Страница 28 из 49
– Ну да, так что извини… Еще и с Еленой Анатольевной теперь проблемы. Аквариум-то раскололся, так что ей новое местожительство понадобилось…
– Что? Не понимаю, при чем тут аквариум и кто такая Елена Анатольевна?
– Ой, – Катерина прыснула, – тут, понимаешь, какое дело. Еленой Анатольевной мы хамелеона зовем, то есть хамелеоншу, которая жила в том аквариуме.
– А что, она правда женского пола?
– Да кто же ее разберет! – отмахнулась Катерина. – Она же хамелеон. Но когда не прячется и не маскируется, то выражением морды очень похожа на тещу нашего хозяина, Елену Анатольевну.
«Елена Анатольевна!» – в голове Надежды будто включился свет. Небольшой такой, не люстра на двенадцать рожков, а скромный комнатный торшер. Но все же он кое-что осветил.
Если убийца следовал определенному ритуалу, то он должен был оставить какой-то след, ниточку, которая укажет путь к следующему убийству. Зачем он это делал – отдельный и очень важный вопрос, на который Надежда обязательно ответит, но позже. Она не забыла, как этот гад пытался их с Лилей отравить.
Но пока что он явно был на шаг впереди, тут же с горечью подумала Надежда. Шутка ли сказать, на его счету уже шесть убийств. А если считать риелтора Ларису Патрикееву, то и семь…
– Аквариум был дорогущий, пока еще новый привезут… Так что пришлось нашу Елену Анатольевну в контактный зоопарк отправить, тут по соседству.
Надежда на всякий случай спросила адрес зоопарка, после чего хотела уже отсоединиться, но Катерина все медлила.
– Ужас какой с этой Ольгой Трефолевой, – наконец сказала она. – Ты ведь там была?
– Была, да не успела, – призналась Надежда. – К моему приходу все уже было кончено.
– Какие-то ужасы вокруг происходят… – вздохнула Катерина. – Читала я статью некоей Путовой, так она прозрачные намеки делает, что все эти убийства между собой связаны. И тех четверых, что в ресторане убили, и того бизнесмена, которого в фитнес-центре вниз головой подвесили, и теперь вот докторшу эту, диетолога. Она утверждает, что все это звенья одной цепи.
– Да что ты? – фальшиво удивилась Надежда.
– Ага, доказательств только не приводит. Нарочно, наверное, завлекает, чтобы ее читали…
– Очень может быть!
– Ой, все, заканчиваю разговор, важная гостья с минуты на минуту должна прибыть! – спохватилась Катерина. – Кстати, знаешь кто? Петра Безбородова мать!
– Да что ты? – ахнула Надежда.
– Ага, она где-то от журналистов пряталась, а сегодня к нам приезжает. Сына хоронить ведь надо… Занимает два смежных номера, охрана у нее своя, наших и на пушечный выстрел не подпустят.
Надежда сообразила, что в отеле к Елене Безбородой будет никак не подойти, и Катерина не поможет. На том они и простились, и Надежда в который раз засобиралась в ванную.
Стоя под теплыми струями, она размышляла. Значит, к Елене Безбородовой сейчас никак не подобраться. Она-то знает небось, что не только ее сына убили, а еще и двух подружек старинных не пощадили. И резонно боится, что будет следующей, поэтому подстраховалась, охрану наняла. Что ж, будем надеяться, что охрана ее защитит.
Стало быть, Надежде в отеле «Лютеция» делать нечего, но и прохлаждаться, день терять она тоже была не намерена. Время-то дорого, убийца не дремлет.
По старой инженерской привычке Надежда Николаевна решила подступиться к проблеме с другого конца. Вот, например, карты. Какое они-то имеют отношение к убийствам? Вряд ли убийца устроил все нарочно, чтобы запутать следствие. Как выяснилось, жертв он подбирал неслучайно, все они были связаны между собой и каждая соответствовала своей карте.
Значит, нужно выяснить все про карты.
