Роман о Лондоне

Парк явно не рассчитывал на такой оборот беседы и смотрел на Репнина с изумлением, особенно после того, как Репнин с усмешкой ответил: да, именно, они должны были сделать нечто подобное. То, например, что сделал Барлов. То, что в подобной ситуации сделали бы декабристы, что сделал бы Пушкин или что сделал Тухачевский.

— А вы не хотите учесть, что сделали красные?

— Они, сэр Малькольм, создали армию. Новую армию, — прибавил Репнин, зардевшись. — Для меня что вы ни говорите, этого уже достаточно. Они спасли Россию. Для меня этого достаточно.

Последние слова Репнина окончательно вывели шотландца из себя. Он закричал театрально, во весь голос: что они спасли? Какую Россию? Проходимцы без рода и племени? Космополиты?

Репнин с удивлением глядел на Парка, но не улыбался. Он вспомнил, что там, в России, у него осталась мать, которая, если верить сообщению Красного Креста, пять лет назад еще была жива. Парк тоже встал и уже примирительно говорил: он понимает — в тот момент царской армии трудно было определить свою позицию, решить, куда податься, направо или налево.

Репнин снова заулыбался: да, да, он и сам давно убедился — отдельный человек, отдельный солдат во время войны, в том числе и гражданской войны, лишен свободы выбора, над ним довлеет некая «географическая» судьба. Лично в его судьбе решающим оказалось то, что в Екатеринодаре в штабе Деникина он случайно встретился с отцом.

У шотландца или переменилось настроение, или ему уже надоели распри — он сказал, что отчасти согласен с Репниным. Ведь еще в Фермопилах произошло нечто подобное. Так постоянно было и в Шотландии. Удивительна судьба солдата. Он сочувствует солдатам. И Шотландия ведь страна солдат.

В Шотландии на протяжении долгих веков народный костюм определял истинную судьбу людей, так было и в его собственной семье, и с ним самим. Лондон это прекрасно понял и использовал в своих целях. Шотландцам запретили носить их одежду, возраст которой исчисляется тысячей лет. С августа 1747 года. А за непослушание их наказывали — выселяли в колонии. Надо признать, это некая магия — быть солдатом. А шотландский народный костюм на мужчине — очень красив. Мы не снимали его по ночам и спали одетые на земле, подложив под себя ветки вереска. Макалистеры вынуждены были переселиться в Канаду. Фергуссоны в знак непокорности украсили свои шлемы подсолнухами и терном. Макниллам не осталось ничего, кроме их низкорослых, лохматых кляч и ратного клича: «Победа или смерть!» Buadh ne Bas! Последний Роуз пал в Африке, в борьбе против немцев. Я его знал лично. Да и вы, русские, имели возможность познакомиться с нами во время Крымской войны, прибавил с гордостью шотландец. Кто знает, доколе бы продолжалась эта беседа о солдатах между огромным шотландцем и Репниным, если бы секретари не напомнили сэру Малькольму, что его ждет новый посетитель.

Несмотря на возражения, Парк распорядился, чтобы Репнина отвезли домой на его машине. Распрощался он с ним, вопреки ожиданию, очень любезно.

Очутившись у своего дома, Репнин вышел из машины и, погруженный в размышления, медленно стал отпирать дверь. Сердце стучало так, будто в нем поселилась певунья птичка. Он решил отказаться от любой службы у шотландца и от приглашений на уик-энды в Ричмонде. Ему все это казалось до крайней степени странным.

Но в тот же самый день он получил письмо, точнее, целую пачку писем от адвоката сэра Малькольма. Кипы бумаг. Описание и фотографии судна, предназначенного для постоянных рейсов на линии Лондон — Ленинград. Технические данные корабля, перечень обязанностей бухгалтерии. Валютная система. Указания по валютным операциям. Список портов следования в том и другом направлении. А в отдельном пакете анкеты, которые он должен был заполнить лично.

