Страница 15 из 148
Относительно похода генерала Краснова на Петроград, являющегося основанием Белого Движения, можно встретить новые свидетельства верности П.Н. Краснова Династии Романовых и его стремления к монархической реставрации. В Гатчине, «ещё до вступления в неё банд, генерал Краснов, уходя с казаками на Дон, звал с собой и Михаила Александровича, но он не захотел расстаться с Гатчиной и предпочёл остаться» [Влад. Гущик «Последний Михаил» // «Слово» (Рига), 1926, 12 июля, с.4].
30-31 октября 1917 г. был последний момент, когда Временное правительство уже было свергнуто, а большевики ещё не захватили Гатчину, куда отступили части Краснова из-под Пулково. П.Н. Краснов, следовательно, пытался воспользоваться предоставленной ему уникальной возможностью вытащить Великого Князя Михаила Александровича из-под ареста, понимая чем ему грозит приход красных. Сам Краснов тогда ещё не уходил прямо на Дон, это неточность мемуариста, но он мог выделить Его Высочеству охрану из остатков своих сил и тем самым спасти ему жизнь и дать Белому Движению возможность сплотиться вокруг него в случае гибели законного Императора и его Наследника.
При освобождении арестованных офицеров в ноябре-декабре 1917 г., как потом сообщал на допросе у чекистских оккупантов в Белграде штабс-капитан С.Н. Франк, с них брали подписку о невыезде из Петрограда. Это подтверждает мой вывод о ложном характере легенды о нарушении честного слова генералом Красновым. Такое же обещание брали с П.Н. Краснова и оно осталось не нарушено.
По воспоминаниям В.М. Вонлярлярского, английский агент Ф.Ф. Лич позднее готовил план вывоза Великого Князя в Финляндию из Гатчины, до высылки в Пермь. Карл Ярошинский к 1918 г. получил от английского правительства 500 тыс. ф.ст. на приобретение крупного пакета акций С.-Петербургского Международного банка и Сибирского банка. Деньги были выделены Ярошинскому по предложению, сделанному послу Бьюкенену Ф.Ф. Личем. В июле 1918 г. Лич и Ярошинский сами скрылись в Финляндии [«Новое Русское Слово» (Нью-Йорк), 1939, 11 июня].
В мемуарной литературе встречается интересное упоминание Ольденбурга в связи с растерянностью чиновников министерств 27 октября по вопросу признания большевиков или отказа им подчиняться. В здании МВД у Чернышева моста проходили заседания Союза союзов.
«В союз союзов входили меньшевик-интернационалист Абрамсон и октябрист (будущий ярый монархист) С.С. Ольденбург. Это была единственная организация, в которой я видел действительно “единый антибольшевистский фронт”. Тогда это казалось совершенно естественным и не вызывало ни малейших трений в работе Союза союзов» [Г.Н. Михайловский «Записки» М.: Международные отношения, 1993, Кн.1, с.507].
Почти все чиновники предлагали саботаж, но не имея за собой военной силы, они были беспомощны перед угрозой советского террора. Тем не менее постановление о забастовке было принято. По-видимому, С.С. Ольденбург был среди 17 руководящих лиц, голосовавших за неё. После свержения Временного правительства и разгона Учредительного собрания, вспоминает Г.Н. Михайловский, настроения государственных служащих, т.е. чиновников Российской Империи, приняли ярко выраженные правомонархические настроения в их большинстве. К ним принадлежал и С.С. Ольденбург. Последовательные сторонники саботажа отказывались служить советской власти и старались поддержать сопротивление, идущее со стороны окраин.
В дневниках старшего Вернадского за 1917 г. С.С. Ольденбург упоминается всего один раз, 14 ноября: «яркое определение Серёжи Ольденбурга (он сейчас в числе представителей Министерства финансов в Главном стачечном чиновничьем комитете) – лавина летит, и только когда она остановится и дойдёт до конца, можно начать освобождать от обломков, наводить новый порядок и т.д.» [В.И. Вернадский «Дневники 1917-1920» Киев: Наукова думка, 1994, с.44].
С.Ф. Ольденбург, когда идея бойкота была «очень популярна» среди интеллигенции и к.-д., в конце 1917 г., выбрал приспособленчество в интересах поддержания “науки” [М.И. Ганфман «Судьба С.Ф. Ольденбурга» // «Сегодня» (Рига), 1934, 4 марта, с.2].
