Корнет Савин

В актовом зале императорского лицея царила атмосфера всеобщего волнения. Ученики уже вышли на подмостки, чтобы торжественно открыть представление. Музыканты, сидевшие слева от сцены, держали смычки наготове. Сторож Ермолай зажёг свечи, установленные вдоль рампы.

Декорация изображала средневековый замок на высоком холме. На сцене в три ряда выстроились юноши в таких же алых камзолах и беретах, как у Савина. Они стояли навытяжку, держа флаги на длинных древках.

Несмотря на отчаянное сопротивление, Савина всё же втащили на сцену. Он неторопливо осмотрелся и встал в третий ряд, чтобы казаться как можно неприметнее.

Нельзя сказать, что Николай Савин не любил театр. Наоборот, вживаться в роли, разыгрывать товарищей и педагогов доставляло ему огромное удовольствие. Но фальшивая напыщенность, когда все вдруг начинали ходить по струнке, раздражала Савина. В такие моменты непокорному юноше нестерпимо хотелось сотворить что-нибудь эдакое, переполошить всех, разрушить всеобщую помпезность.

Стоя на сцене, он нервничал, оглядываясь на товарищей, пока не увидел торчащий вверх кулак директора лицея. Савин выдохнул и посмотрел на кулисы, которые, невзирая на долгое ожидание, всё ещё были закрыты.

— Эй, Хватов, а чего не начинают? Я же здесь, — спросил Савин, с силой ткнув в бок стоящего рядом флагоносца.

Тот поморщился от боли, но тотчас язвительно засмеялся.

— Идиот! Ты что, великий князь Николай Константинович? Мы его ждём. Уже битый час.

Савин нахмурился.

— Увольнительная горит! — недовольно пробормотал он.

— Вот-вот, а я договорился с Устиной встретиться в саду, — понимающе вздохнул Хватов.

— Это которая Устина? Та, с усиками? — спросил Савин, прыская от смеха.

Обиженный Хватов двинул Савина древком флага по ноге так, что тот невольно взвизгнул. Кульман, наблюдавший за обоими, злобно прошипел, подобно змее перед нападением, и оба лицеиста вытянулись в струнку.

2.

В спальне резиденции великого князя уже три дня царил хаос. Высокие окна были наглухо закрыты шторами, не пропуская утреннего солнца. С кресел, пуфов и французского трельяжа свисали разнообразные предметы одежды, преимущественно дамские. На туалетном столике стояло серебряное ведерко для шампанского. В нём осталась только одна бутылка, остальные валялись на полу и даже в изножье широкой кровати.

Его императорское высочество провёл ночь весьма нескучно — то в постели, то на полу, застланном персидским ковром. В то суматошное утро, когда императорский лицей ждал высочайшего визита, Николай Константинович проснулся как раз таки на ковре и некоторое время лежал без движения, уставившись в расписной потолок, украшенный огромной хрустальной люстрой. Приподняв голову, он обнаружил, что почивал в костюме Адама. Князь подумал, что свалился во сне на пол, но потом обнаружил на кровати спящих обнажённых девушек. Две лежали, как и положено, головами на подушках, третья растянулась поперёк их ног. Рядом с князем на ковре спала ещё одна красотка, пристроив под голову вместо подушки скомканный княжеский мундир.

Николай Константинович улыбнулся, вспомнив, как провёл вчерашний вечер и ночь. Он поднялся осторожно, чтобы не наступить на спящую рядом девицу и, пошатываясь, побрёл к серебряному ведёрку. Бережно вынув последнюю бутылку, князь жадно отпил из ведра холодной воды.

Утолив невыносимую жажду, он снова оглядел ласкающие взгляд тела спящих девиц. Молодого князя охватил соблазн подшутить над подружками. Он тихонько вновь поднял ведёрко и принялся поливать из него девушек, размахивая сосудом, как священник кадилом. В спальне раздался жуткий визг, переходящий в брань и смех. Князь бросился в ванную, зачерпнул ещё ведро воды и окатил девиц, оставшихся сухими. Пробудившиеся красотки носились по всей спальне, спасаясь от холодных брызг. Князь от души наслаждался их писком и мельканием обнажённых юных тел.

— Пожарная тревога! — загоготал он и побежал за одной из девушек.

