Страница 24 из 39
Бьянка встала, чтобы посмотреть, и я испытал извращенное удовольствие, наблюдая, как она идет в своей старой потрепанной, безразмерной футболке, едва прикрывающей ее задницу. Несмотря на невысокий рост, у нее были длинные стройные ноги, которые в свете ламп отливали золотистым светом. Когда Бьянка наклонилась, чтобы открыть ящик, я мельком увидел над стройными бедрами изгиб ее задницы.
Я поправил свой член в узких брюках от костюма, но не стал ругать себя за растущее влечение к Бьянке. Она была красива так же, как ее мать, почти неотразима, но в отличие от Аиды, в ней была теплота, врожденная чувственность, которую невозможно было не заметить. Да у самого Папы Римского случилась бы эрекция, увидь он, как Бьянка расхаживает в майке «Гринпис», с длинными, упругими, слегка спутанными на концах локонами. Мне хотелось вцепиться пальцами в эти локоны и держать ее за них, пока буду трахать ее рот.
С тихим криком «ура» Бьянка взяла аптечку и, обойдя стол, направилась в мою сторону.
Я молча, возможно, слишком пристально смотрел, как Бьянка, поколебавшись, вклинилась между мной и столом, затем села на него, соприкоснувшись со мной ногами. Когда она взяла меня за руку, меня поразило, насколько мы с ней разные. Она была бледнее, кожа шелковистая под пушком белокурых волос, ногти на ее длинных и тонких пальцах были покрыты вечно облупившимся лаком. На фоне моей смуглой кожи, рассеченной ножом отчетливой татуировки ангела, я казался каким-то варваром, дикарем.
Я это и чувствовал тоже.
Ее запах проник мне в нос, вытворяя что-то с моими внутренностями. Я хотел прижать Бьянку к столу, сильно надавив рукой ей на грудь, затем широко раздвинуть ее ноги и зарыться ртом в источник этого сладкого запаха, в эту юную киску, которая была уже в дюймах от моего лица.
Охуеть.
Я никогда не был помешан на сексе, потому что не был помешан на удовольствии.
Я знал только боль и одиночество. Подрочить в сухую, чтобы почувствовать жесткое трение собственной руки, было в основном достаточно для удовлетворения, а когда этого не происходило, я трахал какую-нибудь из бесконечной череды женщин, вешающихся на меня в «Беззаконии», потому что я был богат и опасен.
Никогда простого женского запаха не было достаточно, чтобы я стал твердым, как гребаные гвозди.
Я подумал, не покраснела ли ее задница и не покрылась ли рубцами от бамбуковой трости, и почувствовал, как мой член соприкоснулся с тканью брюк моего костюма.
Бьянка тихонько зашипела, рассматривая мою руку под светом стоящей у меня на столе лампы Тиффани — кожа была изрезана квадратиками цветного света.
— Выглядит ужасно, Тирнан.
«Тирнан», было сказано непринужденно. Редко можно было услышать это вот так, словно она друг или член семьи, не живущая в страхе и не запуганная.
Я хотел дать ей повод меня бояться, увидеть, как ее глаза наполняются слезами, пока я учу ее, как принимать боль, как доставлять мне удовольствие.
— Ничего страшного, — сквозь стиснутые зубы произнес я.
Это было меньше, чем ничего, Брайант уже столько раз нанес мне столько ран, в столь впечатляющих формах, что для меня это было буквально пустяком.
— Кто это с тобой сделал? — спросила Бьянка, как будто хотела отругать ребенка за драку на детской площадке.
Не знаю, что заставило меня быть честным. Может, мне захотелось ее шокировать. Может, признаться кому-то, кто его не знает, что Брайант всегда был чудовищем, каким Бьянка, вероятно, считала и меня.
— Мой отец.
Она моргнула, глядя на меня с таким выражением лица, которое можно было назвать в какой-то степени восхитительным.
— Ты серьезно?
Я пожал плечами и повторил:
— Ничего страшного.
В течение какого-то времени она рассматривала меня серьезными голубыми глазами, но не стала настаивать. Вместо этого Бьянка просто цокнула языком. Я смотрел, как она открывает металлическую коробку и достает материалы, чтобы сшить кожу. Она была самой заботливой семнадцатилетней девушкой на планете.
