Страница 36 из 49
Елена всхлипнула и закашлялась, знаками показав, чтобы дали воды. Надежда нашла на столе закупоренную бутылку и налила воду в стакан, при этом тщательно его вымыв.
– Дальше у меня провал в памяти, – продолжала Елена, отдышавшись, – не помню, как из института ушла, как из общежития выписалась, очнулась только в поезде. Так на верхней полке всю дорогу и пролежала лицом к стене. Одно хорошо: синяки хоть немного прошли, ходить могла, не скособочившись. Приехала домой, мама, конечно, всполошилась, а я и рассказать ей ничего не могу. Стыдно мне. Ну, она сама все поняла, не мучила меня расспросами. Понемногу мне полегче стало, тело болеть перестало, вроде бы никакие важные органы эти уроды мне не повредили, мама еще к врачу знакомому меня отвела. Вроде все нормально, он сказал, только отдохнуть надо, в себя прийти. Ну, думаю, ясное дело, теперь долго отдыхать буду, на родину вернулась. И никуда отсюда больше не уеду. Некуда ехать. Как вспомню свой страх и ужас, когда эта стерва мне грозилась кислотой лицо облить, и ведь я точно знаю, что так бы она и сделала, так ночью спать не могу. Кошмары снятся. А тут иду как-то из магазина, останавливается мотоцикл, а там Петька Карпушин. Привет, говорит, ты насовсем вернулась или так, погостить? Я ничего не ответила, а он посмотрел на меня и, видно, все понял. Вот что, говорит, Ленка, нужно тебе отвлечься. Поедем со мной на рыбалку в выходной. Ну, я и поехала. Потом на день рождения позвал к сослуживцу своему, он работать устроился после армии на автобазу. Потом – в клуб потанцевать. И вроде как отошла я, тем более что в голове одна мысль: это – мое. Вот тут я на месте, все меня знают, никто меня не тронет, так что нечего было и пытаться отсюда вырваться. Ни к чему это все было. Всяк сверчок знай свой шесток. Ну и так далее. Короче, стала я в компаниях Петькиных бывать, начала выпивать понемногу, потому что там без этого нельзя. Ну и однажды просыпаюсь утром в его постели. Он с матерью жил, она меня недолюбливала, говорила, что я одни несчастья ее сыну приношу. Потому что, когда я уехала в Петербург, Петька почему-то решил, что я его бросила, хотя мы за три месяца до этого поругались окончательно. А тут он мне письмо написал, что я ему сердце разбила и жизнь сломала. Уж не знаю, откуда текст списал. Потом он запил и всем рассказывал, какая я плохая.
– Ясно, что тебя его мамаша терпеть не могла.
– Ага. В общем, тогда мать его меня в прихожей встретила, глазами ожгла, обозвала неприлично. А мне, говорю, по фигу, что вы про меня думаете. Ну, она и отвязалась. И стали мы с Петькой продолжать наши развлечения. А через месяц поняла я, что беременна. Вот, думаю, надо же было залететь чуть не с первого раза! Этого только не хватало!
«Вот оно что… – подумала Надежда, – вот, оказывается, как дело обернулось…»
– Думала я, думала, что делать, – продолжала Елена, – сказала Петьке. Решила на реакцию его посмотреть. Вот честно скажу, не ожидала такого. Минуты не сомневался, тут же предложил замуж за него выйти. Я, говорит, тебя со школы люблю, так что судьба нам вместе быть. Ну, думаю, значит, и правда судьба. Другое дело, что толку с него никакого – ни денег заработать не умеет, ни отец из него никакой. Но деваться-то мне некуда. Мама, конечно, меня отговаривала, но как узнала о ребенке, то сказала, что лучше такой отец, чем никакого, а убивать дитя – грех большой. Ну, на том и порешили. Петька мамаше своей сказал, что женится, и если вы думаете, что она ко мне сразу расположилась, то глубоко ошибаетесь.
