Страница 44 из 126
Но, как бы то ни было, эти заблуждения, постоянно и упорно внушаемые государыней государю, воля которого была слепой любовью к ней совсем подавлена и который сам был склонен к мистицизму, привели к небывалому унижению престола в глазах всего света, к глубокому оскорблению чувства национального достоинства всего русского общества и к упорной борьбе власти с творческими силами страны в тяжелый час войны.
Прямым же последствием этого было безграничное возмущение русского общества и полное отчуждение страны от власти и престола, в результате чего государь в критическую, последнюю минуту своего царствования оказался совершенно одиноким и решительно никто его не поддержал.
Английская и Французская революции, жертвами коих пали Карл I и Людовик XVI, ясно показали, к каким трагическим последствиям приводит борьба монархов с народным представительством. Зная, конечно, это, генерал Алексеев с глубокой тревогой за будущее взирал на упорную борьбу престола с нашей общественностью, усугубляемую всеобщим возмущением «распутиновщиной». Но, как известно, все его старания добиться от государя изменения пагубного направления его внутренней политики остались тщетными.
Осенью 1916 г., после назначения в сентябре на пост министра внутренних дел А. Д. Протопопова[57], отношения между Думой и правительством стали все более и более обостряться. О Протопопове было известно, что он психически не вполне нормален и, во всяком случае, крайне неуравновешен. Несмотря на то что он сам был членом Думы, Протопопов повел такую ретроградную и беспорядочную внутреннюю политику, что вскоре вызвал резкие протесты Думы, которая потребовала от правительства его смены.
Кроме того, стало известно, что в Стокгольме он вошел в связь с немецким послом и вел с ним какие-то переговоры. Так как он пользовался особым доверием государыни и был преданным исполнителем ее предначертаний, это дало еще большее обоснование молве о том, что измена свила себе гнездо на ступенях самого престола, и эта страшная молва нашла отголосок на кафедре Государственной думы. О том, какое это имело ужасное влияние на настроение общества и на его отношение к престолу, и говорить нечего.
В конце концов пагубная деятельность Протопопова привела к тому, что на его личности как бы поляризовалась вся борьба между престолом и русским обществом, возглавляемым Думой.
И несмотря на увещевания ряда авторитетнейших государственных деятелей, несмотря на письменные обращения к нему членов императорской фамилии — великих князей, в которых они предостерегали его, что доверие, оказываемое им недостойным людям, неминуемо приведет Россию и династию к гибели, государь, поддерживаемый государыней, оставался непреклонным и ни с Протопоповым, ни с Распутиным расстаться не хотел.
Как раз в разгар этой борьбы, в ноябре, генерал Алексеев тяжело заболел. Главной причиной его болезни было крайнее переутомление, но нет сомнения в том, что этому немало способствовало сознание своего бессилия повлиять на государя и опасения за исход войны.
Генералу Алексееву врачи предписали продолжительный отдых на юге. По его совету для временного исполнения обязанностей начальника штаба Верховного главнокомандующего государь призвал генерала В. И. Гурко[58].
Служебное положение, которое занимал генерал Гурко, не предназначало его для занятия столь высокого поста, ибо он был младше всех главнокомандующих фронтами и многих командующих армиями. Но о нем было известно, что он очень решителен, тверд характером и либерально настроен. Видимо, именно эти его свойства заставили остановить на нем выбор генерала Алексеева, потерявшего надежду сломить упорство государя.
О чем они говорили с глазу на глаз при передаче должности, останется навсегда тайной, которую оба унесли с собой в могилу. Но факт тот, что с его назначением распространились слухи, что он, если ему не удастся повлиять на государя, примет против него какие-то решительные меры.
Однако проходили дни за днями, во время которых борьба престола с общественностью все более и более ожесточалась, и чувствовалось, что приближается развязка, а никакого влияния генерала Гурко на ход событий не было заметно, так что вернувшийся через полтора месяца к своим обязанностям генерал Алексеев застал все в еще худшем положении.
