Суть вещи

Слово “мещанство” никто не произносит, потому что и само оно основательно скомпрометировано благородной нищетой, которая без приглашения явилась к прадеду Владимира Сергеевича, профессору Дервиенту, бестрепетно вспорола брюшки всем двенадцати венским стульям – с парадной атласной или практичной гобеленовой обивкой – и заменила их тремя плохо сколоченными и небрежно ошкуренными табуретами, одному из которых пришлось быть еще и колченогим. Но в том, что Владимир Сергеевич, морщась при виде вышитых диванных подушек, подразумевает именно мещанство, сомнений нет. По крайней мере, у Лизиной бабушки. А Лизе вообще все равно.

Лиза приступает к уборке не сразу. Требуется особый настрой, чтобы пуститься в это плаванье: обмирая, входишь в воду, останавливаешься на небольшой глубине, вода уже доходит до талии, а выше, где диафрагма, – самое теплолюбивое, самое уязвимое местечко, и ты ежишься и не решаешься ринуться в глубину, но потом совершаешь над собой усилие, и оно всегда бывает значительнее, чем тот крохотный шажок, который приходится сделать физически.

От настроя зависит целый день, поэтому некоторое время, сменив перчатки после заправки камина, Лиза пытается его поймать. Сегодня для этого требуется переложить подушки так, чтобы они лежали по возрастающей: от самой большой, квадратной, с прованским пейзажем, до самой маленькой, продолговатой, с изящной веткой цветущей сирени.

Выравнивая подушки по линиям трех взаимно перпендикулярных плоскостей, Лиза замечает на одной из них длинные волоски. Конечно, Катюшины. Они впутались в вышитый лепесток и почти незаметны, но теперь Лиза о них знает, а значит, придется извлекать. Латекс перчаток цепляется за волоски и противно скрипит, так что Лиза вздыхает и стаскивает перчатку. Она прикасается к подушке сморщенными кончиками пальцев, вглядывается в рисунок – и начинается разговор.

О том, что Лиза разговаривает с вещами, знает только Митя. Хотя это больше похоже на кино, чем на беседу, но чтобы объяснить все бабушке, пришлось бы, наверное, начать с комиксов. Когда комиксы только появились, бабушка скупала их пачками и изучала вместе с маленькой Лизой, подробно объясняя каждую позу и фразу, тренируя Лизу понимать, как выглядят люди, когда скучают, обижаются, хвастаются или сердятся. Лиза так до конца и не научилась распознавать чужие эмоции, зато обзавелась обширной библиотекой образов и сравнений, которая здорово помогает, когда совсем ничего не понимаешь, а объясниться нужно.

С вещами таких сложностей у Лизы не случается. Если задержать на чем-нибудь взгляд – на чем угодно, будь то старенькая кукла или обшарпанный пластиковый брелок, – вещь тут же начинает сыпать неясными образами. Чаще всего бессвязные обрывки, конечно. Но иногда, редко, если как следует сосредоточиться и прикоснуться рукой, чтобы заякориться попрочней, вещь рассказывает историю.

В детстве Лиза представляла, что она супергероиня, наделенная необыкновенным даром. Став старше, она перестала считать себя необычной. Кто-то зачитывается толстыми романами, а Лиза предпочитает вчитываться в вещи, ничего особенного. Бабушка утверждает, что таких, как Лиза, полным-полно. Они не понимают шуток, не любят чужого общества и прикосновений, редко заводят семью, зато – наверное, в качестве небольшой компенсации – безупречно рисуют города по памяти, или сочиняют музыку, или знают много языков. Лизе, к примеру, достались числа. А еще разговоры с вещами, раз уж с людьми не слишком-то получается, добавляет Лиза про себя. В остальном-то бабушка знает ее вдоль и поперек, и Лизе становится щекотно, когда она думает об этой своей недомолвке.

Иногда Лиза представляет свой мозг отдельным существом, подселившимся в ее пустую голову, – засел в черепной коробке, умный и важный, и быстробыстро, с математической точностью просчитывает все варианты событий, а потом демонстрирует ей результат. Вполне возможно, что мозг при этом чувствует “гордость” – как кот, притащивший мышь в подарок хозяйке, – но Лиза не знает наверняка.

