Дракон из сумрака

Эвер не знал, принимает ли жена какие-либо зелья от беременности, и не считал нужным спрашивать. Он никогда бы не стал давить на нее в этом вопросе. Просто терпеливо ждал, когда получит самый драгоценный для любого эльфа подарок. И верил, что обязательно дождется.

— В чем дело? — спросила Ивланна, разглядывая его, отчего-то медлящего, из-под опущенных ресниц.

Доступная и открытая, она приняла позу, которая давно стала для них традиционной. Даже сейчас, спустя год, они любили друг друга самозабвенно и часто — под ярким светом солнца и под интимным мерцанием луны, в спальне и в ванной комнате, в кровати и на обеденном столе, иногда даже в парадном зале на троне. Они перепробовали многое, но одно оставалось неизменным с самого их первого раза: Эвер всегда был сверху. Всегда.

После ночи насилия иной расклад сначала вызывал у него приступ паники, затем, по прошествии времени, когда душевные раны затянулись, но воспоминания оставались еще свежи, — внутренний протест. Пересилить себя не получалось. Не мог Эвер лечь на спину и позволить супруге оседлать его бедра. Слишком неприятные возникали ассоциации. Слишком болезненным был его опыт в этой беспомощной позе.

Деликатная, понимающая Ивланна никогда не упрекала Эвера за его страхи. Ни разу за весь год не попыталась ступить на запретную территорию. Она без лишних слов приняла негласное правило: в постели Эвер ведет — и не стремилась его нарушить. Хотела ли Ивланна разнообразия? А может, ее устраивал сложившийся порядок вещей? Эвер не знал. Они не говорили на эту тему, но сегодня он впервые почувствовал, что готов. Готов попробовать.

В груди задрожало, когда Эвер разомкнул губы и выдохнул в тишину спальни:

— Сегодня я хочу, чтобы сверху была ты.

Глаза жены распахнулись. То, как жадно после этих слов она посмотрела на супруга, на его голый торс, на туго сидящие на бедрах штаны, сказало о многом. Ивланна давно хотела получить его так. Мечтала об этом не одну ночь. Едва сдерживалась. Похоже, Эвер предложил исполнить одну из ее самых жарких эротических фантазий.

— Ты уверен? — С ног до головы она окинула мужа взглядом, полным темной неприкрытой жажды. Каждый ее жест, каждая черта дышали нетерпением.

Боясь растерять решимость, Эвер не ответил — лег на кровать рядом с женой. На спину. Принял ту самую позу, которая всегда заставляла его волноваться и чувствовать себя уязвимым.

Пора было одолеть призраков прошлого. Переступить через свои страхи. Поставить в той истории жирную точку и идти вперед.

Когда Ивланна нависла над ним, когда оседлала его бедра, Эвер напрягся, но тут же расслабился. Паника не сдавила горло холодной рукой. Под ложечкой не засосало от нарастающей тревоги. Он даже не почувствовал дискомфорта. Впервые Эвер смотрел на жену с такого ракурса, снизу вверх, и вид ему открывался до безумия соблазнительный: плоский живот, острые обнаженные груди с коричневыми сосками. Ивланна наклонилась, и комнату по обе стороны от его лица закрыла завеса длинных черных волос. Женские ладони уперлись ему в грудь, и Эвер ощутил, как его сердце бьется в центр одной из этих теплых ладоней.

Страха не было. Болезненные воспоминания отступили. Призраки прошлого, корчась в агонии, утекали в темную щель подсознания, чтобы навсегда остаться запертыми за толстой ментальной дверью. С удивлением Эвер понял, что рядом с Ивланной — не важно, над ней или под ней — он чувствует себя не беспомощным — защищенным, не слабым, а сильным, не зависимым, а равным.

Он понял, что любовь исцеляет. Если это настоящая любовь.

Первой за поцелуем потянулась Ивланна. Обычно в постели, зажатая между Эвером и кроватью, она была до неприличия жадной и нетерпеливой. Стонала на всю комнату, двигала бедрами, как сумасшедшая, подгоняла любовника шлепками по заднице. Страстная, громкая, разнузданная. Она не целовалась — высасывала из Эвера душу. Не отдавалась — брала, даже когда лежала на спине с раздвинутыми ногами. А ее привычка во время любви нашептывать ему на ухо непристойности! Первое время Эвер смущался до багровых щек и ушей, но потом научился находить в скабрезных словечках своеобразное удовольствие. Иногда даже отвечал супруге в ее манере.

