Страница 21 из 35
— Что вы, елы-палы, мухоморов объелись, что ли? Быстро встряхнитесь, иначе сегодня же устрою дополнительный урок! Самбисты кое-как подтянулись, но, когда началась борьба, они до того плохо боролись, что Глеб в сердцах плюнул и прекратил практические занятия. Кое-как отсидели они лекцию, но когда Корженевич раздраженно удалился, ни один не пошел на ГТО: ни Антон к штанге, ни Кирилл к беговой дорожке. Они лежали, и никто ничего не говорил. Сергей сказал наконец, ни к кому де обращаясь:
— Эхма, не завтракали, так хоть бы пообедать…
Женька, у которого болели руки и ноги, лежал, раскинувшись на траве, и молчал.
— А? Женька? — спросил Сергей.
— Отстань ты! — огрызнулся Женька.
— Что?!
— Что слышал!
Антон сел и посмотрел на него.
— Вот как? Ну, что ж, деточка мамина, нутряной демократ, как до дела, так в кусты? Ладно, я за тебя сготовлю. Отдыхай, наша радость, отдыхай.
Он встал и пошел к столовому сарайчику.
— Нехорошо, Женька, правда, нехорошо, — сказал Кирилл.
— Идите вы все, пристали! — крикнул Женька, вскочил, подбежал к удочкам, перебросил их через плечо, схватил банку с червями и бегом пустился к плотику.
— Куда ты, чудак? — закричал ему вслед Кирилл. — Сейчас не клюет, к обеду не успеешь наловить!
Женька на бегу только отмахнулся.
— Нрав он показал, а дела не сделал. Придется так: кинем жребий, кому за молоком идти, а остальные начистят побольше картошки, — сказал Антон.
Жребий пал на Сергея. Он спел трагическим голосом: «О жалкий жребий мой!» — и поплелся с ведром в руках в дальнюю дорогу. Примерно на полпути он догнал Подвысоцкого. Василий Ефремович выругал самбистов за неявку на урок.
— Разленились небось за вчерашний выходной! Передай, чтоб этот прогул был последним!
— Передам, Василий Ефремович, обязательно передам! — заверил Смородинцев. — А вы куда идете?
— Да мне доярки обещали продать молодой картошки, а то все каша да макароны, макароны да каша, надоело, понимаешь.
Сергею вдруг стало как-то неуютно, но он бодрым голосом сказал:
— Да, вам можно только позавидовать, Василий Ефремович, подумать только: молодая картошка! — и, помолчав, добавил: — Вы меня извините, я пойду быстрей, меня ребята ждут.
— Иди, иди! И чтоб больше не прогуливать!
Сергей прибавил шагу и за ближайшим поворотом побежал изо всех сил, куда девалась вялость! Запыхавшись, он подлетел к Полине:
— Душечка! Милая! Отпусти-ка меня побыстрей, там сзади Подвысоцкий идет, мне почему-то не хочется с ним тут встречаться!
— Ах прохвост! — Полина рассмеялась. — Вот уж по пословице: чует кошка, чье мясо съела!
— Чует, Поленька, чует! Наливай быстрей, роднуша!
Он встретился с Подвысоцким у входа на ферму, вежливо с ним попрощался и опять понесся что было духу, но успел еще, однако, расслышать гневно загремевший голос Василия Ефремовича. Домой он добрался, расплескав изрядную часть молока. В кастрюле уже варилась картошка. Женьки с рыбой не было. Его прождали до четырех, но голод не тетка, да и надежда на уху была уже потеряна, поели картошки с молоком. Женька прибрел без четверти пять с маленькой связкой рыбы, едва держась на ногах от усталости, и только успел выпить кружку молока, как явился Глеб.
Вечерний урок прошел немногим лучше утреннего. Глеб непрерывно ругался, раздражался и ушел за полчаса до срока.
— Где ж ты был? — спросил Кирилл Женьку. Пильщиков только рукой махнул.
— Пол-озера объездил, нигде не клюет.
— В общем, так, — сказал Кирилл после долгого молчания, нарушаемого лишь стуком ложек о миски, — надо опять комсомольское собрание. Такие отношения надо давить.
— Ну что ж, давай, — сказал Антон с неохотой, потому что приходилось говорить о Женьке, а тот все мог свести на личные счеты.
