Наваждение.

Ольга Морозова

Наваждение

Я прошелся по парку, чтобы немного успокоиться. Сколько же времени прошло с тех пор? Двадцать лет? Или, может, больше? Господи, как же давно! Целая вечность, а мне все кажется, это было вчера. Сколько же лет мне тогда было? Двадцать? Или двадцать один? Я учился на третьем курсе факультета журналистики, и был примерным мальчиком. В меру современным, успевшим узнать вкус студенческой жизни и прелести общежития. Немного попробовавшим и то и это, и в связи с этим почитавшим себя весьма многоопытным. У меня уже были подруги, и я смотрел немного свысока на тех парней, у которых их не было. И, как почти все молодые люди, я имел слегка завышенное мнение о своей персоне. Я даже улыбнулся, вспомнив это. Почему так глупа молодость? Или это касается только отдельных личностей? Таких, как я, например.

Тогда из всех динамиков доносилось : « Берег золотой, берег золотой Варадеро, Куба далека, Куба далека, Куба рядом…» И я даже представить не мог, насколько рядом окажется для меня этот золотой берег.

У нас в институте набирали группу молодых журналистов для летней поездки на Остров Свободы. О моей скромной особе речь не шла, и я даже не думал об этом. Но кто–то там отказался, или заболел, и ректор предложил это место мне. Я был на курсе одним из лучших, и это было, конечно, логично. Но у каждого генерала был свой сын, а у меня отца–генерала не случилось. Но на этот раз судьба сделала свой зигзаг в мою сторону. Потом я много раз имел возможность удивиться действию рока – если что–то должно произойти в твоей жизни, это обязательно произойдет. Сейчас я, конечно, уже не так удивляюсь ни хорошим, ни плохим неожиданностям, а тогда я сразу же оказался на седьмом небе. Это еще больше повысило мою самооценку, и я почитал себя уже чуть ли не гением отечественной журналистики.

Нас взяли из разных групп, и мы плохо знали друг друга. К тому же, между нами существовала конкуренция – мы должны были написать серию репортажей и статей о Кубе, и лучшему из нас будет обеспечено место в одной из центральных газет. Это казалось пределом мечтаний. Я уже представлял, что это окажусь непременно я, я видел себя крупным журналистом–международником, ведущим репортажи их разных стран, и бывающем дома только наездами. Почему–то такая разъездная жизнь представлялась мне очень привлекательной.

Кубы встретила нас 30–ти градусной жарой, сопровождающейся высокой влажностью. После весьма умеренно климата Москвы мне показалось, что я вышел прямо в баню. Но даже это не могло умерить моего восторга – я был в другой стране! За тысячи километров от дома. Кто не жил в Советском Союзе вряд ли способен понять меня, и мое чрезмерное ликование. Но для меня это было так. Обливаясь потом, мы доковыляли до автобуса и направились к месту нашего размещения – небольшой гостиницы вблизи советского посольства в Гаване. Я жадно рассматривал пейзажи через окно, и вскоре совсем перестал замечать жару. Пейзаж в целом не поражал разнообразием, и я был немного разочарован. Часть дороги шла вдоль пляжей, и я невольно любовался океаном, который до этого никогда не видел.

