Неверный

— Демид! — я в свою очередь потрясена не меньше. — Господи, откуда….

— Да, пчелка, это тебе, — Демид осторожно гладит мою потерявшую дар речи дочку по голове. — Твоя мама рассказала мне, что ты мечтаешь о грузовике, потому что тебе не в чем возить свои игрушки. И я подумал, что этот подойдет.

Дочка заворожено смотрит на коробку, а я борюсь с приступом благодарной слезливости. Я действительно рассказывала Демиду о грузовике. Но всего лишь в качестве милой истории, а уж никак не прозрачного намека и не руководства к действию.

— Эй, пчелка, он что, не такой как ты хотела? — видимо Демида взволновало затянувшееся молчание.

Майюша отрицательно мотает головой, ее темные хвостики мечутся из стороны в сторону. Она выдыхает «Такой!» и повисает на шее у Демида.

Ольшанский явно не ожидал такого щедрого проявления признательности и едва не валится на пятую точку. Но все же удерживает равновесие и поднимается с корточек, придерживая одной рукой висящую на шее Маюшу.

— Ну что, пчелка, идем загружать твои игрушки?

Дочка счастливо кивает.

— Сестра, с тебя кофе, — а это уже мне. Я тоже киваю растерянно, и они направляются в детскую.

Разбираю пакет. Десерты упакованы в судочки с логотипом известного ресторана. Ну кто бы сомневался! Демид набрал их не меньше десятка.

— Ты голодный? — кричу из кухни. Прислушиваюсь, тишина. Иду в детскую.

Картина, которую я там застаю, впечатляет. Посреди детской стоит громадный грузовик, в кузове которого сидит моя сияющая малышка. Ее дядя без пиджака с закатанными рукавами рубашки толкает грузовик и рычит как старый заезженный мотор.

— Мама, мамочка, я еду! — Майя хлопает в ладони и смеется, Демид делано вытирает лоб рукой.

— Так она же на аккумуляторах! — восклицаю, глядя на коробку.

— Не вмешивайся, сестра! — возмущенно отвечает Демид. — Нам так интереснее.

— Да, — хохочет Майюшка и смотрит на своего дядю влюбленными глазами.

Я еще некоторое время смотрю, как он возится с моей девочкой. Мужчины в нашем доме явление нечастое, и дочка явно без ума от гостя.

Ужинать Демид отказывается, и я завариваю чай пока кофемашина справляется с кофе для Ольшанского. Когда зову всех к столу, в кухню сначала въезжает грузовик, набитый мягкими игрушками. Сверху сидит Майя, которую придерживает идущий за ней Демид.

— У тебя тут миленько, — он обводит глазами кухню.

— Садись, — указываю на стул, сама снимаю дочку с грузовика. — Как ты запомнил вообще, что я говорила?

— Это было очень прикольно, — отвечает Демид, усаживаясь за стол. — Я никогда не думал, что маленькие девочки могут мечтать о грузовиках.

— А о чем по-твоему они должны мечтать? — ставлю перед ним чашку с кофе. Себе и Майе наливаю чай. Ольшанский задумчиво скребет подбородок.

— Не знаю… Ну, о куклах, принцессах, кукольных домиках.

— У меня есть, — дочка оживляется и готовится спрыгнуть со стула, — пойдем покажу!

— Подожди, моя прелесть, сейчас дядя Демид выпьет кофе и облазит с тобой все кукольные домики, — обещает Демид.

Хочется сказать, что ему пора подумать о семье и детях, но вовремя прикусываю язык. Не хочется быть бестактной. Мы не настолько близки с Демидом, чтобы он рассказывал мне о своих взаимоотношениях с женщинами. А то, что я знаю, к отцовству его точно не приближает.

Но просто сделать комплимент себе позволяю.

— Ты будешь очень хорошим отцом, — говорю, наблюдая, как он наливает кофе в блюдечко и дает малышке на него подуть. — У тебя океан терпения.

— Она просто очень милая, — серьезно отвечает Демид.

Весь вечер он играет с Майей, а я теряюсь в догадках. Не то, что я ему не рада, но Ольшанский явно летел через полстраны не для того, чтобы поболтать или поиграть с ребенком. Он слишком для этого занят. И еще, готова спорить, когда я ему звонила он уже как минимум подъезжал к аэропорту. Так что спонтанный перелет тоже исключен.