— Ты размечталась, если думаешь, что я подпущу тебя с этим к себе, — пробурчал я, отдернув руку.
— Ты не первый человек, которому я накладываю швы, — простодушно сказала Бьянка, сжав мою руку между бедер, чтобы я не двигался. Прикусив зубами нижнюю губу, она приготовила иглу и хирургическую нить.
Мои пальцы дернулись, чтобы пробежать вверх к теплу ее киски, находящейся всего в нескольких дюймах от моей руки.
— Мне трудно в это поверить.
— Как я уже сказала, Аида встречалась со многими мужчинами. У нас не было денег, чтобы ездить в больницу каждый раз, когда кто-то из них ее избивал.
Во мне так быстро вспыхнул гнев, что я на мгновение перестал дышать.
— Кто-нибудь из них доебывался до тебя и Брэндо?
Будь это так, я бы самолично выследил их и убил. Прошло слишком много времени с тех пор, как я лишал кого-то жизни, и эти ублюдки это заслужили.
— Ммм, — сказала Бьянка и, не глядя на меня, наклонилась, чтобы взять мою руку.
Игла пронзила мою плоть, но я не вздрогнул. Я к этому привык, а у нее была на удивление твердая рука.
— Никому из них не было дела до Брэндо. Какие-то приставали ко мне. Один ударил меня наотмашь, — она осторожно пожала плечами, чтобы не задеть мою руку. — Он был очень богат, поэтому Аиде это не понравилось, но она на следующий день с ним порвала. У меня две недели был синяк под глазом.
После паузы Бьянка тихо сказала:
— Перестань двигаться.
Я не заметил, что дрожу. Ее слова ударили мне в грудь, как молот в гонг, ярость вибрировала во мне с такой силой, что у меня болели зубы.
Я был совсем не ангелом… блядь. Но избивать ребенка?
Только самые отъявленные чудовища причиняют вред детям.
Я знал, потому что таким был мой отец.
Знал, потому что однажды он пытался сделать таким и меня.
— Его имя, — потребовал я.
Бьянка подняла на меня глаза, ее лицо в форме сердца на фоне ореола светлых волос было скрыто тенью. Она казалась шокированной моим ответом, ее рот был приоткрыт и расслаблен, ладони безвольно держали мою руку.
— Ты на днях отшлепал меня, разве это так уж отличается?
— Кардинально, — рявкнул я. — Ты знала правила, ты их нарушила. Я назначил тебе наказание, а ты не особенно сопротивлялась. Это не то же самое, что быть бестолково избитым грубияном только потому, что он жалкий ублюдок, и ты напоминаешь ему о том, чего у него никогда не будет.
— Почему тебя это волнует?
— Его. Имя. Бьянка, — прорычал я.
— И что ты собираешься делать? — спросила она, наклонив голову, в ее тоне слышалась темная нотка любопытства.
Я не ответил.
— Сделаешь ему больно? — сузив глаза, спросила она, ее щеки стали такого же розового оттенка, что и губы. — Сделаешь ему больно за то, что он сделал больно мне? Око за око?
— Никто не трогает то, что принадлежит мне, — выдавил из себя я, хотя слова были едва слышны сквозь грохот крови в моих ушах.
Я уже подсчитывал, сколько времени понадобится, чтобы снова добраться до Бамфака в Техасе. Смогу ли я выехать сегодня вечером и вернуться на встречу с «Фаир Девайломентс» завтра в три часа дня.
— Тогда я не была твоей, — мужественно возразила она. — И сейчас не твоя.
Бьянка ахнула, когда я вывернул свою руку из ее ладоней и крепко сжал ее запястье, чувствуя, как горит заново сшитая кожа.
— Ты живешь под моей крышей, ты спишь в моей кровати, я плачу за твое существование. Ты моя, Бьянка, и единственный мужчина, имеющий право причинить тебе боль, — это я.
Я завороженно смотрел, как ее глаза вспыхнули синим, затем почернели от явного возбуждения. Итак, этой милашке нравилась моя агрессия, моя одержимость.
В моей груди зародился рык, но я не дал ему вырваться наружу.
Воздух в кабинете вдруг показался мне слишком плотным.
— Хочешь сделать мне больно? — прошептала Бьянка, пульс на ее запястье бился под моим большим пальцем, словно крылышки колибри.