Металл дьявола

Смуглый и сухопарый, несмотря на возраст, как всегда подтянутый, Эстрада посмотрел сквозь свои темные очки, насаженные на тонкий орлиный нос, вслед автомобилю, за которым тянулось облако пыли, оседавшее на склонах горы.

В Унсии работы сворачивались, добыча упала до минимума. Теперь функции Лоренсо Эстрады сводились к обязанностям простого управляющего рудником «Орко-сунтинья», а общее руководство объединенными рудниками директорат в Нью-Йорке поручил главному управляющему мистеру Альдоу Бэкью.

Неожиданно за поворотом дороги показался дом грубой постройки, подобие старинного каменного замка под цинковой крышей. Со времени забастовки там жила Марта. Будучи любовницей стареющего управляющего, чилийка разогнала всех соперниц, и Эстрада теперь совсем утихомирился. Его часто навещал врач. Подлаживаясь к привычкам своего пациента, он пил вместе-с ним, не забывая, правда, давать ему лекарство от печени.

От прежней Марты, теперь сильно растолстевшей, остались только глаза, такие же живые, огромные и черные; она продолжала подрисовывать их тушью. Марта стала домоседкой. Тихо и степенно жила со своим старым фавном, мило, но не без жеманства принимала по праздникам друзей, сама занималась в эти дни кухней, готовя свои знаменитые устрицы, угощенье, которого удостаивались избранные гости Эстрады.

Отношения между ними были довольно прохладные.

— Приходил кто-нибудь?

— Никто. Только машина главного управляющего проехала.

— Да, я его видел…

— Он говорил с вами?

— Всего два слова.

— Я думаю, это неспроста, он никогда не бывал в этих краях, а теперь я его второй раз вижу здесь с инженерами. Знаете, что мне сказали в городе? Что Омонте предложил вам оставить работу, уйти на пенсию.

— Ах вот как, так и сказали? Что ж, это правда.

Марта приготовила виски с содовой и подала Эстраде. Помолчав немного, он сказал:

— Я уже дал ответ. Я не хочу на пенсию, ибо не хочу получать, не работая. Пусть Омонте со своими гринго попробуют меня выгнать.

Эстрада фактически остался не у дел. Сердиться было бесполезно — от эмоций мало пользы. Олово упало в цене. Все предприятие оказалось в подчинении у мистера Альдоу Бэкью, крупного горного инженера, выпускника Гарвардского университета. Он реорганизовал производство, поставив во главе каждого участка опытного специалиста.

Бэкью был нанят на работу в Соединенных Штатах, с окладом пять тысяч долларов в месяц, не считая оплаты за жилье, питание, прислугу, отопление. Кроме того, ему полагался трехмесячный отпуск и поездка за счет компании в Европу или Соединенные Штаты. Примерно на тех же условиях контракт подписали еще три инженера. За это Бэкью и его помощники обязались наладить добычу олова с минимальными затратами, что было особенно важно в период, когда залежи высокопробного металла истощались.

Директорат в Нью-Йорке счел расходы горнорудной группы слишком расточительными, имея в виду пособия пострадавшим от несчастных случаев, пенсии по инвалидности и единовременные пособия при увольнении.

Несчастные случаи превратились в настоящую эпидемию. И хотя они производили ужасное впечатление, все же смертельные исходы от них были реже, чем от шахтерской болезни, которую вызывали ядовитые газы, скапливающиеся в штольнях, металлическая и силикатная пыль, возникающая при бурении в шахтах или при работе грохотов на обогатительной фабрике.

Бэкью и его помощники разработали целую систему мер по технике безопасности. Чтобы избежать несчастных случаев, вводились следующие меры предосторожности: для улавливания пыли монтировались специальные решетки, минимальная длина бикфордова шнура определялась в четыре фута, для получения искры в отсеках устанавливались электробатареи, динамитные шашки окрашивались в красный цвет, который предупреждал рабочих об опасности.

Некоторые штольни срочно нуждались в деревянных креплениях, а спусковые колодцы — в предохранительных решетках. Необходимо было также обнести специальной оградой электрокабели, обязать электриков пользоваться изоляционными перчатками, а всех забойщиков — противоударными касками.

Однако введение всех этих новшеств требовало высокой дисциплины труда; наладить же ее — особенно среди низкооплачиваемых и изнуренных рабочих — компания не сумела.

Технический отдел предложил компании также целый ряд мероприятий по снижению стоимости производства. В реализации этого плана должны были параллельно участвовать медицинский и юридический отделы.

Результаты деятельности этих двух отделов хорошо почувствовали на себе Баутиста Кучальо и Мария Нина. Медпункт рудника выдал Баутисте Кучальо стандартную справку, из которой следовало, что он страдает начальной формой силикоза, устраняя тем самым всякую возможность квалифицировать эту болезнь как профессиональное заболевание, приобретенное здесь, на руднике. Правда, предоставлялась возможность пострадать от несчастного случая, но об упразднении этого пункта своевременно позаботился юридический отдел.

Когда общий сын Баутисты Кучальо и Марии Нины был крещен, они поженились. Болезнь Баутисты Кучальо, которой наградил его медицинский отдел, не прогрессировала, поскольку он орудовал теперь буром новой конструкции под названием «телескоп», сменившим старую «трещотку». Старый бур кое-где еще применялся, производя смертоносную силикатную пыль. Новый же устанавливался на треногу, не требовал нажима грудью и не поднимал пыли, поскольку струя воды, проходившая под давлением через отверстие в бураве, превращала ее в грязную жижу. «Телескопы» обшаривали глубокое трехмерное небо, выискивая оловянные звезды в каменном универсуме.

Чета Кучальо со всеми своими детьми перебралась в одно из жилищ второго поселка; Мария Нина завела торговый лоток, приспособив для этой цели старые деревянные ящики, установила его у самой дороги, соединяющей городок с поселком, и стала торговать чичей и кофе, поджидая рабочих, которым мимоходом захотелось бы выпить чашечку кофе, если на этот случай у них оказывались деньги.

Отсюда женщина могла видеть устье шахты. Однажды — помнится, день тогда был ветреный — она заметила непривычное оживление и услышала звук сирены, которым обычно вызывают машину «скорой помощи». Вскоре мимо нее, преодолевая легкий подъем, в сторону рудника проследовала санитарная машина и остановилась у входа, похожего на узкий лаз в муравейнике. Через короткое время машина проехала в обратном направлении с каким-то тюком, покрытым одеялом.

Примерно через час от людского муравейника отделились двое рабочих, и, когда они подошли к Марии Нине, один из них сказал:

— Ведь это твой муж. На машине лежал твой муж. Разве ты не видела?

Прошло уже много времени с тех пор, как машина пронеслась мимо нее и, поднимая клубы пыли, проследовала в сторону больницы. Мария Нина собрала свой скарб, подхватила на руки одного малыша, взяла за руку другого и побежала к больнице. Четырехлетний мальчик, быстро семеня ножками, едва успевал за матерью, бежавшей туда, где скрылась машина.

Неужели там, в машине, лежал ее муж, Баутиста Кучальо, залитый кровью, с раскроенной головой, с искромсанным лицом, похожим на раздавленную сапогом маску? Неужели это был он? И Мария Нина, словно в бреду, повторяла те же слова, которые она произносила тогда, когда в больнице умер ее первый муж.

Ее душераздирающие крики бились о стены домов. Похороны Кучальо состоялись на следующий день. Его везли по выжженной солнцем дороге, пролегавшей между равнодушными древними горами. Через день после похорон Мария Нина получила боны в лавку на пятнадцать боливиано и столько же деньгами по ведомости, которую она в присутствии трех свидетелей «подписала», поставив под ней отпечаток большого пальца.

Мистер Бэкью сидел за письменным столом, держа в зубах потухшую сигару, которая казалась продолжением его вытянутого вперед лица. Он подписывал письма, направляемые вице-президенту компании «Омонте тин» в Ла-Пас.