Страница 31 из 60
Море справа придвинулось ближе и теперь расстилалось широким белесым волнующимся полотном – еще чуть-чуть, и поглотит нитку дороги. Впереди крюком выдавался нависающий над волнами и туманом брызг мыс с тяжелым обледенелым маяком, мигающим красным. А влево от дороги уходила широкая каменная стена, очерчивая границу герцогства. Здесь начиналась система фортификаций Дармоншира.
Люк проехал дальше и вернулся, свернул к ближайшему форту, решив посмотреть, многое ли изменилось там с детских лет. Комендант гарнизона, седоусый грузный полковник Фрост, встретил владетеля земель и своего непосредственного командира с тревогой и удивлением. Но уже через полчаса, уяснив, что его светлость в военном деле разбирается и приехал без намерения вмешиваться в работу, с удовольствием показывал и быт гарнизона, и смену патрулей, и как осуществляется связь с соседними фортификациями. И даже лично сопроводил герцога на высокую дозорную башню, откуда открывался все тот же унылый вид на поливаемые дождем поля, леса и близкое море. Разбавлял этот вид только тщательно поддерживаемый оборонный вал и ров, засаженный кустарником, да видневшаяся система окопов и блиндажей.
– Учения проводим, ваша светлость, – объяснил Фрост. – Нужды нет, да в этой слякоти бойцам только дай заскучать – сразу же пойдут драки и самоволка. А лопата в руках на валу или во рву любую скуку выгонит.
Люк усмехнулся: дисциплинарные приемы у всех военных одинаковы. В поддержании вала действительно не было нужды, и система фортификаций давно уже изжила себя, но в Инляндии были сильны традиции. Если предки построили, отчего бы не использовать?
С комендантом они пообщались очень оживленно: оказалось, что Фрост знаком с преподавателями в его училище. И перед тем как попрощаться и уехать, Люк попросил составить список требуемого для гарнизона и передать в замок Вейн. И пообещал приехать еще.
Когда красная спортивная машина взревела, засияла фарами и в сумерках понеслась по дороге вдоль стены, полковник Фрост набрал коменданта следующего форта и в самых дружеских выражениях посоветовал ему проверить, все ли в порядке в гарнизоне. Потому что он практически готов побожиться, что не более чем через двадцать минут к ним заглянет новоявленный и очень въедливый герцог Дармоншир.
Люк доехал до замка Вейн уже в темноте. Пребывание среди солдат и офицеров встряхнуло его и успокоило: все же в армии все проще, прозрачнее и спокойнее. Герцога уже ждал отличный ужин, от которого он пришел почти в блаженство: утиная грудка под маринадом, запеченный паштет, глазированные овощи. Так что лорд Лукас с удовольствием выпил бокал вина и лег спать.
А утром встал похмельным, агрессивным и измученным, потому что тревожное покалывание, не дающее сидеть на месте со вчерашнего дня, усилилось, стоило ему только сомкнуть веки и начать уходить в сон. Усилилось до вполне осязаемого, болезненного – то, что казалось очередной потребностью в адреналине, переросло в выбивающие слезы судороги. Его словно на дыбе всю ночь растягивали: сокращались мышцы, болели суставы и жилы, перед глазами мерцали белые пятна, и все это – под мелкую лихорадочную дрожь.
Боль была необычной – а ему ли, ломавшему и отбивавшему все, что можно, не знать все оттенки боли? Простыл, вероятнее всего, или просто надорвался. Или его нагнал откат после последних событий с Дьерштелохтами. А может, кулаки Байдека не прошли даром.
«Стареешь, Кембритч».
Люк несколько раз вставал среди ночи. Принимал горячий душ – становилось легче, но ненадолго. Закидывался обезболивающим. Курил. В конце концов не выдержал: взял бутылку из бара и напился. Виски притупил ощущения, расслабил тело, и к утру герцог забылся глубоким алкогольным сном.
Вызванный днем виталист осмотрел его, недоуменно пожал плечами.
– Простите, ваша светлость, но, если не учитывать абстиненцию, вы совершенно здоровы. Я бы даже сказал, показательно здоровы.
Люк мрачно пошевелил плечами. Не было даже отголоска боли, и руку больше не хотелось беречь. Даже дышалось как-то легче.
