Страница 50 из 53
– Я не за этим приехал, ваше величество, – деликатно проговорил Стрелковский.
– Кто знает, кто знает. – Царица смотрела на него своими прекрасными серыми глазами, похожими на дождь за запотевшим стеклом, и ему становилось страшно – потому что смотрела она прямо в него, во все его отчаяние и безнадежность, во всю нетерпимость к этому миру, который смеет жить, когда ее нет.
– А я ведь помню вас, – вдруг сказала Иппоталия, и понятно стало, что она имеет в виду не встречи, которых было достаточно, а нечто другое. – Вы были таким ярким и так пылали, что находиться рядом было удовольствием. А сейчас выжжено все. Подчистую. Одна ниточка любви, которая привязывает вас к этому миру. Не будь ее – и вас бы не было. Когда человеку некого любить, он умирает, полковник, – ласково объяснила она, как несмышленышу.
– Может, и к лучшему, – с трудом произнес Игорь. – Прошу вас, ваше величество, не гневайтесь, но… не надо об этом. И помогать мне не надо. Эта боль… она все, что у меня осталось.
– Я вас понимаю, – грустно проговорила прекрасная царица. В серых глазах он увидел отражение своей тоски – будто она приняла ее и пережила за него. И понимание увидел – невысказанное. Но дочь Синей Богини знала, кто был для него солнцем и всем миром. И по сути своей не могла не сопереживать. – Но все же, Игорь Иванович, я могу это сделать. И я сделаю, если вы придете ко мне и попросите. Запомните это.
Он кивнул и опустил глаза.
– Ну, к делу, – строго перевела тему Иппоталия. – Что за срочный вопрос, граф Стрелковский?
– Ваше величество, – начал он, послушно переключаясь, – я участвую в расследовании недавней попытки переворота в Рудлоге. И связанного с ней переворота семилетней давности. По всему выходит, что эти события – звенья одной цепи с заказами на похищение коронационной подвески у короля Бермонта и появлением тха-охонга на дне рождения королевы Василины, а также попыткой убийства всех монархов континента. Я уверен, что существует международная организованная группа, которая стоит за всеми этими происшествиями.
Царица задумчиво кивала.
– Я знаю, что ведется и международное расследование, – продолжал Игорь, – но оно буксует. И по тем же причинам, что следствие на местах. Главный вопрос – цель. Какова цель заговорщиков? К сожалению, свидетели и участники ничего конкретного сказать не могут, а те, кто мог бы пролить свет на причины своих действий, мертвы. И я прошу вас о помощи. Синяя Богиня милостива и отзывчива, в отличие от ее братьев, и ответит своей дочери. Я бы не осмелился просить вас об этом, но, боюсь, это касается не только Рудлога, но и всего мира. Нам жизненно необходимо понимать цель действий международных заговорщиков, чтобы успешно и сообща противодействовать им.
Царица тяжело вздохнула и поднялась. Стрелковский встал вслед за ней.
– Я спрошу, Игорь Иванович. Сегодня ночью. Но… обычно Великая Мать сама говорит мне то, что я должна знать и что она может сказать. Если не сказала до сих пор – значит, мы можем узнать это сами, не тратя ее силы. Но не буду убивать в вас надежду. Идите. Я позову вас, каким бы ни был ответ.
– Благодарю, – произнес Стрелковский.
– Идите, – грустно повторила Иппоталия. И он, уже выйдя за дверь и шагая по коридорам солнечного дворца, все еще видел всепонимающий и разделяющий его тоску взгляд прекрасной царицы.
Дробжек опять была в воде – кто бы сомневался. Игорь заказал обед, позвонил послу и поблагодарил за организацию встречи. Внутри было пусто и непривычно. Будто он потерялся. Будто падал неизвестно куда.
Полковник уже и пообедал, и принял несколько звонков от подчиненных, а напарница все плавала. Наконец, не выдержав, он переоделся и пошел в яркое, зовущее море.
Боль вернулась, когда он уже наплавался и выходил из воды – за ним брела счастливая Дробжек, сжимающая в руках какого-то несчастного, умудрившегося попасться ей краба. На берегу она долго рассматривала жителя моря, а потом отпустила его в воду. Игорь вытирался и отстраненно наблюдал за ней. Если бы не необходимость ожидать ответа царицы, он бы тотчас собрался и уехал. Здесь было слишком тяжело.
Стрелковский очнулся, когда понял, что Люджина что-то спрашивает у него.