Чтобы окончательно сбросить остатки сна, Надежда закрутила горячую воду и пустила только холодную. Тихонько повизгивая, она выдержала три минуты, после чего выпила чашку крепкого кофе и вышла из дома, бодрая и готовая к новым приключениям.
В подвале дома городского судьи было жарко натоплено.
В углу, на охапке соломы, сидела травница Катрина. Лицо ее было бледным и изможденным. Напротив нее, рядом с простым дощатым столом, стоял монах-доминиканец. За спиной у монаха возвышался немой Ганс, здоровенный помощник палача.
– Катрина, я хочу помочь тебе! – говорил доминиканец мягким, обманчиво ласковым голосом. – Я хочу помочь тебе спасти бессмертную душу.
– Ежели вы хотите помочь мне, святой отец, выпустите меня отсюда. Мне тяжко здесь без солнца и воздуха.
– Ты называешь меня святым отцом, значит, ты признаешь себя дочерью моей во Христе. А любой отец, коли он заботится о своей дочери, должен воспитывать ее в строгих правилах христианской добродетели. Ты должна заботиться не о нуждах тела своего, но о нуждах души. И я помогу тебе. Но только если ты сама этого захочешь.
– Допустим, я захочу. Но что я должна сделать?
– Во-первых, ты должна покаяться, должна признаться, что вступала в сношения с дьяволом…
– Хорошенькое дело! Я должна признаться в богомерзком преступлении, которого не совершала?
– Ну вот, опять ты упорствуешь!
– Вы сказали «во-первых». Значит, будет еще и «во-вторых»?
– Совершенно верно, дочь моя!
Монах подошел еще ближе к Катрине и, доверительно понизив голос, проговорил:
– Дочь моя, во время обыска в твоем доме мы нашли карту. Я хочу знать, где ты взяла ее, а паче того – где находятся остальные карты из этой колоды. Ежели ты скажешь мне, где они, я постараюсь смягчить твою участь, насколько это возможно.
– Ах, вот вы о чем, святой отец! О той карточке… да я и не упомню, откуда она взялась. Должно быть, оставил кто-то из моих клиентов. Ко мне многие заходят.
– Вот как? Ну, скажи хотя бы, где остальные карты.
– Да не было больше никаких карт! Только та, которую вы нашли, святой отец.
– Не лги, дочь моя! Лгать инквизитору – большой грех! Я знаю, что за несколько дней до ареста ты гадала господину Фогелю, секретарю суда. Значит, тогда у тебя была полная колода.
– Что вы, святой отец! – Катрина смотрела на монаха невинным взором. – Господин секретарь божился, что не был у меня и не было никакого гадания.
– Ах ты, упрямая кошка! – монах ударил Катрину по лицу, отшатнулся и проговорил вполголоса: – Ну вот, не удержался и согрешил… дал волю гневу… а все ты виновата, все твое упрямство. Ты и святого заставила бы разгневаться!
Он отступил в сторону и обратился к немому Гансу:
– Сын мой, возьми на себя мой грех, поучи эту неразумную рабу Божью христианскому смирению!
Ганс довольно замычал, схватил кожаную плеть, подошел к Катрине и замахнулся. Катрина вжалась в стену и закрыла лицо руками.
Ганс взмахнул плетью, Катрина вскрикнула, на ее плече вспух багровый рубец.
– Сжалься, прошу тебя! – простонала Катрина, но Ганс снова замахнулся на нее плетью.
– Подожди, сын мой! – остановил его доминиканец и обратился к Катрине: – Дочь моя, оставь свою гордыню и упрямство. Скажи, где ты спрятала колоду карт, и Ганс больше не будет тебя бить.
– Святой отец, я не знаю, о чем вы говорите.
– Твое упрямство невыносимо! – вскрикнул монах и снова повернулся к Гансу: – Бей ее!
Немой довольно ухмыльнулся и с оттяжкой ударил Катрину плетью, еще раз и еще.
Молодая женщина сжалась в клубок и только тихонько вскрикивала от каждого удара, а в промежутках тоненько, безнадежно скулила, как больной щенок.