Гостиница больше напоминала общежитие, но вряд ли это могло расстроить молодого человека 20 лет, обуреваемого жаждой романтики. Мы должны были жить в комнатах по два человека, где душ и туалет были общими на этаже. Наши руководители огласили нам программу. Мы должны были посещать всякие мероприятия, у нас были запланированы встречи с представителями различных социальных слоев, ходить по музеям и историческим достопримечательностям, коими, кстати сказать, Гавана весьма славилась. Наша цель – создать в умах наших читателей образ маленькой гордой и свободной страны, прекрасно и счастливо живущей без своего старшего брата – Америки. Ее новый брат, Советский Союз, протянул ей в трудную минуту руку помощи, и помог сбросить иго многолетнего рабства. И теперь, веселая и свободная, страна поет и пляшет, благословляя освободителей. Примерно такой должна быть тональность наших репортажей и очерков. Я не был фанатиком-правдолюбцем, и не собирался вступать в неравный бой с системой, по примеру Чацкого. Я собирался сделать то, что от меня хотят, и получить место в центральной газете. Для начала внештатным сотрудником, а после института и постоянное. Если к твоей мечте ведет такая дорога, то почему бы не пойти по ней? К тому же, я неплохо знал испанский, на котором говорила Куба, и это было еще одним моим несомненным преимуществом. Я мог спросить то, чего не могли другие, услышать то, что они не могли, и возможно, что даже этот факт сыграл за меня, когда принималось решение, кого же сюда отправить. А испанский я знал по одной простой причине – моя мать преподавала его на специализированных курсах, и считала своим долгом научить ему меня. У меня врожденные способности к языкам, и я освоил его, даже не прикладывая особых усилий. О поступлении в институт международных отношений нечего было и думать, но на факультет журналистики мне удалось попасть. Я повторял про себя испанские слова, фразы, которые могли мне пригодиться, и улыбался – кроме меня в группе никто не владел испанским, и я это знал.

Вскоре мое знание сыграло со мной злую шутку. Наш руководитель, кажется его звали Леонид Григорьевич, всюду таскал меня с собой в качестве переводчика, и это меня начинало злить, потому что я никак не мог сосредоточиться на своем материале. У нас оставалось немного свободного времени, нам обменяли деньги на мелкие расходы, и я понемногу изучал окрестности. Это приходилось делать поздним вечером, потому что другого времени у меня не было. Я брал фотоаппарат, и отправлялся на прогулку. Гавана мне нравилась, и очень хотелось увидеть ее именно своими глазами, без чьего–либо сопровождения. Я снимал понравившиеся мне виды, выпивал чашечку кофе в местном кафетерии, изредка украдкой позволяя себе пропустить стаканчик рома. Я забирался все дальше и дальше, благо ночью жизнь не замирала, а проблем с общением у меня не было. Я полюбил ходить на набережную, расположенную в восточной части города, и смотреть на воду. Раньше Мексиканский залив я видел только на карте, и он был для меня весьма отвлеченным понятием. Но теперь я часами наблюдал, как тихо плещутся волны, как солнце садится за горизонт, пока совсем не темнело. Мне нравилось фотографировать закат и полосу прибоя, и я, не жалея, тратил на это пленку.

Я почти ни с кем коротко не сошелся здесь, но огорчаться по этому поводу не собирался. Одинокие прогулки приносили мне массу наслаждения.

Но однажды мирное течение моей кубинской жизни прервалось событием, на первый взгляд совершенно безобидным, но оказавшим влияние на всю мою дальнейшую жизнь. Как–то раз, по обыкновению прогуливаясь вдоль пляжа, я увидел девушку. Она стояла спиной ко мне, но по моей спине почему–то пробежали мурашки, а во рту пересохло. Она была в светлом платье, с распущенными волосами, и показалась мне очень хрупкой и беззащитной. Ветер трепал ее темные волосы, но она даже не пыталась их поправить, а просто стояла и смотрела на воду, совершенно неподвижно. Я отнюдь не был скромником, и потому решил подойти.

– Синьорина! – Я окликнул ее, девушка обернулась, и я увидел, какие огромные и бездонные у нее глаза. – Разрешите сфотографировать вас на фоне заката. Это потрясающее зрелище, просто очень красиво! Я журналист. Начинающий.

Она улыбнулась и пожала плечами, что видимо, означало «да». Я пощелкал ее, и мы познакомились. Девушку звали Тереза. Я спросил ее, почему она грустит здесь в одиночестве, но она ответила, что ничего страшного, просто любит смотреть на воду. Она часто приходит сюда, когда есть свободное время, и гуляет здесь. У нее были необычно тонкие руки, как у музыканта, и мне вдруг захотелось взять ее за руку и погладить ее пальцы. Я смутился от внезапно нахлынувшего желания, и предложил девушке поесть мороженого в близлежащем кафе и выпить по чашечке кофе. Она хотела что–то сказать, но я опередил ее: