Неверный

— Да, — подтверждаю, — я мама Майи, София.

Стараюсь не смотреть на Рустама, слишком сложно сохранять спокойствие в его присутствии. А держаться еще сложнее.

— Очень приятно. Я Астафьев Олег Матвеевич, лечащий врач Амира, — представляется мужчина и поворачивается к притихшим Руслану и Ди. — Думаю, вы можете прекратить поиск донора. У этой малышки с вашим сыном достаточно высокая совместимость. Все обнаруженные несовпадения незначительны. Можно начинать готовить мальчика к транспортировке и операции.

Диана замирает, поворачивается ко мне и смотрит с такой щемящей надеждой в глазах, что у меня у самой начинает болеть в груди.

— Это правда? — шепчет она почти беззвучно, но Астафьев читает по губам.

— Да, — кивает он, — и чем быстрее ваш сын окажется в выбранной вами клинике, тем быстрее будет проведена трансплантация. Начинайте готовить документы, и чем скорее, тем лучше. Костный мозг мы возьмем когда уже все будет готово, а пока девочку осмотрит педиатр.

Олег Матвеевич так спокоен, как будто речь идет о чем-то рядовом. К примеру, очередному забору крови. У меня вот мороз по коже идет, когда я представляю, что предстоит такому маленькому мальчику.

Но доктора наверное иначе все воспринимают, они привыкли к чужому горю. Это не бездушность, это профессионализм. Меня каждый раз трясет от банальной повышенной температуры у ребенка, и если бы наша семейный врач тряслась вместе со мной, я бы точно сошла с ума. А так ее спокойствие передается мне, и это только на пользу и мне, и моей малышке.

— Ну что, Майя, бери маму за руку и пойдем, — говорит Астафьев. — Врач тебя послушает и посмотрит горлышко. У тебя же ничего не болит?

Моя девочка мотает головой, подходит к Демиду и берет его за руку.

— Я с ним пойду, — заявляет доктору и задирает голову, глядя на Ольшанского снизу вверх. — Можно?

Демид от изумления округляет глаза, но самообладание возвращается к нему достаточно быстро.

— А как же, — он застегивает пиджак и сжимает маленькую ручку, — полетели, пчелка.

Они выходят из кабинета первыми, Астафьев кивком головы приглашает идти за ними и тоже уходит.

Я слишком внимательно его слушала, поэтому пропускаю момент, когда ко мне подлетает Ди и хватает за руку.

— Соня, — сипит она, — ты не представляешь, что ты для нас сделала. Просто не представляешь. Ты спасла нашего сына. Если бы не ты… Как мне тебя благодарить? Чем я смогу отплатить?

В ее глазах блестят слезы, а я не знаю, что сказать.

— Ничего не нужно, Ди, что ты выдумываешь, — пробую ее успокоить, но она вдруг наклоняется и пытается поцеловать мою руку. Отдергиваю руку как ужаленная.

— Ты с ума сошла, Ди! Что ты такое говоришь? Как ты можешь благодарить меня за ребенка? Я сама мама, я знаю, что это такое.

Диана рыдает, опускаясь на пол. Руслан бросается к жене.

— Ну что ты, родная, милая, моя, все будет хорошо, поверь мне. Теперь все обязательно будет хорошо. Наш сынок поправится.

Рус сам держится из последних сил. Очень больно видеть такого большого крепкого мужчину бессильным перед болезнью своего ребенка. Ребенка, которого они только сейчас обрели.

Бедные родители. Боюсь даже представить, как им обоим тяжело, какие чувства их переполняют. Я же чувствую себя полностью безоружной перед этим огромным горем.

Душа рвется на части, сердце обливается кровью от одной только мысли, что сейчас переживают они. Рус сажает Диану на стул и поворачивается ко мне.

— Соня, Ди права, мы теперь твои должники. И я, и она, и Амир.

— Не хочу даже слышать, — решительно качаю головой. — Прекрати, пожалуйста. Или вы не сделали бы то же самое для моего ребенка?

Он кивает. Сделали бы, я знаю. И пусть это малодушие и трусость, но я уже сотню раз поблагодарила небо, что такие испытания выпали не мне. Я бы точно не вывезла. А у них все получится.

