он бы всю жизнь стыдился самого себя. Ему вообще не следовало встречаться с ней после всего, что произошло. Какие трусливые, жалкие мысли!' Он работал так, что пот градом катился по его лицу. Ведь он в конце концов мужчина, ему нелегко потерять уважение к себе.

Нет, он не должен встречаться с ней — никогда!

Герман призвал на помощь всю свою твердость и решил держать себя в узде. Это было нелегко. Теперь его лицо было всегда мрачно, глубокая складка залегла между бровями.

С Бабеттой он говорил только о самом необходимом и не переступал порога ее дома. Нет!

Наконец Бабетта не выдержала. Однажды, когда Герман работал над своей оградой — глубокая складка залегла между его бровей, — она не утерпела и заговорила с ним.

Карл сердится, что ты перестал ходить к нам, Герман! — начала она. — Он каждый день спрашивает, почему это Герман к нам больше не приходит.

Герман ворочал в это время тяжелый камень; он быстро поднял голову и взглянул на нее, его темные глаза вспыхнули.

— Карл прекрасно знает, почему я перестал приходить. И ты знаешь это отлично, Бабетта. Только не надо лжи между нами, не надо лжи! — Его голос звучал жестко и неумолимо.

Бабетта виновато потупила глаза. «Он все знает, — подумала она, — так я и чувствовала. Но откуда он узнал?» Германа охватило чувство злобного удовлетворения: так, значит, Бабетте все-таки стало стыдно! Ага, посмотрите, как ей стыдно!

— Ну я, кажется, ничего дурного не сделала! — проговорила наконец Бабетта.

— Разумеется, ничего дурного! — ответил Герман уже гораздо мягче. — А я разве тебя упрекнул в чем-нибудь?

— Как же я могла сказать тебе, Герман? Она не хотела. Она все время твердила: Герман ни в коем случае не должен знать, обещай мне это. Она больна, — продолжала Бабетта, — уже давно. Она, наверное, обрадуется, если ты навестишь ее, Герман. Она так одинока. Вы ведь были друзьями.

Герман прокатил мимо Бабетты тачку, поставил ее, вытер потное лицо и спокойно ответил:

— Да, мы были когда-то друзьями, Бабетта, ты права. И в моем сердце нет злобы против Христины, поверь мне. Передай ей привет от меня, Бабетта. Скажи, что я огорчен тем, что она потеряла отца и ребенка. Скажи, что я принимаю участие в ее судьбе. Пожелай ей от моего имени скорого выздоровления. Но я никогда, — слышишь, Бабетта, — никогда не приду ее навестить! Так и передай! — крикнул он, и глаза его снова вспыхнули. — Никогда! — Он взялся за тачку.

Некоторое время Бабетта молчала. Она чувствовала себя уязвленной, сама не зная почему.

— Лучше всего я ничего не стану передавать! — сказала она обиженным тоном.

— Это будет, пожалуй, самое лучшее! — отозвался Герман, стоя у ограды.

В эти дни с Германом было трудно разговаривать. Счастье еще, что как раз в это время в Борне произошли события, давшие иное направление его мыслям.

11

В сумерки Карл пришел к Герману.

— Добрый вечер, Карл, — встретил его Герман. — У тебя ко мне какое-нибудь дело?

— Нет, дела никакого. Я только хотел проведать тебя.

Они уселись в комнате Германа, закурили трубки.

— Да, так вот, — начал Карл. — Я теперь много размышляю о людях, когда плету свои корзины. В мире много неполадок, и все потому, что люди так непримиримы. Все от этого. Почему же они так непримиримы, вот о чем я думаю. А знаешь почему?

Герман окинул Карла недоверчивым взглядом. «Это Бабетта его прислала», — подумал он, но ничего не ответил.

— Потому что они еще не люди, — продолжал Карл.

— Еще не люди?

— Нет, еще не люди. Но через тысячу, может быть, через две тысячи лет они станут настоящими людьми. Об этом я часто думаю, когда плету свои корзины.

Уже настала ночь, а они всё молчали. Карл поднялся.

— Я, собственно, хотел еще поговорить с Антоном, — сказал он, — но он, как видно, сегодня запоздает.

— Может быть, передать ему что-нибудь, Карл?

— Нет, нет.

Герман почувствовал, что Карла-кузнеца что-то гнетет, но он не решается заговорить об этом. Но в конце концов Карл сказал:

— Собственно говоря, я пришел сегодня, чтобы предостеречь Антона.

— Предостеречь?

— Да, предостеречь.

Дело вот в чем: ему часто снятся странные сны. Бабетта считает, что его сны всегда что-нибудь означают. Когда в свое время арестовали Рыжего, он ему перед этим часто снился. Он все бежал, бежал, бежал, словно удирая от погони. А последние две ночи ему снился Антон — один и тот же сон два раза кряду. Антон шел в темноте по тропинке в густом еловом лесу, и вдруг позади него появились волки. Их было четверо, и Карл ясно видел, как светятся их глаза. Антон обернулся, закричал, затопал ногами, выхватил свой топор и зарубил всех четверых. Он громко засмеялся, торжествуя победу, но тут из чащи выскочил пятый волк, бросился на Антона и повалил его на землю. Карл дважды видел этот сон, и Бабетта потребовала, чтобы он сейчас же сходил к Антону.

— Я должен предупредить Антона, — сказал Карл-кузнец, — ему грозит какая-то опасность, он должен остерегаться — передай ему это.

Антон рассмеялся, когда Герман рассказал ему историю о пяти волках. Карлу снятся сны — ну и пусть снятся!

Антон, казалось, стал еще выше ростом, во всяком случае он стал гораздо сильнее. Можно было испугаться не на шутку, когда этот огромный детина в широких черных штанах, в большой шляпе появлялся на улице, держа в руках отточенный топор. Антон работал сдельно, карманы его были полны денег, и в эту зиму он порядком заважничал. «Всех угощаю! Кельнер! Еще раз пива на всю компанию!» Он зачастил в пивную и часто бывал в задорном настроении. Никто, кроме Альвины и Германа, не знал одного обстоятельства: суд узаконил развод, он был свободен и мог строить свою жизнь заново.

И он ее построит! Он собирался открыть собственную плотничью мастерскую на одном из луговых участков Германа; они уже и место подобрали. Участок расположен возле самого озера, Антон сможет перевозить материалы на лодке. Через два года Грец уйдет на покой — ему стукнет семьдесят, — и к этому времени все должно быть готово. Тогда во всей округе будет только один настоящий плотник, а все остальные пусть закрывают лавочку! Вот как!