Страница 48 из 126
Наконец — а это, быть может, и есть самое главное — не только рядовыми офицерами, но и высшими начальниками овладел с начала революции как бы полный «паралич воли», из-за чего командный состав в своем большинстве не проявил достаточной энергии для борьбы с революционным развалом в армии. Явление это возможно отчасти объяснить тем, что к началу революции основная часть кадровых офицеров выбыла уже из строя, а призванные из запаса принадлежали в большинстве случаев к слоям русского общества, наиболее подверженным влияниям революционных идей и обладавшим значительно меньшей «воинской» стойкостью, чем кадровые офицеры. Что же касается высшего командного состава, то этот «паралич воли» перед революцией можно объяснить единственно надеждой, что революция выведет Россию из того безнадежного состояния, в которое ее привела губительная внутренняя политика престола. Но как бы то ни было, этот всеобщий «паралич воли» наиболее ярко выражался в душевном состоянии нашей армии в начале революции, являясь одной из главных причин столь быстрого процесса потери ею боеспособности.
Когда же после первых дней «революционного угара» стало ясно, что революция приведет Россию к еще худшим последствиям, чем политика престола, командный состав спохватился, но поздно — остановить процесс распада армии было уже невозможно.
При том состоянии, в каком оказалась русская армия после прихода к власти Временного правительства, не могло быть и речи о каких бы то ни было активных боевых операциях. Вся деятельность командного состава была направлена на то, чтобы елико возможно задержать распад армии и удержать солдат на фронте. Но тут командный состав столкнулся с противодействием советов солдатских и рабочих депутатов, преодолеть которое он оказался не в состоянии. Рассчитывать же на поддержку правительства, которое само было поглощено борьбой с демагогической деятельностью Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов и в этой борьбе постоянно вынуждено было делать уступки демагогам, он не мог.
При таких условиях оперативная работа Верховного командования прекратилась и вся его деятельность сосредоточилась на том, чтобы убедить Временное правительство в необходимости поддержать командный состав в деле восстановления дисциплины в войсках и в связи с этим ограничить демагогическую деятельность советов солдатских и рабочих депутатов. Однако все старания Верховного командования в этом направлении оказались безуспешными. Да это было и неудивительно, ибо Верховное командование потеряло после революции свой авторитет. Так же как и большая часть командного состава, Ставка капитулировала перед революцией, и воля ее также была парализована.
Как уже отмечалось, личный состав Ставки, не представляя собой сплоченного единой волей и мыслью тела, не был способен вступить в борьбу с революцией, как это, несомненно, сделал бы личный состав Ставки великого князя Николая Николаевича, который решительно повел бы эту борьбу до конца.
Вместо того чтобы вступить в борьбу с революцией, личный состав Ставки надел красные банты и под предводительством начальника штаба покорно отправился на загородное поле у Могилева для участия вместе с населением в манифестации по прославлению торжества революции, организованной Могилевским советом солдатских и рабочих депутатов, который был образован неизвестно откуда взявшимся подпрапорщиком еврейского происхождения и какими-то полуинтеллигентными демагогическими «орателями».
И с той поры начался «крестный путь» Ставки. Все ходили как потерянные, подавленные сознанием полного бессилия. Почва под ногами уходила, не на что было опереться.
В связи с провозглашенным Временным правительством правом синдикального объединения даже в армии и на флоте — чем как бы легализировалось существование советов солдатских и рабочих депутатов — в Ставке была сделана попытка образовать по примеру Петрограда объединение офицеров, но оно вскоре после своего учреждения распалось.
Немало способствовало падению авторитета Ставки и то обстоятельство, что за пять месяцев существования Временного правительства на посту Верховного главнокомандующего сменилось пять лиц: генералы М. В. Алексеев, А. А. Брусилов, Л. Г. Корнилов[61], Н. П. Духонин[62] и даже адвокат по профессии А. Ф. Керенский[63].