— Я долго говорить не буду, — Кирилл отставил миску. — Если пойдут ссоры и споры, тогда работать будет нельзя. А зачем мы сюда приехали? Надо спросить комсорга… — у Антона неприятно заныло сердце, — почему у них с Женькой начались такие плохие отношения. Как два волка живут. А теперь: Женька убежал ловить рыбу, когда она не клюет, а остальные должны были за него работать. Если ты нервная девочка, отпускай себе косы, тогда будем знать. Я предлагаю, чтобы завтра он дежурил снова.
Затем встал Женька.
— Я считаю, что Кирилл прав, но не во всем…
— Косы отпускать не нужно? — участливо догадался Сергей.
— Я, к примеру, обидел Антона, но потом подходил, вроде бы извинялся, а он корчит из себя персону великую…
— Во-первых, зачем сейчас грубишь? — спросил Кирилл. — Во-вторых, как это можно самому извинять себя?
— Так что ж мне, в доску перед ним расшибаться, что ли?
— Что же все-таки случилось? — спросил Валька. — И когда?
Женька глянул на него и замялся.
— Ничего особенного, — вмешался Антон. — В решении одной моральной проблемы разошлись. А в общем, конечно, Кирилл прав: надо это дело кончать.
— Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон, — подытожил Кирилл. — Айда спать. Смотри, Женька, завтра нас без еды не оставь.
— Ну, нет, теперь я в пять часов встану, не просплю!
— Спи спокойно, мне все равно в шесть вставать, я тебя разбужу.
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ВАЛЕНТИНА ЯРЫГИНА
«Развивать принципиальность.
На ужин миска ухи и шесть картошин. Неплохо.
В субботу видался с ней. Долго говорили об ускоренном экономическом развитии. Она утверждает, что развитие должно происходить гармонично: нельзя забывать о женщинах, которые хотят быть красивыми и нарядными. Обдумать.
Не знаю, кому больше удивляться: К. или А. Кирилл оторвал от своего живота клеща, а головку вытащить не смог. Антон сказал: беда, если энцефалитный, надо выжечь. Кирилл согласился. Антон на костре раскалил большой гвоздь и прижег им ранку. Кирилл все время молчал и зашипел, только когда залили дырку йодом. Мне стало плохо. Вывод: развивать силу воли.
Люди сложны. В решении какой моральной проблемы разошлись Женька с Антоном? Выяснить».
3
БОРЬБА С ИНФЛЯЦИЕЙ
МЕТАМОРФОЗА ВНЕШНЕГО ВРАГА
ЕСТЬ ВАЛЮТА! СТРАННОЕ И ТРЕВОЖНОЕ ИЗВЕСТИЕ
Урок начался, как обычно, в девять.
— Ну что, елы-палы, — спросил Глеб, — очнулись? Или опять, как вчера, будете? Я-то догадываюсь, картошки, видно, объелись. Мне Подвысоцкий жаловался, а я ему отвечаю: все правильно, пожинаете плоды своего либерализма, впредь с моими самбистами не зевайте, Василий Ефремович. Жить надо так: кто пострел, тот и съел. Верно я говорю?
— Так точно! — гаркнул Сергей и закаменел, уставившись немигающими глазами на Глеба. Корженевич лишь смерил Смородинцева прищуренным взглядом.
— Так точно, так точно, — процедил он, раздумывая о чем-то своем. — Ну ладно, ладненько. Берите тетрадки, запишем тему и учебные вопросы. Э-э-э, значит так: «Снятие часового» — записали? Дальше. Первое: «Снятие часового на посту при помощи оружия». Второе: «Снятие часового на посту без помощи оружия». Дальше — быстрей записывайте — третье: «Взятие языка из засады». Записали? Четвертое: «Приемы транспортировки пленного».
Занятие увлекло всех.
— Тут терпение нужно прямо звериное, — поучал Глеб. — Скажем, десять метров до часового, а ты ползешь полчаса или даже час, да так, чтобы ничего не хрустнуло, не треснуло. Попробуем.
Действительно, это было очень трудно, — прижимаясь к земле, ползти по-змеиному бесшумно, чтобы травинка не шелохнулась.
— Ну, теперь дальше. Прыжок должен быть рассчитан точно. Порепетируем…
Конечно, сначала получалось неважно.
— Ну ничего, ничего, отработаем, — утешил Корженевич перед уходом. — А что, елы-палы, если провести практическое занятие и «снять» кого-нибудь из пловцов? А? Подумайте… Я знаю, тут некоторые, хе-хе-хе, рады кого-нибудь из художественной гимнастики унести, но я не советую, не советую, хе-хе-хе, деканат, комсомольское собрание, проработка, выговор в личное дело, хе-хе-хе-хе. А впрочем, как хотите, как хотите…