Братья

— Это принадлежит моему зятю, — сказал он. — Почему медальон у мальчика?

— Должно быть, он его украл, — сказал кто-то.

Я хотел возразить, но не смог пошевелить губами.

— Мальчик может знать, где генерал. Сейчас же отправьте его в военный госпиталь, — приказал генерал.

За окном громко пели птицы. Холодный ветер раздувал занавески. В саду цвело множество цветов — розовые пионы, красные розы, белые лилии и желтые подсолнухи, поворачивающиеся вслед за солнцем.

Где кокосовые пальмы до неба? Где бананы, качавшиеся на горном ветру? Где я?

Я лежал на самой мягкой подушке и самой белой, шелковистой простыне из всех, что когда-либо касались моей кожи. Мое бедро было туго забинтовано, но я определенно был жив, потому что видел хорошенькую молодую женщину в зеленой форменной юбке и белой блузке. Кожа ее ног была светлой и нежной, не то что у женщин в деревне. Скорее всего, она была горожанкой. Женщина держала меня за руки, а ее глаза ласково улыбались. Мне казалось, что это сон. Должно быть, я умер и попал на небо.

— Мой маленький друг! — сказала она. — Ты в безопасности. Не бойся.

— Кто вы и где я?

— Ты в Квинминге, в офицерском госпитале.

— Квинминг? — повторил я. Название было мне знакомо. Это была столица нашей провинции. Папа однажды показывал мне ее на старой карте.

— Да, ты теперь в большом городе. Ты помнишь, что произошло в твоей деревне?

— Почему я здесь?

— В твоей деревне случилось ужасное, — произнес мужской голос. Это был голос старого генерала. — Вьетнамцы убили там всех. Мы нашли тебя в колодце.

— Что с моими Папой и Мамой? — спросил я; по моим щекам катились слезы. — Они все сожгли, да? И моих родителей тоже?

— Во время пожара почти никто не выжил. Те немногие, что спаслись, бежали в другие деревни. Мне очень жаль, — сказал старик.

«Папа… Мама…» — небеса обрушились на меня. Залитая светом комната потемнела, сердце заныло. Я плакал и не мог остановиться. Когда я проснулся снова, подушка была насквозь мокрая, а медсестра и генерал стояли рядом и казались очень взволнованными.

— Тебе лучше? — спросил старик.

Я покачал головой:

— Где похоронены мои родители?

— В пещере, у источника, с остальными селянами.

Я снова с трудом сдержал слезы. Я единственный из семьи остался в живых. И я сказал себе, что обязан быть сильным. Ради Мамы и Папы.

— Ты должен рассказать мне обо всем, что случилось той ночью, — сказал генерал.

Я произнес дрожащим голосом:

— Генерал Дин Лон повел войска в атаку на границу. Они отсутствовали весь день. В деревне осталось только несколько караульных. Вьетнамцы спрятались и напали с тыла.

— Генерал атаковал первым? Он ушел до появления врага?

— Я в этом уверен.

— Значит, он может быть жив, — сказал старик.

— Он должен быть жив. Он самый храбрый человек и лучший генерал в нашей армии. А почему вы спрашиваете? Вы не знаете, где он?

— Нет. Мы опасаемся, что он погиб.

— Нет, этого не может быть. Он сказал, что захватит Хошимин.

— Ты хорошо с ним знаком?

Я кивнул и потянулся к медальону. Но его не было на месте.

— Кто-то взял мой медальон!

— Даже, если он действительно твой, теперь это собственность больницы, — сказал старый генерал.

— Но генерал Дин Лон подарил его мне перед боем. Клянусь памятью родителей.

— С чего вдруг он это сделал? Это семейная реликвия.

— Потому что… потому… Я не могу вам сказать.

Генерал сделал медсестре знак, и она тут же вышла.

— Я — главнокомандующий китайской армии, авиации и флота. По долгу службы я храню много тайн. Ты можешь все рассказать мне.

— Он мой отец, — прошептал я.

Мой собеседник был явно ошеломлен и спросил, нахмурившись:

— Откуда ты знаешь?

— Деревенский попрошайка рассказал мне все за пару вареных яиц. Он сказал, что я похож на генерала, потому что я его сын. Он видел генерала и мою мать в бамбуковом лесу в ночь после праздника воды.

