Братья

Я посмотрел на маленькие наручные часы, которые накануне мне подарили родители. Я надеялся повидать дедушек до ухода в школу. Они задержались на утреннем собрании у председателя Мао и явились как раз в тот момент, когда меня сажали в джип. Приказав водителю подождать, я выпрыгнул и обнял их. Дедушка-банкир подарил мне маленькие серебряные счеты и сказал, что деньги — добро, когда они есть, и величайшее зло, когда их нет. А мой дедушка-генерал подарил шоколадное ружье, добавив, что главное — это власть: миром правят пушки, а не деньги. Я улыбнулся. Иногда даже семилетний ребенок видит, что взрослые свихнулись. Я забросил счеты в пустой ранец, а шоколадное ружье съел по пути в школу.

Занятия в школе показались мне легче легкого. В первый же день в ответ на вопрос о самых маленьких известных нам числах я сообщил учителю математики о существовании десятичных дробей. Никто в классе не имел об этом понятия. Учитель китайского языка был не менее удивлен, когда я рассказал наизусть, стихотворение, написанное в восемьсот сороковом году до нашей эры, в эпоху династии Тан, и вызвался написать его на доске, чтобы показать, что действительно его понимаю. Я преуспел во всех видах спорта, кроме прыжков в высоту, там мой рост мне только мешал. Я моментально стал популярным среди одноклассников; не нравился я лишь группе, которой верховодил Хито, туповатый внук министра внешней торговли. Члены этой маленькой банды редко заговаривали со мной. Они умолкали, когда я приближался, но стоило мне уйти, и они снова начинали жужжать, как рой назойливых мух. Их неприязнь раздражала меня и могла помешать мне стать старостой класса.

Однажды я поздоровался с Хито, когда мы проходили по узкому коридору кампуса. Хито не только не ответил, но вдобавок ко всему отвернулся и плюнул на землю. В тот вечер я вернулся домой злым и за ужином спросил дедушку Лона, что он думает о министре внешней торговли.

— Это коррумпированный идиот, который копает под меня! — ответил дедушка, попыхивая трубкой. — Он не только ворует, но и разваливает министерство. Он не понимает главного правила торговли: покупай дешево и продавай дорого. — Дедушка был в ярости, потому что это министерство тянуло деньги из его банка, ежегодно теряя миллионы на внешней торговле. Дедушка так бы и продолжал, если бы я не сменил тему.

Спустя некоторое время, послушав совета другого дедушки — Ксиа, я начал свою кампанию: проверил происхождение всех моих одноклассников. Результат более чем устроил меня. Отцы или деды почти всех из тридцати учеников этого исключительного класса занимали посты в министерствах, финансовое положение которых год от года ухудшалось из-за разваливающейся коммунистической экономики и бесполезной «культурной революции». Они постоянно просили ссуды в Центральном банке, которым руководил мой дед. Потом я побеседовал с каждым из них лично, чтобы дать понять, кто я такой и почему им выгодно со мной подружиться. Я объяснил, что, если банк перестанет оказывать финансовую поддержку их отцам и дедам, их семьи скоро останутся не у дел. Отпрыски высших чиновников очень хорошо понимали политический и практический смысл такой дружеской заботы. Вскоре Хито остался совсем один. Для этого оказалось достаточно просто пустить слух, что его отца скоро вышлют из Пекина в исправительный лагерь в Циньань, китайскую Сибирь. Меньше чем через неделю Хито одумался. Я успешно провел свою первую кампанию против трудностей и заработал место старосты собственным умом, а не кулаками. Мой годовой табель гордые родители могли бы вставить в рамку — по всем предметам там были пятерки.

Когда пришла весна, мама решила, что я должен брать уроки игры на фортепьяно, в то время как отец был еще в авангарде у вьетнамской границы. Моя мама, пианистка, будучи очень чувствительной от природы, волновалась, что военное дело и деньги отравят и развратят меня. И то и другое она терпеть не могла, хотя и вышла замуж за генерала, сына банкира. Она надеялась, что я стану величайшим художником своего времени или хотя бы выберу дело, ради которого не придется пятнать себя кровью или грязными деньгами. Она возлагала на меня большие надежды, хотя я и проявлял агрессивность и расчетливость, доставшиеся мне от дедушек. Однажды вечером, укладывая меня спать, она сказала, что мой характер напоминает характер моего отца. И это ее пугало.

