Во власти любви

– Я пришла учиться, – упрямо заявила она, прижав подушку к груди.

Мэтью не был уверен, что так уж сильно желает узнать, почему она плакала, и больше решил не настаивать.

– Ладно. Сядьте прямо.

– Это не обязательно, чтобы слушать ваши наставления.

– Это и есть первое наставление. Сядьте прямо, расправьте плечи, ноги вместе, лодыжки скрещены, руки сложены на коленях.

– Господи Боже мой! Что это за правила? – тихо промолвила она, прикрыв ладонью глаза.

– Вы должны правильно сидеть. Если на очередном приеме вы будете сидеть сгорбившись, вас попросят уйти.

Гнев исказил ее лицо, и она отшвырнула подушку.

– Ну уж нет! Следующий прием устраивают в мою честь.

– Ах да, день рождения. Полагаю, вы рады.

Финни усмехнулась, но подбородок у нее задрожал.

– Рада? Чему тут радоваться, если Нестер уверен, что я выставлю себя дурой перед всем бостонским светом? Держу пари, именно на это он и надеется.

Мэтью прочел в ее глазах мольбу и пришел в замешательство. Вряд ли он сможет научить ее хорошим манерам. Да и зачем, собственно, ему это нужно?

Финни преисполнена решимости завоевать бостонцев, и если бы ей это удалось, она стала бы царицей общества. Однако Мэтью знал: одной лишь силы воли недостаточно, чтобы покорить этот город. Необходимо приспособиться к такому укладу жизни, который мнет человека, как горшечник глину, оставляя на нем неизгладимые следы.

Будто прочтя его мысли, Финни выпрямилась, расправила плечи и сложила на коленях руки, как и подобает девушке, впервые появившейся в свете.

– У меня получится, – уверенно заявила она. – Теперь вся надежда на вас.

Мэтью стал терять терпение. Ему было не по душе, что таким образом она собирается угодить своим родным.

Перед его мысленным взором промелькнул образ отца, но Мэтью прогнал его.

– Ваше стремление походить на бостонских дам просто нелепо, – резко заявил он.

– Мне не так уж и важно походить на них. Дело совсем в другом.

– Лгунья! Вы же сами сказали, что желали бы ни в чем им не уступать! – Мэтью схватил ее за руки и поднял с дивана. – Финни, – прошептал он. – Почему это так важно для вас?

Слезы навернулись ей на глаза.

– Черт подери, скажите же мне: зачем вам светские манеры?

– Я не хочу, чтобы матушка опять меня бросила! – вырвалось у нее.

Какое-то время они пристально смотрели друг на друга. Ее глаза были широко раскрыты, она прерывисто дышала.

– Я хочу, хочу…

Его гнев мгновенно улетучился.

– Ах, Финни!

Он сжал ее в объятиях и нежно погладил по голове.

Время словно остановилось. Наконец Финни заговорила.

– Она оставила меня в Африке, – прошептала девушка. – Но я жажду ее любви. Разве это грешно?

Глядя на игравшие вокруг них солнечные блики, Мэтью хотел сказать, что у Летиции Уинслет была возможность завоевать любовь дочери, но она упустила ее. Но вместо этого спросил:

– Для чего? Зачем вам ее любовь?

Финни смотрела на стену, но он знал, что она не видит ни бархатных обоев, ни картин, мысли ее витали где-то очень далеко.

– О встрече с мамой я мечтала годами, – тихо произнесла она. – Мечтала, что она приедет за мной, поцелует, прижмет к себе.

Мэтью вдруг расхотелось слушать ее. Единственное, чего он желал, так это чтобы она поскорее ушла.

Но тут Финни подняла голову, и он не посмел отвести глаза.

Готорн зажмурился, чтобы не видеть ее. Как же им теперь быть? Прошлое их соединило, а настоящее разлучает.

Она хотела стать частью здешнего мирка, а он знать его не желал.

– Боюсь, вы разочаруетесь, когда по-настоящему узнаете Летицию Уинслет, – промолвил он после долгого молчания.

Глаза ее округлились от удивления.

– Разочаруюсь? – Она слегка улыбнулась. – Нет, я горжусь, что эта красивая женщина – моя мать. Что, кроме трепета и волнения, я могу испытать, когда вижу ее?