– Что? – переспросил он.
– Вы обещали мне музей, – невозмутимо повторила она. – Мы ведь успеем еще?
– Я думал, вас от моря не оттянуть, – усмехнулся Игорь.
– Ну нет, – заявила капитан, – я хочу есть и хочу прикоснуться к прекрасному. А поплавать можно и вечером. Вы как себя чувствуете, Игорь Иванович? – неожиданно спросила напарница. – Все еще плохо? На вас лица нет. Давайте я опять вас полечу?
– Полечили уже до обморока, – ответил он грубовато. – Не переживайте, капитан, я в порядке. Обед вас ждет, а потом, так уж и быть, в музей.
Царский музей Терлассы занимал огромное пространство. Он был окружен садами, тенистыми, прохладными, с забавными скульптурами из цветов, повторяющими экспонаты выставки, с кучей детишек, носящихся по аллеям, и прогуливающимися семейными парами. И массой туристов – куда же без них. Сам музей был так же светел, как дворец, но от солнца картины и скульптуры берегли, не допуская прямых солнечных лучей. Неутомимая Люджина обошла все, что могла, и так искренне восхищалась, с таким восторгом замирала перед очередным шедевром, что наблюдать за ней, несмотря на ноющее сердце и возвращающуюся волнами тоску, было одно удовольствие. Игорь отстал от нее на десяток шагов. Выставку он рассматривал невнимательно: любителем искусства Стрелковский никогда не был, и несколько потраченных часов были не самым полезным времяпрепровождением. Но раз обещал, надо потерпеть.
Дробжек задержалась в зале скульптур, посвященных шести богам, а он прошел дальше. Остановился, глядя на большое полотно – чуть ли не на четверть стены, – и, чувствуя, как опять бешено стучит в груди, попятился и сел на заботливо приготовленные для посетителей диванчики посреди зала.
На картине были две женщины. Такие разные и божественно прекрасные. Его белоснежная, сияющая Ирина и черноволосая царица Иппоталия в похожих праздничных серенитских нарядах – с обнаженной левой грудью, – в коронах, легко улыбающиеся и величественные. Художник запечатлел их стоящими на какой-то трибуне, похожей на ложу спортивного стадиона. «Ее величество госпожа морская Иппоталия и ее величество госпожа огненная Ирина-Иоанна приветствуют чемпионов на шестидесятых юбилейных конных играх», – гласила большая табличка под картиной.
Игорь смотрел и насмотреться не мог. Плечи, такая знакомая грудь, руки, линия талии, тонкая шея – все, как он помнил.
В глазах чернело от этой памяти, и хотелось остаться тут навечно.
– Шеф? – удивленно проговорила Люджина, останавливаясь рядом. Он посмотрел на нее мутным взглядом, снова повернул голову к картине. И Дробжек тоже посмотрела туда. И, кажется, затаила дыхание и даже чуть сгорбилась. Приблизилась, загораживая картину, снова заставляя его взглянуть на себя.
– Тут заканчивается экспозиция, – спокойно сообщила она, – пойдемте домой, Игорь Иванович?
Полковник кивнул, но не тронулся с места.
– Вы идите, Люджина, – проговорил он, удивляясь, как смог открыть рот. – Я потом сам доберусь.
– Я останусь с вами, – решительно сказала капитан, намереваясь сесть рядом.
– Идите! – рявкнул он так, что на них стали оглядываться.
– Командир, – голос у Дробжек был ровный, будто она и не слышала, – вы ведете себя неадекватно. Я не могу вас оставить.
Игорь вздохнул, сжал зубы. Он и сам все понимал.
– Люджина, – сказал он тихо, – прошу вас, оставьте меня сейчас. Прошу.
Она некоторое время смотрела на него, затем поднялась и ушла.
Стрелковский досидел до закрытия музея. Мимо пробегал народ, мелькали чьи-то спины, ровно гудели людские голоса, иногда картину закрывали экскурсионные группы, а он все равно смотрел – то ли на нее, то ли сквозь нее, и видел, и будто одновременно присутствовал и здесь, и далеко отсюда, то ли в прошлом, то ли за гранью жизни. И время не чувствовалось, сжимаясь в точку, и тело не ощущалось, и глаза уже не слезились, и голова была пустой. Ему казалось, что он совсем недавно сел на скамейку, – и вот к нему подошла смотрительница и мягко сообщила, что музей закрывается.