— А кто твоя мать?

— Она была красавицей. Но она прыгнула со скалы после того, как родила меня.

Когда старик заговорил снова, его густые серебристые усы подергивались.

— Молодой человек, он не ваш отец. Вас обманули. Отныне не рассказывайте никому эту лживую историю.

— Но это не ложь. Вся деревня это знала.

— Они все погибли, и это должно уйти с ними в могилу.

— Но это правда. Генерал любит меня! Поэтому он и подарил мне медальон, понимаете…

Внезапно генерал закатил мне пощечину и закричал:

— Или ты прекратишь врать, или умрешь!

Он в ярости вышел. Я был смущен и напуган, щека болела.

Медсестра вернулась с тарелкой маисовой каши, овощей и чашкой риса. Я ощутил страшный голод, который это кулинарное чудо только раздразнило. Но я не дал ей покормить себя. Она удивленно смотрела, как я моментально заглотнул половину еды, а остальное положил в пакет, которым была накрыта тарелка. Я вылизал миску дочиста и спрятал еду под подушкой. Я объяснил, что хотел сберечь еду в дорогу, на случай, если меня выгонят, и попросил принести еще. Вскоре она вернулась с другим подносом. На сей раз рис был сложен горкой. Я поцеловал ей руку в знак благодарности, снова уничтожил половину еды, а остальное убрал. Она принесла мою старую одежду и помогла мне переодеться.

— А где мой медальон? — спросил я, проверив карманы.

— Я не могу его тебе отдать, — сказала она.

— Почему? Он очень дорог мне.

— У меня есть приказ генерала сдать его старшей сестре.

— Я вас умоляю, это реликвия моего отца. Это все, что он мне оставил.

— Нет, я не могу тебе помочь. Меня из-за этого накажут, — нахмурилась она.

— Вы ведь такая добрая. Я хотел бы, чтобы вы были моей мамой. Пожалуйста, разрешите мне забрать его.

Кажется, мои мольбы смягчили ее, и она сказала:

— Я покажу тебе, где он. Остальное — твоя забота.

— Спасибо вам. — Я поклонился.

Сестра проводила меня в кабинет, показала мне ящик и отперла его.

Я прятался под столом, когда она отдавала ключ старшей сестре. Потом она ушла домой. Когда пациент из соседней палаты позвал сестру, я быстро нашел в ящике медальон и вернулся в постель.

ГЛАВА 6

Каждый день мне приходилось словно проходить сквозь строй требований, ожиданий и надежд двух моих дедушек. По утрам с одним из них я беседовал о финансовых делах, а с другим по вечерам обсуждал военные и политические события, о которых прочитал в газетах.

К двенадцатому году жизни я составил собственную библиотеку, в которую вошли самые разные книги — от развлекательных до серьезных. Частенько я перелистывал «Искусство войны». Не меньшее удовольствие доставлял мне и «Дэвид Копперфильд» Чарльза Диккенса. Одинокое существование героя Диккенса отзывалось в моей душе горячим сочувствием. В трагедии было что-то привлекательное. Мудрые мысли Сунь-Цзы казались мне вполне применимыми в повседневной жизни, но я тосковал по моей собственной Эмили. Я начал по-другому смотреть на девочек, но они казались мне дурно воспитанными, все, кроме одной — стройной, весьма привлекательной девочки по имени Лили. Она была дочерью министра сельского хозяйства. Он только что получил эту должность и перебрался в Пекин откуда-то из южной провинции Фуцзянь, чем, видимо, и объяснялся ее легкий акцент и простота одежды. Ее ответы на уроках казались такими же простыми и ясными, как и выражение больших глаз. Лили была совершенно непохожа на других, и меня безудержно влекло к ней.

Когда мне надоедало слушать учителей, я закрывал лицо ладонями и сквозь щелки между пальцами разглядывал Лили. У нее был нежный тонкий профиль, выразительный удлиненный подбородок, а глаза становились особенно красивы, когда она улыбалась. Мечтательные, прелестные, они напоминали нежные бутоны. У нее была лебединая стройная шея, словно у сказочной принцессы, которую я видел на картинке в какой-то книжке, а длинные волосы стягивала обычная резиночка, даже не цветная. Молчаливость Лили была красноречивее многословия. Чем больше я смотрел на нее, тем прекраснее она мне казалась.