Мэтью с трудом сдержался, чтобы не сказать: гнев, боль, обиду.

– В каждой женщине я вижу мать, – продолжила она. – Дочери, подрастая, во всем подражают матери и становятся такими, как она.

Финни вдруг резко отвернулась, прижала пальцы к вискам и столь же стремительно снова повернулась к нему.

– Я понятия не имела, что женщины носят под платьем. Мне даже не показали, как нужно носить платье! Ни словом не обмолвились о драгоценностях, о моде. О благодарственных записках!

– Благодарственные записки? А они-то здесь при чем?

– Очень даже при чем.

– А за что благодарить?

– Во-первых, за обед, на который ваша матушка пригласила меня.

– Моей матери известно, как вы благодарны ей.

– Чего не скажешь о моей бабушке и Нестере. И уж конечно, об Эдвине Рейнз с ее злым языком.

– Все, вместе взятые, Эдвины мира не стоят и одной вашей слезинки.

– Я ни во что не ставлю Эдвину и ей подобных! Но мне не безразлично, что думают обо мне родные, – в полном изнеможении промолвила Финни. – И им не безразлично, отправила я записку или нет.

Готорн скрипнул зубами.

– Ладно, – промолвил он, – теперь вам известно, что записки следует отправлять.

– Да, теперь известно! И то лишь благодаря ехидному замечанию моей бабушки. Чего еще я не знаю? Какую могу допустить оплошность? Мне скоро двадцать шесть, а родные обращаются со мной как с глупым ребенком. И все потому, что я не похожа на них.

Она посмотрела на него с таким отчаянием, что ему стало не по себе.

– Маленькие девочки подражают взрослым женщинам, – продолжила Финни. – Я же в детстве видела только туземок, которых любила и которые сделали меня такой, какой вы меня видите.

– Но ведь с европейскими женщинами вы тоже встречались.

– Всякий раз, когда отец привозил меня в город. Я обычно наблюдала за ними, однако они смотрели на меня как на диковинку. Я так и не нашла своего места в жизни. Ведь настоящей туземки из меня не получилось. Поэтому я и приехала сюда, к родным. Однако и здесь оказалась чужой. Но если я стану такой, как мать, тогда, возможно, завоюю ее любовь.

Готорн приподнял бровь:

– Я встречал много женщин, которые зарекались быть похожими на своих матерей.

– Но я хочу походить на нее! Хочу быть такой же изящной, утонченной! Поймите, должна же я на кого-то равняться!

Он убрал за ее крохотное ушко шелковистый локон. Его прикосновение обожгло ее будто огнем.

– Но у вас был отец. Настоящий друг. Не многим женщинам посчастливилось иметь такого отца.

– Да! И я обожала его. Но женщины обычно стараются быть похожими на своих матерей.

Мэтью подумал, что Финни сильно изменилась с тех пор, как приехала в Америку, стала более рассудительной. Куда девались ее бесшабашность и задор? Ее отчаянная смелость?

Готорн снова подумал о том, что она здесь чужая. И как бы он ни старался, никогда не приспособится к здешней жизни. Лучше бы она оставалась такой, какой была в Африке.

Хватит отрицать очевидное: он желает ее. Каждой клеточкой своего тела. Но не в качестве жены. Он не покривил душой, когда сказал об этом матери. Он никогда больше не женится. Тем более на Финни Уинслет. Однажды он уже отдал свое сердце, а взамен получил шрамы. Больше такое не повторится.

Бой часов эхом разносился по всему дому и становился все громче по мере того, как за окнами темнело небо.

– В жизни не все бывает так, как нам хочется, – тряхнув головой, произнес Мэтью. – И вы должны смириться с этой мыслью.

– Но я хочу, чтобы мама меня любила! Ведь я ее дочь!

– Она по-прежнему видит в вас девушку из Африки, разве не так?

– Да, но только потому, что это правда. – Финни шагнула к нему. – Вы должны научить меня быть светской женщиной. Чтобы мама мной гордилась. Вся надежда на вас.

Мэтью долго смотрел на нее и в конце концов понял, что не сможет бросить ее в беде – как и тогда, в джунглях.

Он грубо привлек Финни к себе и прижался лбом к ее лбу.

– Ладно, посмотрим, что из этого получится.