Страница 6 из 76
Увидел: группа пионеров с повязками дежурных на руках преграждала путь выстроившимся около входа в школу ученикам. Останавливали даже старшеклассников. Дежурные по школе проверяли у школьников наличие сумок со сменной обувью.
— Сменка где? — спросила у меня черноволосая пионерка (ученица шестого или седьмого класса).
Она сверлила меня взглядом — исподлобья.
Я указал рукой на свои до блеска начищенные туфли.
Заявил:
— Сменка уже на мне. Неужели не видишь?
Пионерка нахмурилась. Скосила взгляд на «прикрывавшего» группу дежурных завуча (та застыла неподалёку от школьных дверей, сонно посматривала на заходивших в школу детей). Покачала головой.
— Сменку нужно приносить с собой, — сказала пионерка. — В сумке!
Кивнула, будто в подтверждение собственных слов. Сжала кулаки — спрятала в них большие пальцы. Нервно лизнула губы.
Я ответил:
— Моя сумка висит в гардеробе. Вместе с курткой. Разве не видишь: я уже переоделся!
Топнул каблуками.
— Дай пройти, злобный ребёнок, — потребовал я. — На улице уже не май месяц. А я стою здесь в тонкой рубашке.
Шагнул вперёд — дежурная не посторонилась. Она решительно покачала головой. С двух сторон к ней придвинулись насупленные соратники — готовились совместными усилиями сдержать мой натиск.
Чей-то кулак подтолкнул меня в спину.
Я едва не свалился на дежурных — привлёк внимание завуча.
— Крылов! — воскликнула она. — Явился.
Строго осмотрела меня с ног до головы (будто тоже искала сменную обувь).
— Михаил Андреевич тебя искал, — сообщила завуч. — Просил, чтобы ты до звонка явился к нему в кабинет.
Я кивнул.
Сказал пионерам-дежурным:
— Слышали, злобные дети? Меня директор ждёт.
Погрозил им пальцем.
— Не злите начальство! — сказал я.
Громыхнул дипломатом.
Малолетние стражи школьного порядка неохотно расступились — я поспешно шагнул в тепло вестибюля.
Протёр рукавом рубахи запотевшие стёкла очков. Скрипнул шарнирами, сунул наконечники заушников в давно нестриженые волосы на висках, ощутил прикосновения к коже холодных носоупоров. Моргнул. Прошёлся мимо стендов с расписанием уроков, мимо больших ростовых зеркал — оценил свой внешний вид, признал его удовлетворительным (особенно мне понравились мастерски отглаженные стрелки на брюках). Мазнул взглядом по украшавшей стену большой мозаике (две трети пространства в которой занимало с детства знакомое мне лицо вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ульянова-Ленина). Свернул в длинный узкий коридор, что шёл параллельно главному переходу в младший корпус — в конце этого прохода пряталась неприметная дверь в кабинет директора.
Память уже ответила на мой запрос: сообщила, что в «прошлый раз» третьего сентября меня на ковёр к начальству не вызывали. Я посещал директорский кабинет лишь в конце восьмого класса, когда Михаил Андреевич Снежин (директор первой школы) беседовал со мной и с моей мамой на тему учебы в старших классах. В сентябре тысяча девятьсот восемьдесят первого года Полковник (так директора прозвали старшеклассники) меня не вызывал. Но это «тогда» — не «теперь». «Снежка пожаловалась, — подумал я. — Не понравилось ей моё вчерашнее „отвали“. Настучала на меня муженьку». Усмехнулся. Прикинул, как отреагировал бы я на этот вызов, будучи настоящим школьником, а не скрывавшимся под личиной подростка «старпёром». «Испугался бы? — подумал я. — Наверняка бы разволновался. А не тянул лыбу, как сейчас».
У двери директора я прогнал со своего лица улыбку. Напомнил себе, что я теперь не «вредный старик», а «наивный рудогорский юноша». И что я пришёл не «наводить порядок» — буду оправдываться. Вспомнил худощавое лицо Полковника (директор преподавал в школе начальную военную подготовку). Будто наяву увидел его обычно сощуренные глаза. Воскресил в памяти примечательную черту директора школы: тот разговаривал короткими, будто рублеными фразами и редко улыбался. Зато он часто курил — от полковника постоянно пахло резким одеколоном и табачным дымом. Я поморщил нос, будто уже почувствовал воскрешённые памятью ароматы. Заправил за пояс рубаху, стряхнул с брюк сосновые хвоинки. Ладонью пригладил волосы на затылке. Неуклюже громыхнул дипломатом и решительно постучал в дверь.
Заглянул в кабинет — увидел сидевшего за письменным столом Полковника.
— Здравствуйте, Михаил Андреевич, — сказал я. — Разрешите войти.
Директор школы одарил меня невесёлым взглядом.
— Здравствуй, Крылов, — сказал Полковник. — Заходи. Присаживайся.
Хозяин кабинета указал на хлипкий с виду стул с высокой деревянной спинкой.
— Знаешь, почему я тебя позвал?
— Догадываюсь, Михаил Андреевич, — сказал я.
Полковник закрыл большую толстую тетрадь, отодвинул её в сторону; положил на столешницу шариковую ручку. Постучал пальцем по столу. Кивнул.
— Рассказывай, — велел он.
— Каюсь, — заявил я. — Был неправ. Сегодня же принесу Галине Николаевне свои извинения.
— Принесёшь, — сказал Полковник. — Чуть позже. А пока…
Я не ошибся: на ковёр к школьному начальству меня отправили из-за вчерашнего инцидента со Снежкой. Директор школы вкратце донёс до меня содержание жалобы Галочки. Он заявил, что классную руководительницу десятого «А» класса моё вчерашнее «хамство» «ранило в самое сердце». Короткими (похожими на приказы) фразами (но вполне педагогично) Михаил Андреевич объяснил, что я «вышел за рамки», и что моя вчерашняя «выходка» неуместна в стенах советской школы. Полковник постукивал пальцем по столу, будто подсчитывал количество произнесённых им слов. Пристально смотрел мне в лицо — сверлил его строгим начальственным взглядом. И будто бы намекал, что тоже пострадал по моей вине; и что непременно взыщет с меня виру, за причинённые ему неудобства.
Директор завершил монолог.
Он покачал головой и добавил:
— Не ожидал. От тебя, Крылов. Такого — от тебя я не ожидал.
Я изобразил вздох раскаявшегося человека.
Директор повторил:
— Рассказывай, Иван.
Я развёл руками — показал Полковнику свои пустые ладони (читал в интернете, что подобное действие успокаивает собеседника).
— Мне нет оправдания, Михаил Андреевич…