Звезда над сердцем

Павел Гушинец, Борис Денисюк

Звезда над сердцем. По рассказам участников и очевидцев

© Гушинец П. В., Денисюк Б. Н., 2023

© Оформление. ОДО «Издательство «Четыре четверти», 2023

От автора

В 2019 году сначала в России, а позже в Беларуси в издательстве «Четыре четверти» вышла моя первая книга «Война девочки Саши» в серии «Дети войны», в 2020-м вторая – «Война за нашими окнами».

Это воспоминания детей и подростков, которые в годы оккупации оказались на занятых немцами территориях, были угнаны на работы в Германию, попали в лагеря и гетто.

В Беларуси книги были встречены тепло. Во многих сообществах, для которых война – не пустой звук, они заняли почётное место на книжной полке. Теперь в День Победы, 9 Мая, с этими книгами я неизменный гость в Бресте. Уже четыре года подряд приезжаю, встречаюсь с читателями в детских и взрослых аудиториях.

После выхода второй книги я решил, что больше не вернусь к данной теме. Истории концлагерей, расстрелов в гетто, судьбы детей Освенцима и Бухенвальда, Красного Берега и Хатыни не давали мне спокойно спать. Я пропускал каждый рассказ через душу, а рядом подрастала собственная дочь, и я легко представлял её на месте героев своих историй.

Во время очередного интервью на первом канале белорусского радио ведущая спрашивала:

– Когда же выйдет третья книга?

И я с полной уверенностью отвечал:

– Никогда. Я такое ещё раз не переживу.

Но есть книги, которые сами решают за писателей. Не авторы их пишут, а книги ищут, через кого прийти им в этот мир. Однажды меня пригласили выступить в Борисовской центральной районной библиотеке им. И. Х. Колодеева. Сначала – шумная и весёлая толпа детей (я же ещё и детский писатель). После – более сдержанная взрослая аудитория.

На второй встрече мне начали предлагать истории отцов и матерей, дедушек и бабушек. Читатели поведали о почти безнадёжном бое, который дали на берегах Березины курсанты Борисовского танкового училища. Также рассказали о гибели борисовского гетто, расстреле почти 9000 евреев, проведённом бургомистром Станкевичем. О подвигах борисовских «праведников народов мира» и о жертве сестёр Аксельрод, о судьбе меламеда Лейбы Чернина и самоубийстве семьи Абрама Залманзона.

Сотрудники тут же познакомили меня с археографом краеведческого центра библиотеки Александром Анатольевичем Балябиным, который согласился передать необходимые материалы из архива.

Позвонил из Копыля мой соавтор Борис Николаевич Денисюк. Его архив пополнился новыми историями из деревень Свидичи, Слобода-Кучинка, и он призывал меня продолжить работу над серией. А ещё на семейном вечере наша бабушка Александра Петровна Францева рассказала о футбольном матче 1946 года, который прошёл между военнопленными и охраной лагеря в Семилуках (Россия). Заведующая одной из минских библиотек поведала о судьбе своей родственницы, едва не погибшей от голода в военные годы. Мой письменный стол начал наполняться историями. Книга настойчиво рвалась к жизни. Значит, пришла её пора.

Истории борисовского гетто

Скрипач

Семья Абрама Залманзона – Абрам, Анна, Илья, Лев, Миша

(Борисов, 1941 г.)

Отец приходил с собраний поздно вечером, почти ночью. Молча садился на единственный в комнате табурет, обхватывал голову руками и сидел так, покачиваясь из стороны в сторону. Мать ставила перед ним жалкий ужин – тарелку с одной или двумя оставшимися картофелинами, тоненький, почти прозрачный ломтик хлеба.

– Что делать, что делать? – повторял отец, качаясь на табурете, пугая этим хриплым шёпотом своих и чужих детей.

Мать всхлипывала, вытирала глаза кончиком платка.

– Поешь, поешь, всё будет хорошо.

– Что делать, что делать? – хлипкий табурет издавал какой-то придушенный писк, казалось, он вот-вот развалится под долговязым телом отца, исхудавшего за считанные дни.

– Абрам, да сколько можно? – ворчал сапожник Яков, занявший со своей огромной семьёй другой угол комнаты. – Завтра поднимут ни свет ни заря нужники чистить, а тут ты скрипишь. Ешь и ложись спать!

Отец переставал раскачиваться, медленно, словно нехотя, брал с тарелки картофелину, жевал её, раздавливая языком каждую крошку, прокатывая по нёбу, стараясь продлить миг наслаждения пищей. Остальные отворачивались, не в силах смотреть на то, как другой человек ест. По всей комнате разносилось бурчание голодных животов.

Абрам доедал, облизывал пальцы, потом вытирал их платком. Он всегда был аккуратным, следил за собой. Провизор, окончивший с отличием медицинские курсы, ещё и скрипач, постоянно следивший за своими руками. За несколько недель, проведённых в гетто, его словно подменили. Да и всех подменили. Мыться было негде, одежду стирать негде. Еды всё меньше. Появились вши, было несколько случаев тяжёлых отравлений.

Отец, казалось, опускался быстрее всех. Под ногтями у него появилась несмываемая траурная кайма, лицо заросло неряшливой клочковатой бородой. Изо рта неприятно, кисло пахло. Он мало ел, ещё меньше спал, непривычно тяжело работал. А неделю назад начал ходить на какие-то непонятные собрания, которые устраивал бывший меламед Лейб Чернин. О чём они говорили на этих собраниях, отец никому не рассказывал. Приходил поздно, сидел на табурете, раскачивался. И говорил, будто стонал:

– Что делать? Что делать?

– Зачем ты туда ходишь? – ворчала мать. – Целый день немцы гоняют тебя по всему городу, заставляют чистить нужники, мусорные ямы. И у тебя ещё хватает сил на то, чтоб трепать языком?

– Говорят, скоро нас куда-то повезут, – шептал в ответ Абрам. – Немцы не хотят жить рядом с нами, поэтому, как только возьмут Москву, отправят нас куда-то на юг.

– Ты в это веришь? – голос Анны становился злым, и она с силой прикусывала край платка. – Ты видел, что они сделали с теми, кто не стал их слушать?

– Меламед Лейб Чернин говорит, что надо молиться. Что всемогущий Бог образумит немцев.

– У меламеда от голода размягчение мозга, – снова подавал голос из своего угла сапожник. – Молитвами делу не поможешь. Надо быть храбрыми, надо быть сильными, надо показать этим немцам, что мы тоже люди.

– Бома Кац был храбрым, – отзывался отец. – Он был сильным. Когда к Боме Кацу подошёл полицай Ерепов и назвал его жидом, что сделал Бома? Он ударил его кулаком так, что полицай покатился по земле, поливая её кровью из своего длинного носа. Где теперь этот храбрый Бома? Его расстреляли в первый же день. А Ерепов заклеил расквашенный нос и ходит, воруя сало из наших домов.

Сапожник приподнимался с пола, освобождаясь от объятий, вцепившихся в него детей.

– Так что, так и сдохнуть? Сложить лапки и молиться? Или плясать перед ними, как Хацкель Баранский?

– Хацкель не хотел становиться главным.

– Не хотел – не стал бы, – рубил воздух кулаком сапожник. – Нам не нужны полицаи и немцы. Мы сами отлично справляемся. Такие, как Хацкель, не дадут нам поднять головы. А такие, как меламед Лейб, будут уговаривать молиться.

– Что ты предлагаешь? Бежать, прятаться у русских?

– Русские тоже не помогут. Они боятся. У них тоже есть дети, и у многих мужчины на фронте. Они сейчас молятся о том, чтоб немцы про это не узнали. А некоторые нас ненавидят. Они всегда нас ненавидели. Ревекку Эдель, врача, которая спасла десятки жизней в этом городе, выдали немцам соседи. А помнишь Аню Татарскую? Хирурга, которая лечила Лёве грыжу? Добрейшая женщина, хорошие руки, золотое сердце. Она никому никогда не отказывала в помощи. Выдал немцам её же пациент.

– Не говори так. Вчера к забору приползал мальчишка Фроловых, принёс Мише кусок хлеба, – вмешалась Анна.

– Сколько таких, как Фроловы? – горячился сапожник. – Шесть, семь? А сколько таких, как Ерепов? Десятки, если не сотни. Но больше всего запуганных, молчащих. Они прячут глаза и просят только о том, чтоб не трогали их.