Идейный переход С.Ф. Ольденбурга на сторону большевиков замечен в письме чл.-корр. АН Н.Н. Глубоковского 26 января 1918 г.: «для меня очень горько, что в эти тяжёлые для нас времена Академия наук объявила враждебный бойкот всей богословской науке, не допуская до соискания премий все наши сочинения, хотя они были законно приняты и авторитетно рецензированы». С.Ф. Ольденбург был председателем комиссии по присуждению премий [Т.А. Богданова «Н.Н. Глубоковский. Судьба христианского учёного» СПб.: Альянс-Архео, 2010, с.316].
В последнем номере журнала «Русская Мысль» за 1917 г. П.Б. Струве занял ещё более критическую позицию к провалившемуся феврализму и окрестил всю революцию, а не только октябрьскую, «всероссийским погромом» [О.Н. Знаменский «Интеллигенция накануне Великого Октября» М.: Наука, 1988, с.306].
Проходивший в то время Православный Собор, избравший Патриарха Тихона, показал своё полное бессилие в борьбе с красными. Синодальная Церковь пережила разгром февралистами. Т.н. свободная церковь напрасно уповала на то что сможет сама, без защиты со стороны Государя Императора, отстоять своё существование. «Церковь не претерпевала такого гонения и в первые века христианства», - стало ясно к августу 1918 г. [Митрополит Арсений (Стадницкий). «Дневник. На Поместный Собор. 1917-1918» М.: ПСТГУ, 2018, с.261].
Бегство С.С. Ольденбурга из Петрограда произошло уже после восстания донского казачества и военно-политических успехов атамана П.Н. Краснова, показавших силу Русской Контрреволюции в невиданном прежде блеске. До мая 1918 г. переходить ещё было некуда, а первые летние месяцы закрепили антисоветские успехи, ставшие ориентиром для всех русских националистов.
Через 3 года С.С. Ольденбург вспоминал: «все кто жил в это время в Петрограде, хорошо помнят весну 1918 г. с поездами, битком набитыми рабочими и их семьями, крестьянами, мелкими торговцами и т.д. – всеми, кто имел хоть какую-нибудь связь с деревней или провинцией» [С. «Сколько жителей в Петрограде?» // «Новая Русская Жизнь» (Гельсингфорс), 1921, 9 марта, с.3].
Настоящий потрясением для русских монархистов стало известие об убийстве Императора Николая II в Екатеринбурге. В воспоминаниях современников встречаются такие эпизоды: «я внезапно потеряла сознание и после болела и не могла встать с постели целый месяц». «По убеждению своему я монархистка» [В.Н. Лялин «Рассказы алтарника» М.: Рипол классик, 2019]. А.В. Амфитеатров, всё ещё революционно настроенный, признавался: «даже потеря близких сердцу друзей далеко не всегда оставляла меня под таким тяжёлым впечатлением, как трагическое исчезновение этой чуждой», «враждебной семьи» [А.В. Амфитеатров «Советские узы. Очерки и воспоминания 1918-1921 гг.» // «Руль» (Берлин), 1922, 15 февраля, с.3].
Г.Н. Михайловский перебрался на Украину в середине сентября. Тогда же Н.Н. Чебышев из Правого Центра под угрозой взрыва красного террора, выбора между голодной смертью и необходимости пойти в услужение коммунистам, 15 сентября уехал из Петрограда в Витебск, Оршу и Киев, с оплатой чекистам взятки за пропуск.
Хотя из-за условий немецкой оккупации Украины гетман П.П. Скоропадский не мог принять активное участие в борьбе с большевизмом, его союз с Красновым в 1918 г. имел важное вспомогательное значение для успехов всего Белого Движения, в т.ч. и формирования Южной монархической армии. Среди многих добровольцев, добивающихся восстановление Царской России, в Южную армию П.Н. Краснова вступил Константин Щегловитов, сын убитого большевиками министра юстиции Императора Николая II, состоявший ранее в Союзе Русского Народа.
Упомянутый ранее барон Роман Розен хвалил Скоропадского как настоящего патриота и одарённого политика, организовавшего правительство, обеспечившее «закон и порядок, сохранность жизни и имущества, все условия цивилизованного существования, под чью защиту стекались сотни тысяч несчастных беженцев из большевицкой России». Многие мемуаристы выражали поэтому недоумение насчёт чрезмерно враждебного и пренебрежительного отношения к гетману.