К тому моменту пока дочку пора укладывать, извожу себя догадками. Майюша слишком взбудоражена и заведена, время на укладывание растягивается вдвое.

Наконец она засыпает, и я выхожу из детской. Демид сидит на диване в гостиной, смотрит в телефон.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю без перехода, и он уважительно наклоняет голову.

— Что мне в тебе нравится, так это твоя прямолинейность, сестренка, — Демид хлопает по дивану рядом. — Садись.

Но я не могу, тревога поднимается напряженной волной, подкатывается к горлу комом. Встаю напротив и вперяю прямой взгляд в черные айдаровские глаза.

— Скажи, Демид, ты приехал из-за Амира? Все плохо?

Он молчит совсем недолго, покусывает нижнюю губу, а затем кивает.

— Да.

— Болезнь прохлопали. Сейчас она прогрессирует, времени на раскачку особо нет. Айдаров сразу сказал, что будут делать пересадку, но подходящего донора пока не нашли, — Демид говорит ровным спокойным тоном, а у меня перед глазами оживают все кошмары.

Моя малышка лежит на больничной кровати с закрытыми глазами, опутанная трубками и проводами. Растираю глаза ладонями, прогоняя видение, но оно никуда не исчезает.

Я предложила Ольшанскому перебраться на кухню, под предлогом, что можно еще выпить кофе и заодно не мешать Майюше. На самом деле мне надо было чем-то срочно себя занять. Тем же завариванием чая, потому что Демид признался, что от кофе его уже ведет.

Он сразу уселся за стол, а я принялась метаться по кухне — включила чайник, ополоснула заварник, достала коробку с чаем. Не хотелось показывать, как трясутся руки, но чай все равно рассыпался, и вода пролилась мимо заварника.

Демид тактично сделал вид, что ничего не заметил. Достал телефон и с преувеличенным вниманием принялся отвечать на сообщения. Я была и благодарна ему, что дает возможность прийти в себя, и злилась, что не оставляет в покое.

Как будто мне мало собственной совести.

Как будто я и так об этом не думаю. Двадцать четыре на семь.

Но с совестью оказалось намного легче договариваться, она хотя бы не умеет смотреть так, будто видит меня насквозь. И говорить не умеет таким тоном, от которого я в прямом смысле сгораю от стыда.

И это злит, потому что…

Потому что я ничего им не должна. Потому что мой ребенок для Рустама умер еще тогда, больше двух лет назад. Потому что меня до сих пор бросает в дрожь когда я вспоминаю нашу встречу с Лизой в больнице.

Потому что… Потому что это все чушь собачья.

На самом деле у меня нет ни единого аргумента, который дотягивал бы до настоящего оправдания. Все они меркнут, съеживаются и исчезают, стоит представить на месте Амира мою девочку. Мою Майюшу.

Если бы они еще не были так похожи!..

Все эти мысли вихрем проносятся в голове, иссушивая мою и без того истерзанную душу. Я разливаю чай, сажусь за стол. Демид откладывает телефон и начинает говорить.

Он не просит. Не уговаривает. Не убеждает. Он просто рассказывает, без эмоций и подробностей, но мое воспаленное воображение прекрасно справляется без этих деталей.

Ольшанский замолкает, и я тоже молчу, уставившись на чашку с остывающим чаем. Никогда еще на моей кухне не зависала такая гнетущая, оглушающая тишина. И никогда еще на меня не смотрели с таким ожиданием.

— Что ты хочешь от меня, Демид? — не выдерживаю первая, выдавливаю из себя через силу и опускаю глаза.

— Я? Ничего, — он уверенно качает головой, — абсолютно.

— Тогда зачем ты прилетел? И зачем мне все это рассказываешь?

— Я не летел. Я приехал на машине. И ты слишком умная девочка, чтобы задавать такие идиотские вопросы, Соня, — он поднимается, и я поднимаюсь следом.

— Что ты называешь идиотскими вопросами, Демид? — вспыхиваю как спичка. — Да что ты вообще понимаешь…

— Мы все сдали кровь на совместимость, — перебивает он меня довольно бесцеремонно. — Каждый из нас для Амира неполностью совместимый донор, но все эти несовпадения являются критично значительными.

— Что это значит? — мой перевозбужденный мозг отказывается воспринимать информацию.