Во льдах

— Ожегов, тысяча девятьсот пятьдесят третий год издания. Смотрим, смотрим… Вот: «Инстинкт — врождённая способность совершать целесообразные действия по непосредственному, безотчетному побуждению». Что же в этом плохого — совершать целесообразные действия? Тем более, иметь к этому врождённую способность?

— Частной собственности в нашем обществе не место, — твёрдо сказал Стельбов.

— Во-первых, почему частной? Она может быть кооперативной, собственность. Кооперативный журнал, кооперативная поликлиника, кооперативное хозяйство. Только кооперация должна быть реальной, члены кооператива должны быть полноценными собственниками.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я ведь диагностический центр потому и строю в Ливии. Раз уж в нашем обществе ему не место, пусть будет там. Кстати, в Ливии немало наших советских людей, а будет ещё больше. Им диагностический центр очень даже пригодится.

— За деньги?

— Медицинская помощь всегда осуществляется за деньги. Вопрос лишь, кто платит. В Советском Союзе это государство, в Америке — сам больной или страховая компания. Заключим договор, и государство — наше государство! — будет оплачивать лечение наших же больных. По-моему, иначе и быть не может, наши больные чужому государству не нужны. С Ливией тоже договоримся. И, кстати, все работники центра будут считаться собственниками «Космоса». Доля пропорциональна вкладу. Никакой эксплуатации человека человеком. Никакой наживы ради наживы Таковы ливийские законы.

— Вот, значит, что ты за птица… — протянул Стельбов.

— Вы недооцениваете инстинкты. Я же, напротив, уверен, что ломать натуру не стоит. Она, натура, должна работать за, а не против. Один умный человек сказал, что не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей. Если собственнический инстинкт позволяет на своем огороде получить урожай картошки, помидоров или лука вдвое-втрое больше, чем на колхозном поле, так, может, пусть получает?

— Пусть, — согласился Стельбов. — Но только на своем огороде.

— Я не собираюсь вас переубеждать, Андрей Николаевич. Это, думаю, невозможно. Но у меня свои планы, и жизнь покажет, чья картошка слаще.

— Твоя жизнь меня не интересует. Я не хочу, чтобы ты сломал жизнь девочкам, и старшим, и младшим.

— А я ломаю?

— Надежда и Ольга будут делегатами съезда комсомола. Вопрос решенный. Ты тоже мог бы им стать, но собственника-миллионера никто делегатом не назначит.

— Значит, так тому и быть, — ответил я.

— Твои деньги стране не нужны, это капля в море. Смотри, как бы и ты стал не нужным стране.

— Время — честный человек, Андрей Николаевич. Посмотрим.

Тут в дверь кто-то вошёл. Я не обернулся.

— Андрей Николаевич, самолет готов.

— Хорошо, Павел, выводи «Волгу».

И, обращаясь ко мне:

— Мы ещё поговорим. Чуть позже. А пока попридержи язык, добрый тебе совет.

Вот и поговорили, да.

Я вышел на улицу. Мимо меня проехала «Волга» Стельбова, впереди и позади — машины милицейские.

Я и десятой части того, что мог бы, не сказал Андрею Николаевичу. Подозреваю, и он тоже.

Сел. Пристегнулся. Переднее сидение «ЗИМа» — это диванчик, ремни безопасности для него не предусмотрены, но наши люди и не с такими задачами справляются, Яша Шифферс сумел приладить шведские ремни так, что и не скажешь, будто это не заводская работа.

Еду. Не спеша. Меня самолёт не ждёт. Дождь слабенький, едва-едва, полётам не помеха. Интересно, на каком самолете полетит Стельбов?

Шоссе за городом пустынно. Полночь, будни, люди дома сидят. Скоро и я буду дома.

Конечно, мои миллионы в масштабах страны — сущий пустяк. Но важен принцип. Я подаю плохой пример: если можно Чижику, почему нельзя остальным?

Спасский весь гонорар оставил себе. Но есть разница: Спасский матч проиграл, и быстро ушел в тень. Кому он нужен, проигравший?

А я, напротив, победил. Обо мне каждый день шли репортажи в программе «Время». Да и сейчас не забывают, вчерашний репортаж «Молодого Коммунара» тому свидетельство. Я на виду. И, получается, на виду мои миллионы.

А впереди — матч-реванш, и матч на звание абсолютного чемпиона. Опять большие миллионы призовых.

Пригрозить, что меня лишат гражданства? А если я не испугаюсь? И без того лишенцев немало, а пользы нет и нет.

Или просто сейчас приближается решающий момент, и Стельбову не нужна слабость на поле Чижика?

Всё может быть, всё.

Размышлять-то я размышлял, но за дорогой следил. Вспыхнувшие фары меня ослепили, но я был к этому готов. Почти. Вывернул руль, съехал в сторону, и самосвал ударил «ЗИМ» не в нос, а в корму. Туда, где сидят пассажиры, которых сейчас не было.

Машину крутануло, крепко, очень крепко, но не перевернуло. Устоял «ЗИМ». А я — уцелел. Ну, почти. Несколько рёбер, похоже, треснуло. Больно. Но могло быть хуже

Грузовик пронёсся дальше, исчезая во тьме, а я сидел в покореженной машине, сидел, и искал закономерность.

«Чайку» Стельбова в ту новогоднюю ночь атаковал грузовик. Теперь — меня. Модус операнди? Почему нет? Сейчас цели ездят на машинах, логично подстраивать автомобильные аварии. Если бы цели летали на вертолетах и самолетах — стали бы падать вертолеты и самолеты.

Вопрос времени.

Авторское отступление

Один из примеров Чижика, который он так и не успел (да и не захотел) предъявить Андрею Николаевичу, это Восточная Пруссия, а ныне Калининградская область.

Осенью семьдесят восьмого года Чижику прислали газету, «Калининградский комсомолец», с перепечаткой «Школы Ч», мол, смотрите, мы с вами!

Чижик полистал газету, и среди прочего нашел материал о рекордном урожае картофеля, полученном в колхозе «Красный Октябрь» — сто сорок пять центнеров с гектара. Что, в общем-то, хорошо.

Во время матча с Корчным в Стокгольме Чижик зашел в выходной день в библиотеку, взял старый немецкий статистический справочник, и узнал, что средняя урожайность картофеля в Восточной Пруссии составляла в довоенное время сто девяносто центнеров с гектара. Средняя! Сельскохозяйственная наука ушла за сорок лет далеко вперед, на механизацию, химизацию, мелиорацию и прочие ации были затрачены огромные суммы — а урожай стал меньше, и много меньше.

Вот тебе и картошка!

Зерновые тоже подкачали. До войны в Восточной Пруссии средним урожаем считались двадцать центнеров с гектара. В послевоенное время, в период 1960 — 1965, когда оправдываться последствиями войны стало уже неприличным, урожай на той же самой земле был вполовину меньше — опять же при наличии у советских колхозников новейших сортов пшеницы, мощных тракторов и комбайнов, удобрений и прочего.

А сегодня, т. е. в 2023 году урожай приблизился к 60 центнерам с гектара.

Но колхозов и совхозов нет.

Глава 9

10 октября 1978 года, вторник

Я знаю, что ничего не знаю

— Скажу тебе прямо, не тая. Ты врач, тебе утешительная ложь не нужна, — барон с удовольствием пил цейлонский чай, ел «чернослив в шоколаде» воронежской фабрики, и вообще наслаждался жизнью.

— Ложь не нужна, — подтвердил я.

Мы сидели в столовой и обсуждали состояние «ЗИМа». Автомобиль сейчас находился на спецплощадке, так положено, но его мне вернут. Вернут то, что от него осталось. Барон съездил, посмотрел, и теперь сообщал своё веское мнение.

— Значит, так. Восстановить машину без привлечения сторонних ресурсов невозможно. Нет сегодня таких технологий, нет материалов, нет и мастеров, чтобы вернуть кузову прежний вид.

— Печально.

— Не то слово. Нет, кое-как выправить кузов можно, но это будет совсем кое-как. Даже так: совсем-совсем кое-как. Карикатура, пародия. Уж извини.

— А что за сторонние ресурсы?

— Самый простой — купить такой же «ЗИМ», и перенести из него поврежденные детали. Или, что проще, перевести в купленный «ЗИМ» неповрежденные детали из твоего. А самое верное — ничего не переносить, а так и ездить на новом.