Вооружение савроматов

Другим доказательством того, что у савроматов бытовал небольшой сложный лук, служат небольшие и легкие бронзовые наконечники стрел, древки которых, как доказал Э. Ленц, достигали в длину в среднем 60 см[226]. Приблизительно такую же длину имеют остатки колчанов или древков стрел из более поздних сарматских погребений Поволжья и Приуралья, где удалось проследить эти находки in situ. Стрелы такой длины могли быть пущены лишь из малого сложного лука с большою убойною силой[227]. Можно думать, что савроматские луки делались из разных пород дерева с применением бересты и сухожилий, но без роговых или костяных накладок, которые известны в сарматских погребениях первых веков нашей эры, а в погребениях савроматов не встречены ни разу. Длина савроматских луков, вероятно, соответствовала приблизительно размерам скифского лука. Судя по соотношению длины стрелы и самого лука на оренбургской бляшке, савроматский лук имел длину не менее 80 см. На древки стрел шла, вероятно, главным образом береза, реже ясень и тополь. Остатки древков, найденные нами в погребениях у с. Любимовка на Бузулуке (1956 г.) и в курганах по Илеку (1957 г.), были определены Г.Н. Лисицыной, — все они оказались березовыми. Большинство древков стрел из Ново-Кумакского могильника под Орском (раскопки М.Г. Мошковой 1958–1959 гг.) также сделаны из березы, но есть древки и из тополя. Древки из ясеня были найдены в кургане 5 у г. Энгельса[228]. Для древков употреблялся и тростник. Остатки таких тростниковых древков были найдены М.Г. Мошковой в савроматском погребении у с. Аландского (курган 1, 1958 г.). Тростниковые древки встречались и в более поздних — сарматских — погребениях Поволжья. В ряде савроматских могил во втулках бронзовых наконечников стрел торчали короткие древки, выструганные из древесины плотного дерева. Их нижние концы, выходящие из втулки, несколько заострены и не производят впечатления обломанных или истлевших (с. Политотдельское, курган 19, погребение 24, К.Ф. Смирнов, 1953 г.). Поэтому можно думать, что древко было составное: деревянный сплошной стержень вставлялся во втулку наконечника, а его нижний конец — в полость тростникового древка. Подобный способ скрепления бронзового наконечника стрелы предполагает и Э. Шмидт для стрел из сокровищницы Персеполя ахеменидского времени[229]. Тростниковые древки были известны древним воинам Центрального Казахстана, причем М.П. Грязнов отмечает здесь тот же способ скрепления бронзового втульчатого наконечника стрелы с древком[230]. Тростниковые древки стрел вообще широко использовались в древности, в частности у персов[231], родственных сарматам по языку и применявших такое же вооружение.

Деревянные древки, как показали находки из кургана у с. Сара, делались из гладких прутиков или кусков крупного дерева. Так же были выструганы березовые древки из погребений, исследованных нами на Волге в районе с. Политотдельского, на Бузулуке у с. Любимовка и на Илеке. Концы древков окрашивались. Так, например, древки стрел в кургане III,3 у с. Луговое (бывшее Визенмиллер) на Еруслане были окрашены в красный и белый цвета[232]. Следов оперения стрел в савроматских могилах не обнаружено; в более поздних — сарматских — погребениях Поволжья известно оперение стрел из жестких перьев беркута[233]. Можно допустить, что подобное оперение было и у савроматских стрел. Во время раскопок кургана 5 у г. Энгельса было установлено, что концы древков расширялись и имели зарубку для накладки стрелы на тетиву лука. Такое же устройство нижней части древка известно в поволжских могилах прохоровской культуры (с. Луговое, курган II, 4, погребение 3).

В савроматских могилах часто вместе со стрелами встречаются остатки колчанов из кожи, реже из луба и бересты. Судя по этим остаткам, колчаны имели форму узких футляров длиной 60–70 см. Сверху колчаны, вероятно, закрывались куском кожи, снабженной костяной, деревянной или бронзовой застежкой. Бронзовая палочка-застежка была найдена в Блюменфельдском кургане А 12, костяная — в центральном погребении Второй Аландской группы на Урале (рис. 9, 13, 14). Костяные и бронзовые застежки от колчана той же конструкции были известны еще в конце эпохи бронзы в Центральном Казахстане[234], Грузии[235] и Азербайджане[236]. Из этих ранних экземпляров наиболее похожа по форме на блюменфельдскую костяная застежка из могильника Бегазы Карагандинской области[237]. Ее можно считать прототипом скифских и савроматских колчанных застежек. В могилах Северного Причерноморья скифского времени такие застежки неоднократно найдены вместе с колчанами. Так, бронзовые застежки, тождественные блюменфельдской, обнаружены в курганах Посулья (бывший Роменский уезд)[238], Мельгуновском (Литом) кургане[239], в кургане у с. Макеевка Черкасской области[240] и в Ольвийском некрополе[241]. Все они найдены в погребениях VI и первой половины V в. до н. э.