Понимая, что из матери может получиться худший учитель на свете, она наняла лучшего преподавателя из консерватории, профессора By, которого порекомендовала ей супруга министра культуры. Стоило отцу уехать, как меня сажали за пианино.

Пришло лето, ночи были долгими и влажными. Отец вернулся домой незадолго до нашей традиционной семейной поездки на морской курорт в Бейдахе. К его удивлению, за месяцы его отсутствия я стал пианистом. Мама говорила только о моих успехах и о том, какое глубокое понимание сложных произведений западных композиторов я проявлял. Отец посмотрел мои руки и с тревогой отметил, что они стали мягкими, а огонь в глазах померк.

Потом родители пришли к компромиссу. Половину выходных я должен буду проводить, занимаясь музыкой и литературой, а другую посвящать борьбе в грязи, фехтованию и верховой езде. Когда за ужином отец сказал, что на следующий день я отправлюсь к учителю кунг-фу, мама разрыдалась. Одной рукой я утирал ее слезы, а другой с благодарностью пожимал руку отцу.

ГЛАВА 5

В течение следующих пяти лет я каждый год выигрывал приглашение, которым генерал Дин Лон награждал особо отличившегося школьника. Для меня получить это приглашение означало преуспеть в школе. В том году, когда мне исполнилось двенадцать, я по традиции ужинал с генералом в канун Нового года. Нам прислуживали те же слуги, что и тогда, когда моя нога впервые ступила в эту комнату. Как обычно, мы с генералом Дин Лоном весело болтали. Но на этот раз генерал удивил меня тем, что после ужина показал мне деревянную модель местности, которую использовали для планирования атак на вьетнамцев. Каждая горная вершина или дорожная застава была отмечена лампочкой. Я разглядывал ее с неподдельным интересом.

— Когда мы нападем на Вьетнам? — спросил я.

— Завтра, — ответил генерал. Он снял свой серебряный медальон и надел мне на шею. — Я дарю это тебе, — сказал он.

— Почему? — Я дотронулся большим пальцем до блестящего металла.

— Носи его. Это очень важно для меня.

Я рассматривал иероглиф, выгравированный на обороте.

— Я знаю это слово. Оно означает «дракон», так?

— Да, так. Моя фамилия — Лон — означает «дракон». Этот медальон достался мне от бабушки и принес удачу. Надеюсь, и тебе принесет.

— Я буду хранить его, — ответил я.

Генерал обнял меня, и мы вместе вышли во внутренний двор, где ждали солдаты. Дин Лон усадил меня, а сам поднялся на возвышение, чтобы произнести речь. Его глаза горели. Солдаты приветствовали генерала громкими возгласами и пели национальный гимн. Я гордился им, а втайне и собой. Это приятное чувство оставалось еще долго после того, как потускнели огни и движущиеся картинки переместились на экран.

На следующее утро, еще до зари, жители деревни услышали, как солдаты маршируют к границе. Тысячи солдат штурмом взяли вьетнамский лагерь, обстреляв его из орудий. Темный дым поднимался в небо, воздух был наполнен едким запахом пороха. Вскоре сообщили, что внезапное нападение увенчалось успехом и потерь с нашей стороны не было. Войска под командованием генерала Лона продвигались на вражескую территорию. Все, казалось, шло по плану, но к полудню деревню охватила паника. Границу снова начали обстреливать. Хитрые вьетнамцы спрятались в подземных туннелях и напали с тыла, когда китайские войска прошли вглубь территории.

С поля боя выносили десятки убитых и раненых. Повсюду слышались крики; запах смерти распространился по деревне. Армия, прежде такая мощная, теперь представляла собой удручающее зрелище. Папа помогал раненым солдатам, кричащим от боли, добраться до палатки, где врачи оказывали первую помощь. Мама была медсестрой; она промывала и перевязывала раны.