– Могу только предложить витамины и успокоительное, – продолжил виталист, – предполагаю, что это нервы шалят, лорд Лукас. Больше спите, регулярно питайтесь, находитесь на свежем воздухе побольше. Никакого беспокойства. Лучше бы вам поехать в санаторий на месяц-другой. Сейчас же могу вывести алкоголь.
– Давайте, – пробурчал герцог. Пережил несколько неприятных секунд изматывающего сушняка и с наслаждением выпил почти кувшин кисленького морса, который оставил на столике догадливый камердинер, при утреннем посещении правильно оценивший и вусмерть пьяного хозяина, развалившегося на кровати, и пустую бутылку.
Люк отпустил виталиста и пошел в душ смывать алкогольный пот. Плотный обед вернул ему расположение духа, а потом его светлость снова сел в машину и поехал осматривать оставшиеся форты.
Знакомое покалывание началось к вечеру, после захода солнца. Герцог еле довел «Колибри» до замка – так тряслись руки, отказался от ужина, быстро поднялся на слабеющих ногах в свои покои и выпил сразу четыре таблетки успокоительного. Прислушался к себе.
Кажется, отпустило. Неужели и правда нервы?
– Да уж, – проворчал Люк, глядя на свои руки. Те едва заметно подрагивали. – Совсем ты в трепетную барышню превратился, Кембритч.
Через несколько часов его светлость корчился в своей постели, зарываясь лицом в подушку, мокрую от пота и слез, и старался не орать в голос. Сердце словно заполнило всю грудь и молотило так громко, что у него ныли виски и затылок, и все это сопровождалось совершенно противоестественным, животным чувством страха. Хотелось вскочить и куда-то бежать, прятаться, спасаться. Хотелось к матери – как будто ему было три года и можно было бы найти спасение в ее объятьях.
В те редкие мгновения, когда боль отступала, Люк жадно глотал воду из графина, обливаясь и роняя его на постель. И едва успевал утолить жажду, как тело снова скручивала судорога, еще страшнее, чем предыдущая, и не было сил ни позвонить и позвать на помощь, ни вообще двинуться. Это было больнее и страшнее, чем наркотическая ломка, и он ощущал, как ползет по коже холод, как немеют ступни и кисти рук и как замедляется стук сердца.
Люк понял, что умирает, когда не смог вздохнуть.
Забился на кровати, хрипя и пытаясь схватить ртом воздух, уже не чувствуя тела; перед глазами полыхнуло раз, другой, и все предметы в темноте стали видимыми, как днем.
В ушах зашумело; он повернул голову, царапая пальцами грудь, сотрясаясь от безумной, подбрасывающей его на постели дрожи, – и увидел, как медленно, светя осколками и кусками рамы, разлетается окно, как лентами врываются в покои разноцветные ветра, закручиваясь в комнате вихрями, собираются над ним в сумасшедший, мельтешащий клубок – и резко опускаются, впитываясь в солнечное сплетение. А затем взрываются внутри, распыляя его в радужный туман, с ревом выносящийся в окно и дальше, в небо.
Острые шпили замка были последним, что Люк запомнил, – внезапно стало совсем не больно, и его светлость просто отключился.
Луциус Инландер проснулся от ощущения, которому поначалу не поверил. Встал, распахнул окно, прислушался.
– Лици, холодно, – сонно проговорила леди Шарлотта. Он не отреагировал, и она подошла, накинула ему на плечи теплый халат, но король покачал головой, сбросил его, высунулся до пояса в ночной лаунвайтский туман.
Повернулся – она вздрогнула. Никак не могла привыкнуть, что глаза у него светятся.
– Ложись досыпать, Лотти, – попросил он хрипло. – Мне нужно уйти.
Тело его начало окутываться серебряным сиянием, и леди Лотта отступила к кровати, зачарованно глядя на происходящее. Она видела это только в юности. Его величество прыгнул за окно, и все затихло.
Она подождала немного, покачала головой и шагнула к створкам, чтобы закрыть их. И едва не вскрикнула, зажав себе рот руками: за окном глухо и утробно заворчало, и в окне на пару мгновений мелькнули вытянутая морда, зубастая пасть и огромный, чуть ли не во все окно, светящийся глаз с небесно-голубой радужкой, в упор посмотревший на нее.