В погребениях, где обнаружены пучки стрел и органические остатки колчанов, не раз встречались предметы, связанные с украшением колчана или имеющие отношение к системе прикрепления колчана к поясу. В кургане у хут. Веселого близ Ак-Булака рядом с бронзовыми наконечниками стрел лежали три плоские бляхи из тонкого бронзового листа, вырезанные в форме рыб (рис. 9, 7, 8)[242]. На месте глаз у них проделаны отверстия, в одном из которых сохранилась бронзовая заклепка. Находки этих блях вместе со стрелами заставляют предполагать, что они служили украшением передней части колчана.

Вероятно, того же назначения была костяная пластинка из кургана у станции Лебяжьей, найденная вместе с костяными наконечниками стрел (рис. 9, 1). Колчан из луба в кургане у пос. Благословенского был украшен, как уже сказано, бронзовой бляшкой, изображающей лук со стрелой (рис. 9, 5), и, кроме того, выпуклой ажурной бляшкой в виде розетки (рис. 9, 6). Б.Н. Граков сопоставил это украшение с известными в большом количестве в скифских памятниках розеткообразными бляшками, применявшимися главным образом для украшения уздечек. Он предполагал, что эти бляшки воспроизводят глаза грифона[243]. Такие бляшки известны и в савроматском конском уборе, о котором речь будет идти ниже. Однако все они не ажурные, а сплошные и значительно меньше нашей. К западу от савроматской территории литые розеткообразные бляшки крупного размера, похожие на оренбургскую, известны только в Частых курганах[244]. Но самые близкие ей аналогии встречены к северу от Оренбургских степей, на территории ананьинской культуры (могильник близ г. Уфы)[245], т. е. в районе тесного контакта савроматов с ананьинцами. Эти бляшки, вероятно, имели не чисто орнаментальный, а скорее магический характер. Они символизировали не только орлиный глаз, но и солнце. Украшения, символизирующие солнце, мы находим в памятниках андроновской культуры Казахстана. В одном из поселений андроновской культуры, у аула Канай в Восточном Казахстане С.С. Черников нашел каменную литейную форму для отливки круглой ажурной бляшки в виде штурвального колеса с восемью спицами и восемью кружочками по краю. По форме она очень близка оренбургской бляшке. Я думаю, что между обеими бляшками существует определенная связь, и отношу их к одной группе предметов солярного культа.

226

Ленц Э. Заметки о предметах вооружения из раскопок 1903 г. близ г. Журовки Киевской губернии. ИАК, вып. 14, 1905, стр. 64–65.

227

Ленц Э. Указ. соч., стр. 65; Анучин Д.Н. О древнем луке и стрелах. Тр. V АС в Тифлисе. М., 1887, стр. 337 и сл.

228

Рыков П. Результаты археологических исследований в Нижнем Поволжье летом 1923 г. Саратов, 1925, стр. 15.

229

Schmidt Е. Persepolis, v. II. Contents of the Treasury and other discoveries. The University of Chicago Oriental Institute Publications, v. LXIX. Chicago-Illinois, 1957, p. 99, fig. 20, A.

230

Грязнов М.П. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане. CA, XVI, 1952, стр. 134, рис. 3.

231

Вulanda Е. Bogen und Pfeil beiden Völkern des Altertums. Wien und Leipzig, 1913, s. 44.

232

Рыков П. Археологические раскопки и разведки в Нижнем Поволжье и Уральском крае летом 1925 г. Известия Краеведческого института изучения Южно-Волжской области, т. I. Саратов, 1926, стр. 117.

233

Синицын И.В. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954–1955 гг.). МИА, № 78, 1960, стр. 32.

234

Грязнов М.П. Памятники карасукского этапа…, стр. 134, рис. 3, 4.

235

Куфтин Б.А. Археологические раскопки в Триалети. Тбилиси, 1941, стр. 70, рис. 79; стр. 311, табл. XXVIII; стр. 324, табл. X–LVII.

236

МАК, т. VI. М., 19–11, стр. 187, табл. XVI, 11, 12.

237

Кызласов Л.Р. и Маргулан А.Х. Плиточные ограды могильника Бегазы. КСИИМК, XXXII, 1950, стр. 132, рис. 42, 3.

238

Смела, т. III, табл. V, 15, 16; МРЗ, стр. 37.

239

МАР, № 31, 1911, стр. 209, рис. 14.

240

Покровська Є.Ф. Розкопки курганiв V ст. до н. е. поблизу м. Шполи. Археологiя, т. XI. Киïв, 1957, стр. 151, рис. 3, 5.

241

Капошина С.И. О скифских элементах в культуре Ольвии. МИА, № 50, 1956, стр. 174, рис. 17, 2.

242

Зарецкий И.А. Пос. Благословенка и Ак-Булак, 1935. «Археологические исследования в РСФСР 1934–1936 гг.», стр. 158.

243

Grakov B. Deux tombeaux…, р. 179.

244

Замятнин С.Н. Скифский могильник «Частые курганы» под Воронежем. CA, VIII, 1946. стр. 25; рис. 10, 7; также в кургане 11, раскопок П.Д. Либерова 1954 т.

245

Гольмстен В.В. Могильник близ г. Уфы. М., 1914; Grakov В. Deux tombeaux…, р. 179, fig. 15; Збруева А.В. История населения…, стр. 42, табл. VI, 8.