Песня полной луны

Дед говорил об этом так спокойно, будто не чужая судьба сейчас лежала в его открытых ладонях.

В хижине пахло травами и табаком. Облизнув губы, он сморгнул слезы — было обидно. Ему ведь уже семнадцать! И ровно год назад, после смерти Холли, он почувствовал эту силу, он ощутил её всем существом, до самых костей. Целый год он тренировался, чтобы принять то, чем — или кем — должна была стать Холли. Целый год он ждал, что сможет обрести силу и отомстить.

И что теперь?

Он сжал губы.

— Я готов.

Дед качнул седой головой.

— Ты слишком юн. Твоей сестре было почти восемнадцать, когда она должна была принять дар, и она готовилась к этому с самого детства. В ней текла кровь дене, а ты — наполовину бледнолицый. Сила не придет к тебе полностью, ибо ты не сможешь ей управлять. Но её будет достаточно, чтобы отомстить.

— Когда?

Выдохнув в воздух колечко дыма, дед окинул его взглядом.

— Будь терпелив, Бегущий с койотами. Только терпеливые наследуют землю и силу.

Он бы очень хотел быть терпеливым. Но ярость, клокотавшая в его сердце после убийства сестры, никуда не делась. Полиция не собиралась её искать, для них пропажа индеанки — не стоящая внимания херня, ведь индейцы для них ничего не значат. Ведь индейские девушки — всего лишь шлюхи, стремящиеся сбежать из резерваций в лучшую жизнь.

Холли погибла, он это знал. А четверо мудаков решили спрятать её тело, и им удалось, но возмездия они не избегут.

Он помнил, как рыдала мать, узнав о пропаже Холли. Он помнил, что решил молчать о своих видениях, чтобы у неё оставалась хоть какая-то надежда. И помнил, как впервые за долгое время приехал к шаману племени, его деду, чтобы рассказать о своих видениях.

С тех пор прошел год.

— Возвращайся домой, — дед снял с шеи плетеный ремешок, на котором висел желтый, как луна, клык, и протянул ему. — Медитируй. Выходи из своего тела. Ощути связь с койотом, будто он — твоя тень.

Он знал, что не должен был наследовать дар. Холли была старшей, Холли была настоящей навахо, у неё были способности, а что он? Сын внучки шамана и белого парня, влюбившегося в красивую индейскую вдову; внешне он больше взял от него, чем от матери. Быть может, так даже лучше.

— Я подвел тебя, — прошептал он, сидя в машине и никак не решаясь уехать из резервации. Сжал в ладони клык, подаренный дедом. — Я подвел тебя, Холли.

«Это не так»

Вздрогнув, он обернулся.

Холли устроилась на пассажирском сидении, подобрав под себя ноги, — распухшее тело, спутанные длинные волосы, в ободранном сарафане, натянутом на колени. Чинди, во всем своем ужасающем великолепии.

Но она всё ещё была Холли. Его любимой сестренкой.

Шмыгнув носом, он потянулся к ней, но Холли качнула головой. Даже в посмертии она сохранила свою силу, а ему достались лишь её ошметки.

«Ты не подвел меня. Ты учишься. Ты сможешь, — раздутые, полусгнившие губы растянулись в улыбке. — Поищи информацию о Шарлоттаунском университете и студентах. Там ты отыщешь тех, кто нам нужен»

В аудитории, где проходил факультатив по политологии, было шумно. Чтобы набрать кредиты для диплома, на политологию записались студенты самых разных факультетов, и Найл чувствовал себя неуютно. Можно было сменить Юту на Нью-Джерси, но нельзя было при этом изменить самого себя, и большое количество людей рядом его по-прежнему нервировало.

— Привет.

Застенчивый голос над самым ухом показался Найлу знакомым. Подняв взгляд, он увидел девчонку, что обедала с ним в его первый день на кампусе. Как её звали?.. Кэсси? Кэрри?

— Привет, — отозвался он.

— Я могу присесть? — она прижимала к себе тетрадь на «кольцах», на обложке крупными буквами было выведено имя.

Кэрол Дуглас.

Ну, значит, Кэрри.

Найл кивнул.

— Садись.

Ему не нравилось общаться с людьми, но в Кэрри он сразу почувствовал схожесть — и решил, что совсем уж букой выглядеть не стоит.

От неё приятно пахло. У него всегда было острое обоняние, и сейчас он почуял запах травы и сосновых иголок, что-то свежее, смешанное с запахом стирального порошка от её одежды. На удивление, синтетический запах не раздражал.

— Я думала, ты на экономике учишься, — она заправила за ухо тёмную прядь волос. — Разве политология — базовый для тебя предмет?

Кэрри казалась милой и неловкой, как ёж, впервые подставивший чужим рукам пузо. Люди любят милых фырчащих ежиков, часто забывая, что в природе это — свирепый для более мелких животных хищник, и питается он мясом, а вовсе не яблоками, как на картинках в детских книжках. Найл даже задумался, есть ли иголки у Кэрол? В тихом омуте могут водиться черти.

Найл это по себе знал.

Быть может, первое впечатление было обманчивым. Быть может, Кэрри не позволит местным змеям себя покусать.

— Нужно набрать кредитов побольше, — он пожал плечами. — А ты?

Кэрри улыбнулась, и её лицо осветилось изнутри.

— Меня интересует политическая журналистика. Я бы хотела работать в «Нью-Йорк Таймс» или «Вашингтон Пост». Даже в детстве я думала, что журналисты, задающие вопросы политикам, должны разбираться в происходящем в мире досконально. А теперь я думаю, что журналисты способны даже менять политический курс страны, ведь они — голос Америки.

Это было мило, наивно и честно. Найл даже улыбнулся.

Голосом Америки для него всегда были коренные. Те, кого белые загнали в резервации и низвели до людей второго сорта. Те, кому эта земля принадлежала на самом деле. Только они могли говорить от лица США, но, по праву завоевателя, это всегда были белые. Или набирающие сейчас политическую силу черные. Но никогда — коренные жители континента.

Кэрри не была похожа на журналистку, которая могла бы задавать вопросы представителям Белого дома или разносить в статьях их политические решения. Но Найл понимал: судить по внешности — последнее дело. Кэрри могла его удивить.

— Без уверенности в своих силах журналистику не покорить, — кивнул он.

Их разговор прервал преподаватель, вошедший в аудиторию. Разговоры смолкли, будто кто-то убавил звук на радиоприемнике, и лекция началась.

Искоса наблюдая за Кэрри, жадно ловящей каждое слово профессора МакГроу, Найл вдруг подумал, что она симпатичная.