Лиза много экспериментировала и усвоила: чтобы увидеть кино, надо просто обратить на какую-то вещь внимание. Наверное, думает она, читать вещи мог бы каждый, если только сумел бы по-настоящему их увидеть. Это как у некоторых с книгами, думает она. Буквы в слова складывают многие, даже Лиза умеет. Но перенестись в книгу и увидеть картинки – о таком она только слышала, у нее самой никогда не получалось. Слова шалят, разбегаются по строчкам, не хотят складываться в картинку, даже врут иногда. Иное дело – вещи.

Лиза берет в руки подушку и замирает: она видит Ясю с иголкой и пяльцами в руках. Яся укололась. Крохотная капелька крови медленно падает на неоконченный лепесток пиона. Яся вздыхает, откладывает вышивку и выходит из комнаты. И тут же к пяльцам подбегает Катюша. Она очень торопится: ей тоже хочется попробовать. Мама недавно купила ей собственный набор для вышивания, но там ужасно глупый рисунок – мишка и воздушные шарики, всего-то четыре цвета, как для малышни. А Катюше ужасно хочется огромный сложный пион, который составлен, кажется, из тысячи оттенков.

Девочка хватает пяльцы и торопливо делает пару стежков – то-то папа удивится и обрадуется, когда она расскажет ему, что помогала вышивать! – но слышит мамины шаги, пытается отбросить пяльцы и обнаруживает, что второпях захватила стежком несколько волосков, будто пришила себя к пиону. Мама увидит – заругает. Катя дергает сильнее, чуть слышно ойкает и едва успевает отпрыгнуть от дивана, когда в комнату входит Яся, задумчиво посасывая большой палец. Катя невольно хохочет – ну, мама, ты как маленькая! Яся мельком глядится в начищенную стенку камина – и тоже хохочет. Они обнимаются и затевают шуточную возню на диване.

На секунду Лизе кажется, что это ее щекочет и тормошит мама, она вдыхает теплый, давно забытый мамин запах – и все привычно скручивается внутри… Лиза возвращает подушку с пионом на место и надевает новую перчатку. Пора за работу.

Существует раз и навсегда утвержденный порядок: пока Яся гуляет с Катей и Федечкой, Лиза должна быстро убрать в их комнатах и привести в порядок кухню, а уж потом, когда Яся вернется, а Владимир Сергеевич, напротив, уедет консультировать, можно будет заняться той половиной, где он принимает пациентов: кабинетом, смотровой и процедурной. Даже когда он в отъезде, как сейчас, Лиза строго держится плана.

Владимир Сергеевич ужасно храпит, а потому позволил жене отдельную спальню и даже разрешил обставить ее по своему вкусу: мягкие линии и ткани, пастельные цвета, фарфоровая балеринка на щербатом постаменте… Правда, Яся здесь почти не бывает, обычно она днюет и ночует у Федечки.

В комнате Яси Лизе спокойнее, чем в остальных, но она не может находиться тут подолгу: не выносит мягких прикосновений шелка и плюша – ощущение такое, будто с нее сдирают кожу, ладони подолгу саднят потом. Лиза развешивает отглаженную одежду по шкафам, чистит ковер, вытирает пыль и сбегает на кухню.

Кухня тоже хранит Ясино тепло, но здесь, кажется, нет ничего гладкого. Не слишком удобно убирать, зато доставляет Лизе массу приятных ощущений: шершавый камень разделочной панели, неровное брашированное полотно обеденного стола, а самое главное – металлическая губка для мытья посуды.

У Лизы много ритуалов, они помогают держаться на плаву и даже немножко двигаться куда нужно. Покупка металлической губки – один из незыблемых столпов ее бытия. Лиза всегда смеется, думая о губке такими словами, но вообще дело именно так и обстоит – в каждый новый дом Лиза приходит с одной только губкой. И если у старичков Кузнецовых частенько приходится пользоваться ею – Евгения Николаевна видит плоховато и о пригоревшей овсянке узнает только по сильному запаху, – то в Ясином доме – Лиза так и не научилась называть его иначе, – в Ясином доме губка лежит совершенно нетронутая: готовит Яся сама, и у нее никогда ничего не пригорает. А посуду вечером моет специальная большая машина.

Кажется, кухня в Ясином доме – место, которое умудряется угодить обоим супругам. Просторная электрическая плита, шкафчики темного дерева, стены, облицованные уютной плиткой с пастушками, кораблями и мельницами… Она нарядная, как Яся, и современная, как нравится Владимиру Сергеевичу. И каждая вещь не замолкая рассказывает о том, какие счастливые здесь живут люди.