Догнав, он схватил её за пухлую ягодицу и повалил на кровать, пытаясь укусить за бедро. Девица визжала так громко, что князь не услышал, как дверь в спальню распахнулась. Вошёл камердинер и, остановившись на пороге, зычно закашлял, чтобы оповестить о своём присутствии.

Лицо князя недовольно скривилось. Он накрылся шёлковым одеялом, спрятавшись подальше от проницательного взгляда слуги.

Камердинер не собирался уходить. Он заговорил серьёзным тоном, но с лёгкой издёвкой, словно обращался к ребёнку:

— Ваше императорское высочество, имейте совесть. Вас уже третий час ждут в лицее.

Николай Константинович ощутил короткий приступ стыда. Но ему до того не хотелось отрываться от своих утех, что он упрямо уткнулся лицом в подушку. Так он обычно показывал, что не желает ничего слушать.

— В честь вашего двадцатилетия ставят спектакль, — напомнил камердинер.

Раздражение на лице князя мгновенно сменилось восторгом. Он тотчас откинул одеяло и вскочил с кровати, забыв о своём неподобающем внешнем виде.

— Точно! Спектакль!

Камердинер строго кивнул.

— Ты, ты и ты, — повелительно сказал молодой князь, указывая на девушек, — едете со мной. А ты, Иван, подготовь им шикарные платья.

— Но, ваше высочество, эти женщины… — камердинер высоко поднял брови, демонстрируя своё возмущение затеей князя.

Николай Константинович сурово взглянул на камердинера и гаркнул во всё горло:

— Возражать великому князю? Ты обратно в Пензу захотел? Давай живее!

Камердинер моментально попятился и скрылся за высокой дверью спальни. Николай Константинович снова улёгся на широкую кровать и в сладкой истоме потянулся к лежащей рядом белокурой девушке. Быстро накрыв её одеялом, он отыскал губами самую нежную часть её тела. Девушка звонко захохотала от приятной неожиданности.

3.

Центральный вход в лицей был украшен пышными гирляндами из еловой хвои и чёрно-жёлто-белыми царскими флажками. По обеим сторонам в трепетном ожидании выстроились все педагоги. Даже дворники нервно смотрели по сторонам, чтобы не дай бог не получить нагоняй.

Кульман стоял впереди всех. Его физиономия вытянулась, словно в предвкушении главного события в жизни. Он то и дело порывисто дёргал носом и шмыгал им, как малое дитя. Яков Спиридонович очень боялся не угодить великому князю. Не понравится что-то высочайшему гостю — жди проблем, а то и понижения по службе. А директор мечтал спокойно дослужиться до пенсии, которая была не за горами. За одну минуту он вспомнил все свои промахи за прошлый год: облезлая лестница, сломанный фонарь на заднем дворе, выцветшие обои в зале и злосчастные растрескавшиеся углы коридоров. Громко вздыхая, Кульман мысленно молился, чтобы великий князь ничего не заметил.

Другие педагоги, видя тревогу директора, тоже нервничали. Они беспрестанно поправляли то волосы, то воротники и лацканы форменных мундиров. Князь — молодой энергичный человек, он вряд ли желает видеть усталые угрюмые физиономии. Поэтому педагоги изо всех сил старались натянуть на лица радостные улыбки, уместные при встрече знатного гостя.

Издали показалась карета. Встречающие зажужжали в беспокойстве, предчувствуя волнующий момент. Карета приблизилась к главной площади и остановилась у парадного входа. Кульман бросился к ней и сам отворил дверцу кареты, приглашая его высочество выйти. Спина директора выпрямилась как доска. Он согнулся в почтительном поклоне, а затем открыл было рот, чтобы поприветствовать гостя. Но тот приложил палец к губам, призывая к молчанию. Кульман послушно кивнул, прикрыл рот рукой в знак понимания и поцеловал свой палец.

Николай Константинович вышел из кареты один и, оглядев присутствующих хозяйским взглядом, позволил провести себя в здание лицея. Взгляд у молодого князя был рассеянный, он не обращал внимания ни на замаскированные зеленью углы, ни даже на собственный портрет, висящий в вестибюле. В ответ на подобострастное бормотание директора он отвечал только: «Да-да, очень мило».