Стыдно было вспоминать, что он говорил ей под прикрытием темноты.

— Ты такая…

— Какая такая?

— Влажная, жаркая.

— Ммм…

— Обожаю твою грудь.

Эвер и правда ее обожал. Грудь Ивланны была его тайной слабостью, и сейчас, целуясь с женой, он с восторгом мял в ладонях мягкие упругие холмики. Выкручивал пальцами соски. Заставлял Ивланну подаваться вперед, чтобы ловить их губами, эти восхитительные твердые горошины, и ласкать, лизать, посасывать. Сначала — один, потом — другой. Снова и снова, наслаждаясь стонами любимой женщины.

Позволяя Эверу руководить, Ивланна, как правило, отпускала себя, становилась дикой, ненасытной. Но сегодня, будучи сверху и помня о его страхах, она старалась сдерживаться — не торопила, целовалась мягко и без обычного напора. Эвер чувствовал: эта сдержанность дается Ивланне с трудом, она не хочет нежности, не хочет долгой прелюдии. Наброситься, сожрать, устроить бешеные скачки — вот ее истинное желание.

— Сделай это, не бойся, — прошептал он, с изумлением понимая, что и сам больше ничего не боится. — Я под тобой. Весь твой. Смелее.

— Уверен? — Ивланна пожирала его взглядом. Дождавшись кивка, она привстала, скользнула пальцами по окрепшей мужской плоти и направила ее в свое тело.

И сорвалась с цепи.

Они оба сорвались. Окунулись в общее безумие. Одно на двоих.

Бешеная наездница, Ивланна скакала на Эвере, как на норовистом жеребце, которого пыталась объездить. Тот вскидывал ей навстречу бедра и до синяков сжимал пальцы на ее ягодицах, вынуждая опускаться на член сильнее, быстрее, глубже. Прекрасные белые груди прыгали в такт толчкам. Захлебываясь стонами, Ивланна запрокидывала голову, невероятно красивая в своем откровенном наслаждении. Спальню наполняли бесстыдные звуки — шлепки плоти о плоть.

— Еще, еще, — кричала Ивланна, насаживаясь на член мужа, сжимая его тугими мышцами, а потом замерла на пике удовольствия, зажмурившись и закусив губу. И Эвер тоже себя отпустил. Догнал любимую. Выгнулся под ней, полностью исцеленный, освободившийся от оков дурных воспоминаний.

* * *

Дождь зарядил с самого утра, но к вечеру достиг прямо-таки ужасающего размаха.

«Это и к лучшему», — подумал Фай, накинув на голову капюшон. В первую очередь он спасался не от дождя, а от чужих любопытных взглядов. Сумрак и водяная завеса служили отличным прикрытием, но маскировка все равно не была лишней. Он не хотел, чтобы о его планах узнали. Стыдился того, что собирался сделать. Но выбора не было. Все надежды, которые Фай возлагал на возвращение домой, потерпели крах. Старая жизнь рухнула, а будущее скрылось в тумане. После того, что случилось, он больше не мог оставаться в «Воль’а’мире», не мог смотреть в глаза соплеменникам.

«Эллианна, за что ты со мной так? Мало я страдал? Много ли хотел? Семью, любимую женщину, детей».

Его мечты всегда были простыми, незамысловатыми. Жить правильно, по законам Светлоликой, как и тысячи его сородичей, а вместо этого — плен, насилие, позор.

Чем он заслужил? Каким своим поступком разгневал богиню? Почему весь тот кошмар случился именно с ним? И почему он продолжается до сих пор — этот кошмар, этот страшный сон, и Фай никак, никак не может от него очнуться?

Дождь грохотал по листьям деревьев, по карнизам крыш, по капюшону, по плотной ткани плаща. Где-то вдалеке над лесом гремел гром. Небо то и дело озарялось яркими всполохами молний. Погода вторила настроению, повторяла бурю в его душе.

Фай взлетел по ступенькам крыльца и, собравшись с духом, трижды постучал в дверь чужого дома. Сначала тихо, неуверенно, потом все настойчивее. Три глухих удара кулаком по дереву, болью отозвавшиеся в висках. Он не хотел этого делать, но не видел другого выхода.