Опасное искушение

— Вытащи член.

У нее дрожали руки, но не от нервов. Бьянка была возбуждена и дрожала от этого, пока возилась с моим ремнем, медленно расстегивая каждый зубчик молнии, заставляя меня скрежетать зубами от нетерпения. На ее губах появилась еле заметная улыбка, тайное, женское удовлетворение, потому что Бьянка знала, что, возможно, она и угодила в клетку, собиралась сосать мой член, как хорошая девочка, но была единственной, кто контролировал ситуацию. Мой самый ценный придаток шлепнулся о мой живот и, когда она вытащила его наружу, запятнал предэякулятом рубашку.

Издав тихий, почти неразборчивый гул одобрения, голода, она, палец за пальцем, обхватила своей маленькой ручкой основание моего толстого члена.

Без всякого указания она наклонилась и облизала влажный красный кончик. На этот раз ее мурлыканье было громче.

У меня чертовски затряслись колени. Я крепче вцепился в стол и расставил ноги шире, наклонил голову, чтобы наблюдать за белокурой головкой, медленно облизывающей меня, словно котенок сливки.

Этого было слишком много и одновременно недостаточно.

Я хотел трахать ее в рот, вбиваться ей в горло, использовать до тех пор, пока она не лишится голоса, и он не пропадет на несколько дней.

Но я этого не сделал.

По какой-то необъяснимой причине, в которую мой лихорадочный мозг отказывался погружаться, я позволил ей исследовать себя мягкими пальцами и языком, пока не превратился в потеющего, беснующегося зверя, запертого в клетке собственного контроля.

Через несколько долгих минут Бьянка подняла взгляд на меня, и это зрелище почти лишило меня дара речи. Ангел, стоящий на коленях перед чудовищем, держащий мой член так, словно он был святым, словно Бьянка была создана и рождена, чтобы всегда ему поклоняться.

— Заставь меня, — прошептала она так тихо, что я бы не услышал ее, не будь в комнате тихо, как на алтаре. — Я хочу… ты заставишь меня?

Из моего горла вырвался стон. Не успев ответить что-то осознанное, я скользнул руками в шелковистые волосы и сжал их в кулак, подавшись вперед бедрами. Я слишком глубоко погрузился в горячую пещерку ее рта, скользя по ее языку, пока не уперся в заднюю стенку ее горла. Она подавилась, из уголков ее глаз потекли слезы, но, когда я хотел выскользнуть, Бьянка обхватила руками мои бедра и впилась ногтями в мою плоть.

Больше.

Она хотела большего.

Охуеть, Бьянка хотела, чтобы ее использовали как маленькую штучку, которой она и была.

И кто я такой, чтобы ослушаться этого призыва?

Я был настолько далек от святого, насколько это вообще возможно. Я был грешником, отмеченным и предназначенным для ада.

И в этот момент я решил, что, блядь, заслужил это.

Мой член входил и выходил из нее, долбя ее рот, ее горло. Я использовал Бьянку, пока с краев ее заполненного розового рта, стекая по подбородку, не полилась слюна. До тех пор, пока из ее закрытых глаз свободно не покатились слезы, а мокрые ресницы не прилипли к раскрасневшимся щекам.

Бьянка позволила мне ее использовать, и ей это чертовски нравилось.

Не отдавая себе отчета в собственных реакциях, она все время стонала вокруг члена, прижимаясь ко мне каждый раз, когда я вытаскивал, как будто она не могла вынести отсутствия моего члена.

— Да, такая хорошая малышка, — шипел я, прижимая ее крепче, трахая сильнее, только чтобы услышать ее рвотные позывы и стоны. — Прими весь мой член в это тугое горло.

Она сдвинулась, и я понял, что ее бедра слегка покачиваются, ища трения, которого она не могла найти.

— Если я прикоснусь к твоей пизде, ты намочишь мои пальцы, не так ли? — жестко потребовал я, представляя себе шелковистое скольжение ее складок вокруг моих пальцев. — Ты жаждешь, чтобы тебя заполнили и там.

Бьянка застонала вокруг меня, проводя языком по чувствительному ободку моей головки.

Не успев об этом подумать, я изменил позу, плотно прижав правую голень ей между бедер. Я чувствовал жар через свои брюки, через ее нижнее белье. Через несколько секунд ее влага просочилась сквозь ткань и потекла по моей ноге.

