Страница 8 из 22
Опешивший кабан, не увидев меня, резко остановился всеми четырьмя копытами, а я упал на него сверху, вонзив копьё, приколов добычу к земле. Хряк попытался взвизгнуть, но умер.
И тут я увидел ещё троих, гораздо меньших по размеру животных, наблюдавших процесс убийства их собрата.
Тихо соскользнув с лохматой туши зверя и понимая, что остался только с полутораметровыми дротиками, я осторожно достал один из них и попытался замахнуться, но дикие свиньи с визгом кинулись от меня в сторону ловушки.
– «И хрен с вами», – подумал я. – «Свою норму я уже на сегодня выполнил».
«Тушка» убитого мной кабанчика, возвышавшаяся небольшой горой, тешила моё самолюбие.
Я видел, как в ловушку пробежали ещё несколько небольших животных, а потом появились загонщики. Появился и Крэк. Подойдя к мне, он уставился на кабанью тушу и покачав головой, прорычал:
– Урф убил Буста!
Пробегавшие мимо нас охотники-загонщики оторопело поглядывали в нашу сторону.
Крэк, продолжая покачивать из стороны в сторону головой, пошёл за загонщиками в ловушку, из которой уже слышались визг и рёв, как охотников, так и добычи.
– Не убивай больше никого, – крикнул мне Крэк и вовремя.
Из ловушки мне навстречу бежали давешние кабанчики. А нет! Это были свинки с детёнышами. И я не удержался, метнув дротик в одного поросёнка. Слишком уж хорошо я представил его запечённым в углях. Рука дрогнула сама в сторону метрового поросятки и выпустила дротик. Я ничего не мог с собой поделать. Пусть меня наругают, подумал я.
* * *
Как тащили целиком Буста, известнейшего в племени кабана-производителя – это отдельная песня, но отряд с этой задачей справился. Кроме хряка у нас было много мелкой дичи: козочки, кролики и несколько птиц.
Вождь осмотрел Буста со всех сторон и показал на его боках три отметины.
– Хры! – Гордо сказал он, но посмотрев на меня, посуровел.
– Урф убил Буста. Делай еда.
Я понял. Показав вождю поросёнка, я спросил:
– Урф?
Вождь, прищурив левый глаз, махнул рукой и согласился.
– Урф!
Отдав поросёнка сестре и запретив его есть, я скомандовал охотникам, и мы все вместе оттащили кабана ближе к воде.
Достав, подаренный мне вождем, и слегка доработанный мной, кремневый нож, и достав из норы каменный топор, я легко разделал тушу, раскладывая её порционно по корзинам. Шкуру я выпросил себе, хотя вождь и не хотел мне её отдавать. Пришлось задабривать его несколькими перьями из крыла птицы Рух.
В шевелюре Хрымара уже имелось несколько перьев, но почти метровые перья Руха, или как он называл её – Кли, смотрелись великолепно. Я благостно сложил перед собой ладони, закатил глаза и заахал.
– Красиво! – Сказал я.
– Красиво, – вдруг сказал Крэк.
Кабанью шкуру я притащил к норе и показал детишкам, как её скоблить кремневыми скребками. Сала на ней осталось предостаточно, а кое-где попадалось и мясо, которое я специально оставил на ней, и поэтому детишки с удовольствием скребли её, совмещая полезное с ужином. До сумерек шкура изнутри была натуральным образом вылизана и сияла чистотой.
Внутри моей норы имелось три, кроме основного, помещения, одно из которых я определил, как скорняжное. В нём была выкопана большая ванна для вымачивания кож и стоял глиняный «стол» на четырёх ножках для её обработки. Я не хотел показывать своё творчество племени раньше времени.
Ещё одним помещением была кухня с очагом, где я сейчас и разжёг огонь.
Сюда, когда горел очаг, я не впускал никого, даже сестру. Я несколько раз пёк здесь рыбу, дичь и другое мясо, полученные от вождя, заваривал травы и варил компот из ягод.
Я пользовался своей кухней уже месяц и пока без эксцессов. Печка у меня была двухконтурная, типа двойного тандыра. Если нужно просто что-то сварить, я разжигал огонь во внутренней емкости и ставил на неё кастрюлю, если запечь, как сейчас поросёнка, то внутренняя емкость становилась духовкой, и огонь горел вокруг неё.
Поросёнок висел в тандыре на скрещенных деревянных спицах. Его шкурка начинала запекаться. Прозрачный жир шкварча, капал и вытекал в отверстие по «жиростоку» в подставленную глиняную кружку.
Пока поросёнок готовился, я вылез из норы и присел возле входа. Игра пристроилась рядом. Она уже слегка перекусила и поэтому терпеливо ждала ужина. В племени ели один раз в сутки. Перед сном.
Я сидел и смотрел на реку, на проступающие на небе звёзды и взошедшую луну, такую знакомую и, даже, можно сказать, родную, но такую далёкую.
Я подумал, что Создатель не «прикололся» надо мной, не подшутил, и не наказал, а дал мне то, что я просил. А просил я, немощный, лежащий на больничной койке хотя бы одним глазком увидеть речку, лес, рыбалку, охоту и внуков, которым можно передавать свои знания и навыки.
Осознав это, я прослезился. Вроде бы всё так, если не учитывать птичек Рух, диких котов и других диких зверушек, желающих мной перекусить.
Бойтесь своих желаний…. Вот уж воистину! Но режим игры – «хардкор»! Сказав Создателю искреннее спасибо, я вернулся на «кухню» и вытащил свинку из «духовки». Сдобренный диким чесноком и другими травами, поросёнок благоухал. Его тонкая золотистая кожица в некоторых местах лопнула и сочилась соком. Я понюхал его и сглотнул слюну.
Уже все забрались в норы, когда мы с Игрой ужинали, тихо урча, как дикие коты, шутливо огрызаясь и борясь за лучшие куски.
* * *
После нескольких, на мой взгляд, удачных «охот» вождь, вдруг отправил меня с женщинами на «корнёвку». В качестве охранника и надзирателя. Похоже, вождь не испытывал к моим «бытовым подвигам» пиетета, а даже наоборот. При виде изобилия добытой дичи, вождь нервно почёсывался, глядя, как большая её часть раздаётся сородичам.
Бредя по лесу среди женщин, которые от меня, от своего защитника, далеко не отходили, я вдруг понял, что он, вождь, считает всю добычу и, соответственно, всё лесное зверьё, и корешки-ягоды, лично своим. А посему, «разбазаривание» данного ресурса стерпеть не мог, и перевёл меня на работу, не связанную с его истреблением.
Поражённый тем, что его поведение является своего рода «предтечей» концепции любой государственной системы, я всё понял. Понял, что этого вождя не интересует развитие его племени, ни в количественном, ни в качественном виде. «Нас и тут (так) неплохо кормят».
Опираясь на своих «приближённых», он терроризировал племя, держа его в полуголодном состоянии, и тут возник я, весь в таком белом.
Я понял, что следующим шагом вождя, если я не успокоюсь, будет «шаг конём по голове», в смысле дубиной по моей «маковке».
Как я уже видел, и с ножом, и с дубиной, он обращается ловко, а взгляд его, то и дело останавливаемый на мне, был, ну очень разумным и озабоченным.
В первый день моей охраны, я «совершенно случайно» метнул в кусты дротик и убил, здорового такого, зайца.
Вернувшись в деревню и сдавая, добытое непосильным трудом, я увидел хмурый взгляд вождя и развёл извинительно руками, мол: «Не знаю, как вышло. Больше не буду», и получил бы дубиной по голове, если бы не увернулся, отпрыгнув в сторону.
Прыгал я.… Ну очень круто! Как пружина. И реакция… Видимо во мне совместились мои и реципиента качества. Я вообще не заметил тот момент, с которого я перестал разделять Урфа и себя.
Отскочив от удара, я, поняв свой «косяк», снова развёл руки и, пожав плечами, приблизил своё тело к вождю, чтобы он смог достать меня дубиной. Но не по голове.
В глазах вождя мелькнула тень, и он махнул на меня рукой.
Мне не хотелось вносить в племя раскол и затевать противостояние с главой, но к этому шло. Я слишком отличался от всех своим гуманизмом и жалостью к ближним. Я видел, на чём зиждется единовластие, и мне это не нравилось. Но изменить эти отношения я не мог.
Я понимал, что если вдруг я убью вождя, то чтобы остаться у власти, мне нужно будет убить ещё «человек» десять мужского пола, прежде чем мои соплеменники станут мне подчиняться. И всё начнётся сначала. А пока не будет вождя, все «мужики» передерутся между собой.