Наконец монах остановил немого Ганса и склонился над рыдающей Катриной:
– Ну что, упрямое создание, ты будешь говорить? Ты скажешь мне, где спрятала карты?
– Свя… святой отец, – прохрипела Катрина, – я не… не знаю, о чем вы говорите…
– Мерзавка! Упрямая еретичка! – доминиканец снова замахнулся на нее, но сумел удержаться и отступил на шаг. – Ты не понимаешь мягкого, отеческого отношения! Придется применить к тебе строгость!
– Строгость? – дрожащим голосом переспросила Катрина. – Значит, то, что было до сих пор, еще не было строгостью?
– Конечно, не было! Я же сказал тебе – до сих пор я относился к тебе по-отечески! – Он повернулся к Гансу и приказал: – Готовь кочергу, сын мой!
Ганс довольно замычал, схватил лежащую возле очага чугунную кочергу, поднес ее к пламени и стал поворачивать над ним, чтобы кочерга раскалилась.
Вскоре конец кочерги начал краснеть.
– Ну что, упрямица, ты еще не передумала? – спросил монах Катрину, которая с ужасом смотрела на раскаленную кочергу. – Покайся, пока не поздно, и скажи то, о чем я прошу!
– Но я ничего не знаю…
– Покайся, или ты узнаешь, как пахнет горелое мясо! Твое собственное мясо!
– Но я не знаю…
– Мерзавка! Еретичка! – доминиканец повернулся к Гансу и хотел уже приказать ему начать пытку, как вдруг Катрина проговорила странным, чужим голосом:
– Подожди, монах!
– Никак ты передумала? – Инквизитор взглянул на Катрину и в испуге попятился: ее лицо удивительным образом изменилось, сквозь него проступили другие черты, властные и жесткие, словно в Катрину вселилось какое-то существо.
– Она не передумала, – проговорило это существо, – а вот ты, доминиканец, передумаешь и не станешь больше мучить это несчастное создание!
Инквизитор повернулся к Гансу, ища у него помощи, но немой застыл, как каменное изваяние, и, кажется, даже не дышал.
– Ты хотел, чтобы она отдала тебе карты? – проговорило существо, вселившееся в Катрину. – Вот, получи их!
Существо протянуло к доминиканцу руки, и вдруг в этих руках появилась колода карт. Карты полетели в сторону монаха разноцветным потоком, но на полпути каждая карта оживала, и вот инквизитора обступили четыре знатные дамы в бархатных, расшитых жемчугом платьях, четыре молодых аристократа в разноцветных камзолах, в шляпах с перьями, и четыре короля с величественной осанкой, в золотых венцах, усыпанных самоцветными камнями.
– Отче наш, иже еси на небесех… – забормотал инквизитор, пятясь и истово крестясь. – Святой Доминик, покровитель нашего ордена, спаси меня от дьявольского наваждения…
– Вот твои карты! – говорило существо, вселившееся в Катрину. – Короли, дамы и валеты… твоя игра проиграна! Тебе никогда не получить карты Гермеса Трисмегиста, даже не мечтай об этом! И запомни, монах, если ты еще будешь мучить Катрину, я влезу в твою голову и сведу тебя с ума!
Карточные персонажи обступили монаха, тянули к нему руки и что-то шептали…
В голове монаха словно зазвучал колокол и множество голосов бубнили:
– Король, дама, валет… король, дама, валет…
Инквизитор вскрикнул и без чувств упал на каменный пол подвала.
Очнулся он от холода. Встряхнулся, как собака после купания, поднялся и огляделся.
Катрина лежала в углу на соломе. Немой Ганс стоял посреди комнаты как истукан. Пламя в очаге уже погасло.
Инквизитор ударил Ганса по щеке. Тот вздрогнул и завертел головой, бессвязно мыча и, видно, пытаясь понять, где находится.
Инквизитор позвонил в колокольчик, и вскоре в подвале появился Фогель, секретарь городского суда.
– Я закончил, – сообщил ему инквизитор, – грешница и еретичка не раскаялась, так что у нее остался единственный путь – на костер…