Неверный

Заведующая пристально на меня смотрит, и похоже для нее все мои тайные мысли не такие уже и тайные.

— Думаю, мне нечем тебя утешить, Соня. Конечно, как врач, я не должна рассказывать о состоянии другой пациентки, но тебе я скажу. Лизу привезли с незначительной отслойкой, и мы уже за то время, что она была здесь в стационаре, смогли ее стабилизировать. Вряд ли в той клинике, куда ее перевезли, ей предоставили менее квалифицированную помощь.

Анна намеренно избегает упоминания о моем муже. Лишнее доказательство, что она все правильно поняла.

— Ее беременность протекает достаточно нормально. У нас с тобой намного серьезнее проблемы. Так что давай сосредоточимся на них. И, поверь, девочка, дело здесь не в ребенке, дело в его папаше.

Молча киваю, давая понять, что с ней я согласна.

— А вот про папашу сказать тебе могу, — неожиданно заявляет Анна. — Лизу эту привезли с утра. Она устроила скандал еще в приемном покое, требовала отвезти ее в другую клинику. Позвонила по телефону мужчине, тот попросил дать трубку доктору с приемного покоя. Коллега с ним пообщалась, и он сказал оформлять Лизу в стационар. Он не мог за ней приехать, сказал, приедет когда сможет. Наша скандалистка сразу присмирела, хоть и осталась недовольна. А уже в обед привезли тебя. И когда я пришла в палату, она попыталась устроить скандал, почему к ней тебя подселили. Как будто тут отель, а не стационар. Грозилась кому-то позвонить, но так и не дозвонилась. И тоже устроила по этому поводу истерику.

Я все так же молча сглатываю.

— Это тебе сильно помогло? — Анна участливо кладет руку на локоть. Закрываю глаза и пожимаю плечами.

Не знаю. Я правда не знаю. Рустам утром еще был на связи, а уже с обеда я не могла ему дозвониться. Выходит, не только я.

Да, меня мучило то, что для меня муж был вне зоны доступа, а для своей второй семьи находился на связи двадцать четыре часа в сутки. И наверное, мне должно стать хоть немножечко легче оттого, что Лиза как и я не могла к нему дозвониться.

Но…

Это как-то отменяет его измену? Нет.

Это означает, что я для него была и есть на первом месте? Нет.

Это говорит о том, что он не планирует иметь две семьи? Вообще нет.

И ребенок у нее будет.

В параллельной вселенной, в которой жила эти годы, я жить больше не смогу. А в одной с ними не выживу.

Значит, мне придется уйти.

Глава 5

— Я все похерил, брат, — говорю, сцепив перед собой пальцы. — Все провтыкал…

Замолкаю. Рус тоже молчит, смотрит на меня исподлобья. Барабанит пальцами по столешнице.

Не могу сидеть, поднимаюсь и начинаю ходить по кабинету. Стенка, разворот, снова стенка. От одной стены к другой. И обратно. Тупая цикличность. Гребучая последовательность.

Раньше это помогало прокачать мозги. Всегда срабатывало, но только не сейчас. Мозг и так работает как заведенный. Ищет выход, ищет. И не находит.

Потому что выхода, сука, нет. И я сам, сам себя закопал.

Рубит меня, как по живому режет.

Чувствую себя зверем, загнанным в клетку. И по кабинету кружу, как зверь. Хотя, когда жизнь летит к чертям, похер, кем себя чувствовать.

Но не могу остановиться. Меряю шагами расстояние от стенки к стенке, только чтобы не разрывать себя изнутри в клочья. На долбанные куски дерьма, в которое я превратил свою жизнь.

Сам. Я все уничтожил сам.

— Ты был у нее? — Рус осторожничает, а зря. Меня это не спасает.

— Она не хочет меня видеть, — упираюсь в стенку. Разворот.

— Телефон?

Качаю головой.

— Сообщения?

— Я в черном списке.

— Понятно…

Конечно, ему понятно. Он у нас правильный.

Черт, я не должен злиться на брата. Он хочет помочь. Проблема в том, что помочь мне нереально.

— Я подослал к ней ее мать.

— Веру? — Рус выгибает брови.

— Она у Сони одна, — снова завожусь, но брат делает вид, что не замечает. Когда-то я выскажу ему, как я за это благодарен.

Мы оба знаем цену Сониной матери. Все пять лет наших отношений я поражаюсь, как такая выдра смогла родить такого ангела как моя Соня.

