Котёнок. Книга 1

Глава 4

Дверь в свою комнату я прикрыл — чтобы не травмировать психику юной гостьи сценой моего общения с её нетрезвым папашей. Не спеша сменил домашние тапки на уличные ботинки (ещё холодные и влажные). Я не гадал, кто именно сейчас топал ногами, шумно пыхтел и терзал кнопку звонка за дверью. Потому что знал: этот шум предшествовал появлению на пороге моей квартиры разъярённого толстощёкого соседа. Я не сомневался, что слышал точно такие же звуки и в «прошлое» третье сентября. Ведь ещё по дороге из школы домой я воскресил подробные воспоминания о событиях того дня: и конкретно — о непрошеном визите в мою квартиру пьяного отца Лены Кукушкиной.

В «тот» раз Кукушкин ворвался в нашу прихожую, будто рассерженный бык. Он тогда буквально отбросил меня со своего пути. Я врезался после его толчка плечом в стену и неподвижно замер — ошалело таращил глаза, следил за беспардонными действиями своего соседа. Кукушкин в тот раз ещё с порога увидел свою дочь; вбежал в мою спальню — отвесил Лене звонкую оплеуху. Звук от его удара прочно засел в моих воспоминаниях. Как и визг котёнка, которого Кукушкин пинком отбросил под кровать. «Стерва!» — вспомнил я крик соседа. Не забыл и то, как он схватил свою дочь за тонкую косичку и поволок жалобно скулившую Лену прочь из моей квартиры — точно непослушную собачонку на поводке.

Я завязал на обуви шнурки, топнул толстыми подошвами по полу. В дверь застучали кулаками — под напором соседа затрещала дверная коробка. Я снял очки, сунул их в карман висевшей на крючке куртки. Мир тут же утратил чёткие очертания, превратился в скопление разноцветных пятен. Я несколько раз сжал и разжал кулаки — размял пальцы. Отметил, что сердце в моей груди билось неторопливо и спокойно — будто перед обычным тренировочным спаррингом. Выстроил в мыслях цепочку дальнейших действий: продумал её сегодня ещё до появления на моём пороге Лены и Барсика. Не дал волю своему воображению — оно не превратило пьяного соседа ни в грозного соперника, ни в стихийное бедствие.

Правой рукой я вцепился в дверную ручку — левой открыл замок. Дверь тут же рванула к моему лицу. Но не добралась до него: ударилась о мой ботинок. В нос мне ворвался украшенный ароматом чеснока спиртной запах. Я невольно затаил дыхание. Сощурил глаза. В дверном проёме увидел силуэт Кукушкина. Не разглядел выражение его лица. Но не сомневался, что сосед (как и в прошлый раз) кривил губы и сверлил мою переносицу грозным взглядом. Не изменился и его наряд. Кукушкин пока не облачился в домашние треники. Но снял дома рубашку. Полосатые подтяжки свисали с его мешковатых брюк подобно аксельбантам. А на его ногах я скорее угадал, нежели рассмотрел, одетые на босые ноги тапки со стоптанными задниками.

— Уйди, пацан! — выдохнул мне в лицо толстощёкий сосед.

Он и навалился на дверь — подошвы моей обуви заскользили по полу.

Я не выпустил дверную ручку (да и дверные петли выдержали напор нетрезвого Кукушкина).

— Где эта стерва⁈ — прошипел сосед.

Я вновь едва не задохнулся от смрада его дыхания. Но не задохнулся — лишь прослезился (мутная мокрая пелена заволокла мои глаза, плохо видевшие без толстых линз очков).

— Где она⁈ — повторил Кукушкин.

Он ринулся в щель между стеной и дверью — натолкнулся на преграду в виде моего худощавого тела.

Но он не снёс меня со своего пути: в этот раз я не сдался и не отступил.

— Стоять, бояться! — прокричал я ему в лицо.

Брызгами слюны оросил раскрасневшиеся щёки Кукушкина.

Тот сбавил напор — посмотрел мне в глаза.

— Куда ты прёшь, скотина⁈ — спросил я. — Вали нахрен из моей квартиры!

Даже без оков я рассмотрел удивление в глазах соседа.

Подумал вдруг, что если Лена мне напоминала горностая, то её папаша больше походил лицом на здоровенного хряка.

— Что ты сказал, щенок⁈ — произнёс Кукушкин.

Он вскинул руку, смял ткань на моей груди.

— Как ты меня назвал⁈ — спросил сосед.

Он дёрнул меня за рубашку; но притянуть к себе не сумел: я упёрся плечом в дверь.

— Скотиной, как же ещё, — тихо сказал я (помнил, что в комнате за моей спиной к нашему разговору прислушивалась семиклассница).

Отметил: рука соседа ко мне уже «пришла» (как говорил мой тренер по рукопашному бою.) Я «прихватил» её: прижал к себе сжимавшие мою рубашку пальцы. И резко пнул Кукушкина ногой в голень — для того я и надел ботинки. Попал точно в цель. Мужчина пошатнулся. Я ощутил, что «расслабляющий» удар сработал. «Прихваченная» кисть соседа расслабилась под моей ладонью. Но едва не «сбежала». Я удержал её. Зафиксировал локоть Кукушкина, наклонился вперёд и вбок. Не почувствовал сопротивления — заломил кисть противника. Мысленно произнёс привычное «здравствуйте»: так на тренировках мы называли этот приём. Сосед громко крякнул и отвесил мне «приветственный» поклон.

Я взял в захват два пальца из заломленной кисти (пока Кукушкин не опомнился). В своих борцовских способностях я сомневался: «нынешний я» пренебрегал даже утренней зарядкой. Понимал, что долго не удержу своими тонкими ручонками (и при своём «цыплячьей» массе тела) откормленного мужика. Потому не изображал «крутого бойца». Подчинил противника эффективным, а не эффектным способом. Я отогнул два пальца на руке соседа: в ту сторону, куда те обычно не сгибались. Не взял на излом один лишь мизинец. Помнил, как легко тот ломался (даже такой толстый, как у Кукушкина). Тренер часто об этом напоминал. «Можно не успеть насладиться», — шутил он.

Хрустнули суставы — не мои. Сосед упал на колени (на стене пошатнулось зеркало). И заскулил неожиданно тонким голоском: уже не грозно — жалобно.

— Пусти!.. — провизжал Кукушкин. — Больно!

Его пальцы в моей руке напряглись, но не сломались.

Сосед вздрогнул. Я чуть уменьшил «залом» — повёл руку Кукушкина в сторону. Мужчина послушно развернулся лицом к дверному проёму. Мне вспомнилось, как он «тогда» уводил из моей квартиры свою рыдающую дочь. Рука с заломленными пальцами не походила на поводок. Но годилась на роль длинной ручки-толкателя для детского велосипеда. Я аккуратно надавил на неё — сосед не заскрипел колёсами, а застучал коленями: послушно перебрался из прихожей (через порог) на лестничную площадку. Я отметил, что в это «третье сентября» Кукушкин не виделся мне грозным и большим «взрослым дядькой». «Обычный пьянчуга, — подумал я. — Сопляк. Ещё и паспорт не поменял на „стариковский“ — в сорок пять лет».

— Больно! — повторил сосед. — Пусти!