Страница 9 из 126
Началу карьеры главнокомандующего этим фронтом генерала Н. И. Иванова[22] положило усмирение им солдатских беспорядков при возвращении войск после русско-японской войны. Никакими стратегическими способностями он не отличался и образования Генерального штаба не имел, но все же был достаточно умен, чтобы всецело предоставить оперативное руководство Юго-Западным фронтом начальнику штаба генералу Алексееву. Вообще говоря, генерал Иванов представлял собой типичный пример, нередкий в то время, «дутых знаменитостей».
Причинами несоответствия своему назначению части высшего командного состава была, с одной стороны, система выдвижения на командные должности, при коей решающую роль нередко играли не стратегические способности, а «лихость», «беззаветная преданность» и ханжество; с другой же стороны — неудовлетворительная теоретическая и практическая подготовка перед войной командного состава к занятию высших командных должностей, на что столь ясно указывал в своих трудах талантливый профессор генерал Н. Н. Головин.
Только этим и можно объяснить нахождение на посту командира 1-го корпуса генерала Артамонова, сыгравшего такую печальную роль в катастрофе армии генерала Самсонова, карьера которого была основана на рассказах о том, как он переплывал при экспедиции в Абиссинию «Нил на крокодиле», а упрочилась перед войной ханжеством и строгим требованием, чтобы во всех помещениях подчиненных ему войсковых частей были иконы и лампады.
К каким последствиям привела такая система выбора начальников, автор настоящих воспоминаний мог лично убедиться при командировке из Ставки в Восточную Пруссию в начале войны.
Вскоре после начала наступления армии Самсонова, накануне ее катастрофы, я был срочно командирован Верховным главнокомандующим к генералу Ренненкампфу с приказанием обратить его внимание на правый фланг вверенной ему 1-й армии и лично убедиться в надежности мер, принятых для его обеспечения.
Дело заключалось в том, что Верховное командование справедливо опасалось, как бы немцы, пользуясь своим господством на Балтийском море, на побережье коего правый фланг 1-й армии опирался, не сделали попытку нападения на этот фланг со стороны моря и этим бы лишили армию свободы маневрирования, когда эта свобода после начала наступления самсоновской армии была генералу Ренненкампфу особенно нужна для согласования с последней своих действий. Эти опасения были тем более обоснованны, что согласно поступившим в Ставку агентурным сведениям немцы спешно сосредоточивали в Кудиш-Гафе мелкосидящие суда, при помощи которых они могли предпринять десантную операцию не только против правого фланга 1-й армии, но и в ближайший ее тыл.
Между тем сведения, поступавшие о положении дел на правом фланге 1-й армии из штаба Северо-Западного фронта, или, вернее говоря, отсутствие этих сведений заставляло предполагать, что ни главнокомандующий войсками фронта, ни командующий 1-й армией не отдают себе ясного отчета об опасности этого положения.
Выехав из Ставки на автомобиле прямо в Восточную Пруссию, я принужден был оставить его в Ковно, так как загромождение шоссейных дорог не позволяло быстрой езды, и отправился далее с этапным поездом в Инстербург. Приехав туда, прямо с вокзала я поспешил в гостиницу, где расположился генерал Реннен-кампф со своей свитой.
Там застал такую картину: на застекленной веранде, сообщающейся широкими дверями с ресторанным залом, сидело за длинным обеденным столом человек двадцать офицеров, а во главе стола, у самых дверей, ведущих в ресторанный зал, расположился сам генерал Ренненкампф.
Посадив меня рядом с собой и поверхностно расспросив о цели моего приезда, генерал Ренненкампф продолжил разговоры с собравшимися на разные оперативные темы.
Осмотревшись, я был очень удивлен тем, что почти все сидевшие за столом — совсем молодые офицеры, по-видимому адъютанты и ординарцы командующего армией; штаб-офицеров Генерального штаба было среди них всего два.
К столу во время обеда часто подходил хозяйничавший у стойки ресторана буфетчик, с которым все говорили по-немецки, заказывая ему кушания и пиво. Этот буфетчик был немец, и едва ли, судя по его интеллигентному лицу и выправке, не переодетый немецкий офицер. Его по непростительному недомыслию оставили на своей должности квартирьеры штаба при отводе гостиницы под помещение для командующего армией. Находясь за своей стойкой в ресторанном зале, он, конечно, хорошо слышал легкомысленно ведущиеся за столом командующего армией разговоры на оперативные темы и, как впоследствии обнаружилось, сообщал ночью их содержание в Кенигсберг по телефону, спрятанному под стойкой буфета.
По окончании обеда командующий армией направил меня в оперативное отделение своего штаба, расположенного тут же в гостинице. Там я застал двух офицеров Генерального штаба и из разговора с ними понял причину удививших меня ненормальных явлений.
Оказалось, что начальник штаба «рассорился» с командующим армией и остался в Шталлупенене вместе с некоторыми старшими чинами штаба, а в Инстербурге при генерале Ренненкампфе остались два пользовавшихся его особенными симпатиями офицера Генерального штаба и целый полк «примазавшихся» к нему адъютантов, ординарцев и «маменьких сынков» из влиятельных придворных кругов, способствующих его карьере. Этим отчасти объясняется то, что Ренненкампф не был немедленно сменен после разгрома его армии, в чем его вина была несомненна.
Полученные мною в оперативном отделении неопределенные сведения о положении на правом фланге армии меня не удовлетворили, и я решил на другой день утром доложить об этом генералу Ренненкампфу, а затем выехать к правому флангу на берег Кудиш-Гафе, чтобы лично убедиться в том, приняты ли для его укрепления меры.
Так как уже наступил вечер, я отправился в отведенную мне в верхнем этаже гостиницы комнату и, уставши с дороги, проспал в ней до позднего утра. Когда я проснулся, меня поразила полнейшая тишина в гостинице. Быстро одевшись, я спустился вниз. Проходя по коридорам, заметил группы немцев, служащих гостиницы, провожавших меня злобными, дерзкими взглядами, но никого из чинов штаба не повстречал.
Придя на веранду, где мы накануне обедали, застал там растерянного адъютанта командующего армией, который что-то искал. От него я узнал, что ночью были неожиданно получены сведения о разгроме армии генерала Самсонова, и одновременно с этим пришло донесение об обходе немцами левого фланга 1-й армии, вследствие чего генерал Ренненкампф на рассвете выехал со своей «свитой» из Инстербурга в Вержболово. Адъютант же этот остался для ликвидации каких-то дел, он-то и обнаружил тайную телефонную связь гостиницы с Кенигсбергом. Но было уже поздно — буфетчик сбежал.
Не теряя времени, мы с адъютантом побежали на вокзал, едва успев на последний этапный поезд, за которым уже было приказано взрывать станционные строения и мосты.
Приехав вечером в Вержболово, я застал там невообразимый хаос: вокзал был полон раненых из наспех эвакуируемых полевых госпиталей, все вокзальные пути забиты поездными составами, в скопившихся здесь отступающих тыловых частях царил невероятный беспорядок. По платформе взволнованно ходил взад и вперед генерал Ренненкампф с ближайшими своими сотрудниками. Увидев меня, он начал объяснять, показывая какие-то телеграммы, что во всем виноват штаб фронта, не дававший ему никаких указаний о положении на фронте, и просил меня доложить об этом великому князю.
Вина главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерала Жилинского в разгроме армии Ренненкампфа была, конечно, немалая, и он за это был сменен. Но это нисколько не умаляло вины и самого генерала Ренненкампфа, который своим легкомысленным отношением к командованию армией, неумением поддерживать связь со своим соседом генералом Самсоновым и организовать должную разведку поставил свою армию в критическое положение.
Совсем иначе обстояло дело с высшим командным составом флота.
В течение ряда лет до войны во главе морского ведомства стоял, безусловно, самый выдающийся морской министр, какого Россия когда-либо имела со времени Петра Великого, — незабвенный адмирал И. К. Григорович[23].