— Я пообещал купить ей автомойку, — говорю, глядя в потолок.

— Зачем? — не мигая, спрашивает Руслан.

— Чтобы ее купить, Рус, — теряю терпение. — Чтобы она поговорила с Соней…

— И ты решил, что Соня простит тебе ребенка от другой женщины? — не сводит с меня буравящего взгляда брат. — Ты разрушил все, что у вас было, Рус. Ты разрушил свою семью. И откупаешься сраной мойкой?

— Я знаю, что сделал, — невидяще пялюсь в стену. — Сам ненавижу себя за это.

— Ладно, не горячись, — Рус перестает барабанить и начинает постукивать по столу ладонью.

Это значит, он сам завелся. Мы с ним с детства на одной волне. Я его читаю как книгу, и он меня тоже.

— Я не знаю, что мне делать. Соня не хочет со мной разговаривать, она собирается подать на развод.

Мне хочется самому затолкать эти слова себе в глотку. Только не это. Только не развод.

— Соня одумается. Она тебя любит, у вас семья…

— Ты говоришь как мать, — не даю ему договорить, — вы оба так и не поняли. Она не простит.

— Ты ошибаешься.

— Нет, это ты ошибаешься. А я ее знаю. Она моя жена.

— Как тогда… — брат снимает очки и трет глаза большим и указательным пальцем, — как ты допустил это, Рус?

— Что именно? — оборачиваюсь. — Превратил свою жизнь в дерьмо? Или втащил в него Соню?

— Влез в чужую бабу. И потом, у тебя отшибло память настолько, что ты забыл о презервативах?

Руслан умеет быть тактичным. Но сейчас не тот случай, и я с ним согласен.

— Были презервативы, — упираюсь руками в спинку кресла, — все было. Я их помню. И девку помню. А вот зачем она мне сдалась, не помню.

— Ты уверен, что это твой ребенок?

Еле сдерживаюсь, чтобы его не послать. Но сдерживаюсь. Я сам попросил его приехать.

— Первое, что я сделал, это тест. Он мой.

Молчим. Я останавливаюсь у окна и упираюсь в подоконник.

— На что ты рассчитывал? — спрашивает брат. — Ты думал, Соня ничего не узнает?

— Да, — киваю отрывисто, — я не хотел ей ничего говорить.

— А ребенок? Это же твой сын.

У Руслана жена тоже беременная, она тоже ждет сына. У него все по-людски.

— Я ничего… — говорю хрипло и прокашливаюсь, — ничего не чувствую к нему, Рус. Меня от матери его выворачивает. После родов думал сделать еще тест. А вдруг… Но если он мой, забрать и отдать родственникам матери на воспитание. И ничего не говорить Соне.

— С ума сошел, Рустам? — теперь Руслан встает из-за стола. — Это твой сын, кем бы ни была его мать. Он ни в чем не виноват.

— Ты не понимаешь, Рус. Соня. Она потеряла ребенка.

И от этих слов хочется завыть раненым зверем. Перед глазами стоит Соня с расползающимся пятном крови. Я весь в этой крови был, когда схватил ее на руки. Пока нес ее в манипуляционную, где ее к операции готовили. И мне казалось, она из моего сердца текла, эта кровь.

Почему умер именно этот ребенок? Если бы я мог изменить, отмотать назад.

Если бы я знал, не поехал бы в этот день в офис, не уехал бы на это долбанную стройку, не застрял там на весь день. И не бросил бы в машине разряженный телефон, на который звонила Соня…

— Это я его убил, Рус, — тихо говорю брату, — я.

Он долго молчит, шокированный. Потом отмирает.

— Дело сделано, уже ничего не изменить. Ты виноват, априори. Ты это признаешь. Теперь главное — понять, чего сам хочешь. Ты должен сделать выбор. Не выйдет иметь обеих женщин и счастливую семью одновременно. Решай, что для тебя важнее.

— Хочу все вернуть, — не говорю, выдыхаю. — Я не смогу без нее. Жить без нее, дышать без нее. Что угодно, только не развод.

— Тогда придется отвечать по полной. А для начала ты должен дать ей время.

— Я на все готов, — утыкаюсь лбом в холодное стекло. — Только с ней.

— Значит нужно добраться до Сони. Ползи, умоляй ее простить тебя, говори, что любишь ее и хочешь быть с ней. Надо, под окнами ночуй.