«Да я думаю, как бы ты поскорее к делу перешла, – Надежда едва удержалась, чтобы демонстративно не взглянуть на часы, – потому что время идет, а мы и не продвинулись нисколько…»
– Ну, собрались мы заявление подавать, а пока Петька, конечно, загулял. Последние, говорит, денечки на свободе. А мне что-то на втором месяце так плохо стало, я и рада, что его рядом нету. Дома все лежала да клюкву ела. И тут как-то вечером приходят двое его приятелей, меня зовут. Мама их еще пускать не хотела, тогда один как брякнет, что Петька после очередной гулянки ехал выпивший сильно, да и врезался в грузовик со всей дури. Водитель в больнице, а Петьку сразу в морг отвезли. Мама на них налетела – вы что, с ума сошли, беременной такое говорить? А я как в прострации, ничего не соображаю. Ну, потом приходят к нам из полиции. Оказывается, им мамаша Петькина про меня наболтала всякие гадости, что мы с Петькой только что поссорились и он с горя на себя руки наложил. Ну, там, к счастью, мент такой был немолодой, маму мою хорошо знал, все как надо понял. Она, говорит, от горя совсем разум потеряла, это пройдет. А на похоронах и правда на свекровь мою несостоявшуюся смотреть страшно было. Кричала она что-то несусветное, а я как посмотрела на ее лицо, злобой искаженное, так вспомнила ту девку, Витюкова дочку. Показалось мне, что я в той квартире совершенно беспомощная перед ней лежу, а она мне серной кислотой грозит. И все передо мной закружилось, больше ничего не помню. Очнулась в больнице, мама рядом сидит, постаревшая такая. Оказалось, неделю я в забытьи была. Они лекарствами сильными меня лечить боялись, чтобы ребенку не повредить. Ну, месяц я в больнице провалялась, Петькина мамаша опомнилась, пыталась в больницу прорваться, чтобы извиниться, но мама ее не пустила, там сестрички все на ее стороне были, половина у мамы училась. Ну, потом потихоньку отошла я, выписали меня. Я дома сидела, приданое ребенку готовила. В больнице УЗИ сделали, сказали – мальчик будет. Решили мы его Петей назвать, как же еще-то… Про то, что со мной в Петербурге случилось, про Витюкова я и вспоминать перестала, другие заботы у меня пошли. Родила мальчишку здорового, крепкого, мама так рада была. Выписали нас, а где-то через месяц приходит Петькина мамаша мириться. Дескать, хочет внучка растить. Ага, а до этого по всему городу раззвонила, что я ее сына обманула и ребенок не от него вовсе. Да только ей никто не верил. В общем, мама ее и на порог не пустила. Нам, говорит, от вас ничего не надо, но и вы нас в покое оставьте. И стали мы жить, Петю растить вдвоем. Я на работу устроилась в гостиницу, мама репетиторством занималась, худо-бедно, а жить можно. На мужчин я и смотреть не могла, Петькины приятели кто женился, кто спился, кто уехал, а командировочные в гостинице, конечно, клеились, да кому они нужны-то… Годы шли, Петя рос, вот уж и маму я похоронила и поняла, что ничего в жизни не изменится, так и будет до старости. Ну и ладно, думаю, хоть сына на ноги поставлю.
Елена снова вздохнула и надолго замолчала. Надежда чувствовала, что терпение ее на исходе.
– И вот чуть больше года назад собрались мы как-то втроем, с подружками школьными. Так-то мы мало общались, когда я на родину уехала. Они в большом городе карьеру сделали, а я кто? Ольга еще приезжала изредка, да все бегом, торопилась очень, у нее мама тяжело болела, а Алена и вовсе глаз не казала. Потом мама у Ольги умерла, отец на другой женился, а потом и он умер. И она приехала, чтобы с делами разобраться. А Алена просто так, но я потом поняла, зачем она в наш город заявилась.
«Наконец-то к делу подошла!» – обрадовалась Надежда.
– Ну, собрались мы у меня дома, чтобы поговорить спокойно, без помех. Петька где-то у своих друзей завис, сказал, что ночевать не придет. Распили бутылку, потом Алена и говорит, что разговор у нас будет серьезный. Тут Ольга вступает и рассказывает, что муж ее бывший, Арсений Михайлович Чернов, очень крупный онколог, замечательный врач и все такое. У него своя частная клиника, лечатся там люди богатые, потому как дело это сложное, лекарства дорогущие, но дело свое доктор знает, а не просто деньги с больных тянет. Я тогда и спросила, что же она с таким человеком замечательным развелась? Ну, вопрос сложный, он ее на пятнадцать лет старше, как-то они друг другу не подходили, но остались близкими друзьями, часто видятся. Рада за нее, думаю, но не пойму, к чему она клонит. А Ольга так посмотрела на меня со значением и говорит, что в клинике у ее мужа лечится уже некоторое время Петр Павлович Витюков. Лицо у меня вытянулось, а она говорит, ты подожди, ты выслушай вот Алену сначала. А они, конечно, всю историю мою знали в подробностях, все-таки столько лет прошло, хоть и редко они приезжали, но виделись мы, я тогда все им рассказала. Тут Алена вступила, оказывается, у нее целый план был разработан. Нужно, говорит, уверить Витюкова, что у тебя сын – от него. А что такого? Скажешь, что ты его в честь отца назвала. Это очень удачно, что он – Петр, и Петька твой так же звался. Ты, говорю, рехнулась совсем, что ли? Да по срокам же ничего не получится! Он же вспомнит, когда мы виделись. А Алена отвечает, это ты рехнулась, да когда это было, чтобы мужик все правильно подсчитал. А тут все-таки больше двадцати лет прошло. Да зачем это надо-то, я спрашиваю. А затем, они отвечают, чтобы он твоему сыну наследство оставил. Да у него своих двое, я отвечаю, есть кому оставить. Точно, Алена кивает, но там денег столько, что если на троих поделить, все равно несусветное количество будет. А Петька твой, сыночек ненаглядный, когда наследство получит, с нами поделится. Ольга вот давно хочет клинику свою открыть, а мне, Алена говорит, до того надоело чужие деньги считать, хочу свои иметь. В общем, сама не знаю, как они меня убедили, скорей всего, не верила я, что план удастся. Алена еще говорит, ну чем мы рискуем? Ну, не узнает он тебя, а если узнает, то просто мимо пройдет, ну и ладно. В общем, уговорили они меня в основном из-за Пети. Какая у него тут будет жизнь, думаю, а так в большой город уедет, выучится… Опять-таки хоть и прошло больше двадцати лет, а не забыла я, как эта стерва, доченька Витюкова, мне серной кислотой грозилась лицо облить. Ну, напугала меня до полусмерти тогда, телефон отняла, я и уехала, ничего Витюкову не сообщив, но ведь и он-то меня не искал. Стало быть, выбросил из головы, у него небось таких, как я, много было… Простить себе не могу, что согласилась! – Елена вытерла мокрые от слез щеки.