— Руслан правильно сказал, теперь все будет хорошо, — поворачиваюсь к заплаканной Диане. — Главное, что вы вдвоем, вы вместе. Твой муж рядом с тобой, ты чувствуешь его поддержку. А ты поддержи его, ему тоже тяжело. Вместе вы переживете что угодно. Поверь, я знаю, что говорю.

Стараюсь не смотреть на Рустама, это было сказано не для него. Я не собираюсь его упрекать, уехать и развестись было моим решением. Но его тяжелый, давящий взгляд чувствую каждой клеточкой кожи.

— Увидимся, — бормочу и не выхожу, выскакиваю из кабинета.

Это все та врачиха, сучка. Анна, заведующая отделением. Я как чувствовал, хотел Соню из больницы забрать, в нормальную клинику перевезти, а эта Анна насмерть стояла. На порог не пускала, будто я заразный. Мне еще тогда показалось, что она тот карантин нарочно придумала.

И тут же холодею, осознавая, что отвезти жену я мог только к Сикорскому. И если бы не сучка Анна, мой ребенок точно бы не родился.

Адам ни секунды бы не сомневался, моя дочь не прожила бы и минуты, попади Соня в его руки. Кровавое пятно в который раз встает перед глазами, внутренности сводит тупой болью, как будто я вот прямо сейчас снова потерял свою дочь.

Только теперь в разы больнее, потому что я знаю, какая она, моя игрушечная девочка. И получается, я теперь Анну до конца дней благодарить должен за то, что спасла моего ребенка.

Может, цветы ей отправить?

На крыльцо выходит Демид, и я прячу руки в карманы. Поглубже, чтобы он не догадался, как мне мучительно хочется зарядить ему по аватарке.

Он знал. Знал с самого начала и не вмешался, наоборот, помог Соне сбежать от меня с ребенком. Позволил моей дочери расти без отца. Нахера нужен такой брат?

Но больше всего кроет, что я теперь должен отвоевывать у него собственную дочь. Меня чуть не разорвало, когда моя малышка взяла за руку этого говнюка, и они вместе пошли к врачу.

Я же ее отец, а не Демид. Она должна только мне доверять, только у меня искать защиты. И у Руса.

Смотрю на упрямо поджатые губы и невольно подмечаю, что сейчас он особенно похож на отца. Ладно, мысленно машу рукой, пусть идет к черту. Пусть Майя и его тоже любит, только после меня. Все после меня.

— Что, стоишь и на дерьмо сходишь из ревности к дочке? — Ольшанский подходит ближе, и я пренебрежительно хмыкаю.

— С чего это? У нее просто не было времени узнать меня ближе. Но это же моя дочь, Демид, я ее отец. А ты сам себе роди, — говорю и улыбаться хочется, потому что вспоминаю, какая у меня дочка.

Но улыбаться Демиду не собираюсь, еще решит, что у меня совсем крыша уплыла.

— Не психуй, Рустам, — вдруг негромко говорит Ольшанский, упираясь руками в перила, — не мог я тогда тебе ничего рассказать. Я Соне слово дал. Ей успокоиться надо было, а в этом гадюшнике, который ты вокруг себя развел, покой ей только снился. А еще подумай, что сделал бы Сикорский, если бы узнал про Соню. Ты бы ее к нему потащил, вас же зациклило с Русланом на этом гондоне. Как будто во всей столице других клиник нет.

Выходит, я и Демиду должен за дочку, не только врачихе.

— Знаю, — нехотя цежу, — сам об этом думал. Кто знал, что Адам такая мразь? Они с отцом столько лет друзьями были.

Демид молчит, и я меняю тему.

— Они там еще долго?

— Да нет. Астафьев назначил анализы на завтра, я их привезу с утра.

— Нет, я их привезу, — смотрю исподлобья.

— Мне проще, они у меня живут.

— Это не надолго. Я их заберу.

— Я бы тебе не советовал.

— Разве я спрашивал у тебя совет? — он начинает меня выбешивать.

— Ты лучше скажи, что с Лизой делать будем? — теперь меняет тему Демид, и это его «будем» выбивает меня из колеи.

Я был уверен, что нашел выход. Я почти все подготовил, осталось совсем немного, и можно было заканчивать. Я даже съездил к тому повороту, проехал пару раз туда и обратно.

— Теперь же все поменялось, да? — Демид сканирует внимательным, изучающим взглядом, и у меня появляется идиотское ощущение, что он прочитал мои мысли.

— Что поменялось? — пожимаю плечами как можно равнодушнее.