Были ли тому причиной справедливые опасения генерала Гурко, что какое бы то ни было насильственное действие над личностью царя даст последний толчок назревшему уже до крайней степени революционному настроению, или его в последнюю минуту остановило не изжитое еще традиционное верноподданническое чувство, или, наконец, быть может, слухи о его намерениях были лишь плодом вымысла приведенных в отчаяние и опасающихся за судьбу своей родины людей — трудно сказать. Но во всяком случае надежды, возлагавшиеся на него в Ставке, ни в малейшей степени не оправдались.
Вскоре после отъезда генерала Алексеева на юг произошло знаменитое выступление в Думе В. М. Пуришкевича[59]. В громовой речи он открыто заявил о том, что народное негодование, вызванное влиянием Распутина на государственные дела, грозит революцией и что престол не смеет допускать, чтобы через его посредство страной правил этот гнусный мужик.
Такое выступление крайне правого монархиста имело потрясающий отклик во всей России, ибо полностью подтвердило слухи о трагическом положении в деле правления страной. Нельзя также отрицать, что оно нанесло жесточайший удар престолу и окончательно отдалило от него всю страну. Однако, исходя от преданного престолу человека, это выступление вместе с тем показало, до какой крайней степени дошло негодование всех честных русских патриотов, любящих свою родину.
17 декабря Распутин был убит. Всеобщее ликование, вызванное этим событием, яснее всего свидетельствует о том, до какой степени переполнилась чаша долготерпения и гнева народного: незнакомые люди, передавая на улице эту весть, бросались с радостью друг другу в объятия!
Казалось бы, что это, так сказать, всенародное выражение протеста должно было наконец открыть глаза на пагубность политики престола и вызвать коренное ее изменение. Однако этого не произошло: государыня, похоронив Распутина в дворцовом парке и причислив его к лику святых, ежедневно молилась на его могиле, а государь еще более твердо и неуклонно продолжал поддерживать Протопопова и его деяния.
Донесения охранного отделения о состоянии умов в стране становились все более и более тревожными, определенно указывая на приближение революции. Ничто уже не могло остановить фатального хода событий. В души людей вселилось чувство безнадежности, и у всех опустились руки.
При таких условиях революция, конечно, была неминуема.
В двадцатых числах февраля в Ставку начали поступать донесения из Петрограда о волнениях из-за недостатка хлеба и о циркулирующих в связи с этим среди населения зловредных слухах. 25-го начались волнения и забастовки на заводах, а 26-го были получены тревожные сведения о массовом выступлении рабочих, к которым присоединились большие толпы населения. При этом из донесений о ходе беспорядков было видно, что полиция и жандармерия с трудом с ними справляются и что потребуется прибегнуть к содействию войск.
Это последнее известие нас в Ставке крайне встревожило. Мы знали, что в Петрограде нет ни одной прочной кадровой войсковой части и что гарнизон его состоит из одного казачьего второочередного полка и из запасных батальонов гвардейских полков, которые укомплектованы запасными нижними чинами старших сроков службы под командованием весьма немногочисленных офицеров запаса, а потому не могут считаться надежными войсковыми частями. И действительно, вскоре затем пришло донесение, что при попытке употребить запасные батальоны они взбунтовались и перешли на сторону демонстрантов.
Из поступивших в ночь на 27 февраля сбивчивых, но крайне тревожных донесений явствовало, что революционная толпа с присоединившимися к ней запасными батальонами смяла полицию и жандармерию, завладела большей частью столицы и осаждает здание Главного Адмиралтейства, где находился главнокомандующий войсками Петрограда генерал С. С. Хабалов[60] с несколькими ротами военных училищ. Правительство же и все правительственные органы перестали действовать, а некоторые члены правительства разыскиваются толпой в целях их ареста. Одним словом, стало ясно, что в столице началась революционная анархия.