Из этих пяти Верховных главнокомандующих один лишь Корнилов сделал, как известно, попытку вступить в борьбу с революцией, закончившуюся неудачей и заточением его в Быхове. Генерал Алексеев, обессиленный болезнью, переживал душевный слом и, не имея сил для борьбы, вскоре ушел с поста Верховного главнокомандующего. Генерал Брусилов и, конечно, Керенский вели на этом посту политику революционного характера, стараясь добиться недостижимого компромисса с советами солдатских и рабочих депутатов. Генерал же Духонин, назначенный перед самым концом Ставки, когда процесс развала вооруженной силы, в сущности, уже закончился, оказался бессилен что-либо сделать и, как агнец, был принесен в жертву революции.
Особенно же способствовало падению авторитета Ставки то, что она тотчас же после революции превратилась в настоящий проходной двор. Со всех сторон хлынули в нее многочисленные депутации и депутаты разных советов и исполнительных комитетов солдат, рабочих, матросов и крестьян, снабженные какими-то «мандатами», написанными на клочках бумаги, не поддающимися никакой проверке. Все они носились с деловым видом по улицам Могилева, не выказывая чинам Ставки ни малейшего внимания, а, наоборот, во многих случаях смотря на них враждебно, и буквально врывались к нам в управления, где бесцеремонно рассаживались, не считаясь ни с чем и предъявляя нам самые абсурдные требования и проекты, касающиеся ведения войны, и даже вмешивались в оперативные вопросы.
Малейшие знаки нетерпения с нашей стороны, а тем более нежелание их выслушивать и удовлетворять их требования вызывали с их стороны угрозы и обвинения в контрреволюции, которые нередко служили предметом обсуждения в местном совете солдатских и рабочих депутатов.
Временами эти депутации и депутаты собирались для обмена мнениями в совершенно загаженных залах верхнего этажа губернаторского дома, где раньше жил государь, и там на этих сборищах царил тогда настоящий бедлам. Какой бы то ни было контроль над этими людьми был невозможен, и потому в этой толпе проникали в Ставку разные подозрительные аферисты, шпионы, бывшие каторжники и даже умалишенные.
Верховное командование из опасения навлечь на Ставку подозрение в контрреволюции и сопротивлении «завоеваниям революции» не решалось воспротивиться этому нашествию и старалось путем бесконечных разъяснений и увещеваний «ублажить» нахлынувшую на Ставку революционную орду.
Так как оперативная работа штаба Верховного главнокомандующего фактически прекратилась или, вернее, была беспредметна за неспособностью, а в некоторых случаях даже за нежеланием войск выполнять оперативные задачи, то об этой работе не приходится больше и говорить, ибо она была лишена всякой цели. Штаб Верховного главнокомандующего обратился из повелевающего органа Верховного командования в «уговаривающее» и «убеждающее» учреждение, лишенное авторитета.
Для суждения же о том хаотическом состоянии, в каком протекала работа штаба после революции, приведу лишь несколько характерных эпизодов из тех поистине кошмарных времен.
Вскоре после отречения государя адмирал А. И. Русин ушел со своего поста начальника Морского штаба Верхного главнокомандующего и на его место был назначен вице-адмирал А. С. Максимов[64], прозванный во флоте благодаря своему финскому происхождению «Пойка». Он говорил по-русски с ярко выраженным финским акцентом, отличался полной беспринципностью и громадным честолюбием, совершенно не отвечавшим его более чем ограниченным способностям. После убийства революционной чернью командующего Балтийским флотом адмирала Непенина и многих офицеров Максимов повел на Балтийском флоте до крайности демагогическую политику, имевшую целью достичь своего избрания матросами на пост командующего флотом. В конце концов ценой всяческих унижений он достиг своей цели, превратившись в послушное орудие матросских революционных комитетов, в среду которых втерлись немецкие агенты, стремившиеся подорвать боеспособность Балтийского флота и открыть этим немецкому флоту доступ к столице.