— Если хочешь кончить, сделай это поскорее, — сказал я, мои яйца напряглись, нижняя часть спины натянулась, как сжатая пружина, готовая вот-вот сорваться. — Сделай это, пока я кончаю тебе в горло.

Она не колебалась.

Ни секунды.

Бьянка начала жестко, яростно раскачиваться на моей ноге, так крепко зажмурив глаза, что у нее выступили слезы и потекли по щекам.

Я смотрел, как она трахает меня, отчаянно и бесстыдно, и чувствовал, как на меня надвигается самый сильный в моей жизни оргазм, словно волна цунами, готовая обрушиться и утопить меня.

Бьянка была самым сексуальным существом, которое я когда-либо, блядь, видел.

А затем, как будто опустошить меня было недостаточно, она распахнула свои потемневшие глаза и вперила их в меня, а мой член грубо исказил ее прелестный ротик, застряв у входа в ее бьющееся в конвульсиях горло.

Я потерял его.

Потерял контроль.

Свой контроль.

Свои мысли.

Фундамент жизни, на котором я устойчиво стоял тридцать лет.

Все это было разрушено сокрушительной, жестокой волной удовольствия, которая прокатилась по мне, ломая цепи и кости, пока я не оказался без точки опоры и не поплыл. Я выплеснулся в ее горло в порыве оргазма, дергаясь снова и снова, как утопающий, борющийся за воздух за несколько секунд до конца.

Смутно я услышал стон Бьянки, когда у нее на языке растекся мой вкус, немного пролившись из ее широко раскрытых губ, и по подбородку скатилась жемчужина солоноватой жидкости.

А затем напряжение; дрожащий, сжимающий рот стон, длинный, низкий, почти траурный, как призыв горна на похоронах, когда она поддалась своему собственному оргазму и вздрогнула у меня на ноге. Влага просочилась сквозь ткань, испортив мои брюки за тысячу долларов, прилипла к волоскам на ногах, скатилась по голени в край носка.

Это была самая горячая вещь, которая когда-либо со мной случалась.

Настолько зажигательная, что я почувствовал себя израненным, все мое тело было покрыто пятнистой плотью, как у Уолкотта.

После этого мы оба тяжело дышали, вгоняя кислород в поврежденные легкие. Я все еще держал ее за волосы, теперь уже мягкие, подушечки пальцев нежно впивались в ее череп. Она склонила голову к одному бедру, и ее дыхание прохладой обдавало мой мокрый, обмякший член.

В тишине комнаты, среди реликвий, собранных моими бабушкой и дедушкой во время их эксцентричных путешествий, я не мог избавиться от ощущения, что мы сделали что-то правильное, независимо от того, насколько неправильным, по моему утверждению, это должно быть.

Это казалось… если не предопределенным, то чем-то святым.

Чем-то, что ощущалось правильным в гулких, пустых пространствах моей души.

Чем-то, что тихо шептало: «Да».

Еще тише — «моя».

Я резко отпустил Бьянку, отступил, словно ошпаренный, потрясенный поворотом своих необузданных мыслей. У меня чертовски дрожали руки, пока я убирал член в брюки.

Бьянка ошеломленно моргнула, совершенно уничтоженная нашей встречей. На ее щеках, подбородке и груди были слюна и сперма, глаза расфокусированы, как будто она падает с покорённой высоты, волосы в беспорядке от моих сжимающих рук, на скулах соленые дорожки.

Такая потрясающая, что у меня, блядь, заныли зубы.

Я сделал еще шаг назад, потом еще, внезапно почувствовав себя загнанным в угол, моя кожа была слишком горячей и слишком тесной. Плоть, зашитая ею поверх ангела на моей руке, остро пульсировала. Иррационально, мне захотелось вырвать швы и бросить их к ее ногам.

В комнате не хватало кислорода. Бьянка лишила меня его, как маленькая воришка.

— Поздравляю, — сказал я, слова с трудом вырывались из меня, царапая горло, прежде чем я почувствовал их на языке. — Ты уже лучше своей матери.

Я в мгновение ока развернулся, но не настолько быстро, чтобы не заметить сокрушительное опустошение, которое мои слова произвели на ее хорошеньком, залитом слезами и спермой лице. Мое сердце билось то слишком сильно, то слишком медленно. Мне казалось, я умираю.