Страница 6 из 103
Кирочная была названа… в честь кирхи. А если точнее — Анненкирхи — старейшей лютеранской церкви Санкт-Петребурга. Оказывается, ее построил еще соратник Петра Великого, первый обер-комендант новой столицы Роман Брюс. Правда первоначально она располагалась в Петропавловской крепости, и лишь потом, сто лет спустя, церковь была перенесена, к Пятой Линии Литейной части, где в то время проживало много лютеран, в основном служащих Литейного двора.
Через переулок, в громадном доме номер пять, располагались офицерские казармы столичного жандармского дивизиона. А чуть дальше, во втором доме — Главное казначейство Министерства Финансов. Так что в доходных домах, которые стали спешно отстраивать вдоль Кирочной, проживали большей частью государственные бухгалтера. И, в квартире номер шесть, по Кирочной — семь, генерал-майор в отставке, Илья Петрович Чайковский с детьми.
Который, судя по словам дворника — «тама оне, тама», был дома, но двери гостю открывать не торопился.
— Илья Петрович, откройте, пожалуйста, — крикнул я, устав дергать за веревочку звонка. Волшебство из «Красной шапочки» не срабатывало. — Я знаю, что вы дома.
Спустя несколько минут из-за преграды донесся тонкий детский голос:
— Папа приболел и не принимает. Он сказал, что непременно оплатит векселя завтра же.
— А ты Модест или Анатолий? — коварно поинтересовался я.
— Анатолий, — мальчишка печально вздохнул. — Модест в театр с Петром уехал еще утром.
Ого! Я даже начал сомневаться, что приготовленные подарки — два одинаковых ружья AllenWheelock Drop Breech Лондонского мастера-оружейника Гарри Холланда 0.22 калибра — понравятся увлекающимся театром четырнадцатилетним пацанам.
— Анатоль, — как можно убедительнее воскликнул я, непроизвольно переходя на французский. — Передай Илье Петровичу, что к нему с визитом явился Герман Густавович Лерхе, Томский губернатор.
— Конечно, месье. Минуту, — почему я сразу не догадался звать хозяев на парижском наречии? Еврейские ростовщики, у которых умудрился наделать долгов генерал-майор, второго языка русского дворянства не ведали.
Вскоре дверь открылась, и мы с Артемкой, тащившим пакеты с подарками, смогли войти в небогатую, но чистенькую квартирку. Чтоб обнаружить, что она гораздо меньше, чем можно было ожидать от дома бывшего директора Санкт-Петербургского Технологического Института. И много беднее, чем приличествует генералу.
По моим сведениям старший из детей генерала — Николай, окончивший Горный Институт, служил тогда в чине инженер-поручика в Вильно, товарищем начальника паровозного депо. Тот самый Петр Ильич — должен был вот-вот окончить обучение в Петербургской Консерватории, Ипполит, прошлым летом получивший чин гардемарина русского флота, служил где-то на Каспии. Все три дочери генерала были уже замужем. Так что я ожидал увидеть в доме старого Чайковского только самых младших его детей. Тем не менее, встретить меня в прихожую вышла какая-то, полная и невысокая сорокалетняя на вид женщина.
— Действительный статский советник, Томский губернатор, Герман Густавович Лерхе, — отрекомендовался я и сбросил пальто на руки Артемке. — Прошу прощения за вторжение, однако дело мое не терпит отлагательств… Эм… С кем имею честь?
— Елизавета Михайловна Александрова, — приятным голосом представилась она. — Друг семьи… Мы слышали о вас, сударь. Кажется, это вы спасли Его Высочество цесаревича от злодейского заговора?
— Это произошло совершенно естественным образом, мадам. Поверьте, я не достоин всех этих… дифирамбов… Могу я увидеть Илью Петровича? У меня есть к нему предложение…
Едва сдержался от известного по знаменитому фильму продолжения фразы. Все-таки, некоторые штампы остаются с нами на всю жизнь.
— Предложение? — как-то нервно переспросила «друг семьи». — Последнее время Илье Петровичу предлагают только вернуть долги. Это делает его больным…
— О! Не беспокойтесь, мадам. Я, в некотором роде, хотел бы обсудить с генерал-майором то, как ему расправиться с этими неприятностями.
— Благодарю вас, сударь. Сейчас я схожу пригласить Илью… — ага! Друг семьи? Как же, как же. — Но помните! Вы обещали не расстраивать его этими несносными кредитами. Проходите пока в гостиную…
После великокняжеских дворцов, да даже после отцовского дома на Фонтанке, обстановка показалась… убогой. Опрятной и стремящейся соответствовать статусу, но донельзя простой. Самая обычная, для жилищ среднего чиновника или начинающего купца, мебель. Несколько фарфоровых безделушек. Вышарканный ковер на полу. Давно потерявшие цвет шторы на окнах. Никаких излишеств, вроде зеркал в полный рост, картин или золоченой лепнины по потолку и бордюрам. Похоже, престарелый генерал, все что имел, истратил на образование детей. Все запасы, накопленные за годы службы. Да еще и в долги влез, без перспективы избавления от неумолимых кредиторов.
Грех конечно, но меня такое положение дел более чем устраивало. Бедственное финансовое положение семьи Чайковских увеличивало шанс того, что мне удастся сманить опытнейшего организатора и металлурга в Томск.
Илья Петрович был похож… на воробья. Среднего роста, поджарый блондин с седыми висками, растрепанными волосами и задорно блестевшими глазами. Наверняка в молодости не одна юная дева мечтала об этом красавце-мужчине. Да и теперь, в свои семьдесят, он вовсе не казался измученным и больным.
— Не имею чести, сударь, вас знать, — по-наполеоновски заложив руку за полу когда-то богатого шелкового халата и забавно вздернув подбородок, чуть ли не через губу заявил хозяин дома.
— Герман Густавович Лерхе, — улыбнулся я. — Зато я, Илья Петрович много о вас слышал.
— От кого же, интересно мне знать? — он что? Меня за коммивояжера принял?
— От Каинского мещанина господина Куперштоха, — честно признался я, наблюдая, как при одном упоминании еврейской фамилии, опускается подбородок бравого генерала. — Вы его столичным родственникам существенно задолжали. Весьма, знаете ли, расстроен этот господин вашими, господин генерал-майор, бедствиями. Чуть не на коленях меня умолял помочь…
— Вы же обещали! — шепотом вскричала женщина. Некоторые представительницы слабого пола достигли уже такого мастерства, что способны кричать в полголоса. Так Елизавета Михайловна из таких.
— Вы пришли предъявить мне векселя? — скривился Чайковский.