Ему предназначалось место помощника (следовательно, он таки помощник) бухгалтера на судне. К анкетам были приложены фотографии предназначавшихся для бухгалтерии кают. А в сопроводительном письме сообщалось, что октябрь он проведет в Шотландии. Следует пройти программу некоего курса и в конце его сдать экзамен. Жить они будут в замке. Предусмотрены и развлечения. Форель. Народные танцы. Одну неделю весь экипаж проведет вместе.

Затем, во второй половине дня к нему пожаловали двое молодых людей, секретари, которых он видел в канцелярии огромного шотландца. Они приехали на машине. Пригласили его посетить судно, которое восстановит регулярную связь с Ленинградом. Которое представляло почти нераздельную собственность сэра Малькольма. Судно уже было приведено в лондонские доки. Стояло на якоре в Гринвиче, недалеко от того дома, где некогда жил Петр Первый и откуда каждый день как простой рабочий шел на судоверфи. Корабль был весь белый и походил на прекрасный фрегат. На палубе и под ней сновали рабочие и что-то доделывали. Репнин проходил мимо них, мимо лебедок и разных приспособлений, словно миллионер, для которого готовят роскошную яхту, очень современную. Чтобы не мешать рабочим, ему посоветовали осмотреть лишь помещение, предназначенное для кассира и бухгалтерии. Оно было небольшим, но устроено со вкусом. На стенах развешаны фотографии Ленинграда, их здесь было так много, что Репнину показалось, будто он шагает по той книге, которую перед отъездом оставил ему граф Андрей. Когда они уже покидали корабль, Репнин услышал, как на судне заработали огромные моторы. Корабль легонько вздрагивал.

На борту корабля металлическими буквами было начертано его имя: Baltic Exchange.

Молодые люди отвезли его домой. Они вели себя крайне учтиво. Но расстались с ним довольно холодно. Сообщили, что в конце октября должен состояться пробный рейс. Они, мол, слышали, что и Репнин получит приглашение.

На следующий день Репнина позвали к сэру Малькольму снова. Просили явиться в одиннадцать, без опоздания. Дело срочное.

Ровно в одиннадцать Репнин снова вошел в канцелярию сэра Малькольма и был тотчас же проведен в библиотеку, где увидел в окно церковь святого Павла, на этот раз залитую лучами солнца. Парк встретил его весело.

Он надеется, что судно Репнину понравилось. Но оно понравится ему еще больше, когда он увидит его на ходу, в пробном рейсе. Скорость и мощь моторов, как у военных кораблей. А Парк рад будет встретиться с Репниным в Шотландии. В Шотландии он проведет целый месяц.

Парк разговаривал еще более любезно, чем накануне. Очень, мол, сожалеет, что им не удастся нынче побеседовать подольше. Репнин, конечно, получил анкеты, которые надо заполнить собственноручно. Хотелось бы получить их от него уже завтра. Этот месяц в Шотландии, который члены экипажа проведут вместе, будет очень веселым.

Репнин заметно порывался что-то сказать.

Наконец, словно чувствуя какую-то свою вину и явно желая избежать ссоры, он заявил, что не хочет, не может принять это предложение — он чувствует себя неспособным исполнять обязанности помощника бухгалтера на судне.

Он твердо решил не поступать на корабль.

Он солдат, и не пригоден для чего бы то ни было другого.

Шотландец смотрел на него холодно и спокойно, но молчал. В конце концов улыбнулся. Встряхнул своей лохматой головой и отвернулся от Репнина.

Тихо проговорил. Ну что ж, ладно. Он тоже солдат и может его понять. И все же просит еще раз спокойно поразмыслить об этом предложении дома. Он хотел помочь ему, поддержать его в тяжкой эмигрантской жизни. Обещал это и своей жене, русской по происхождению.

Репнин залился краской.

Пусть еще раз подумает. Парк завтра снова уезжает в Париж. Должен сказать, что это последний случай, когда он вмешивается в чужие личные дела, которые его не касаются. В дальнейшем он намерен порвать связи и с Комитетом. И с генералом Петерсом. Это последнее, что он пытается сделать для Репнина. Пусть еще раз обо всем поразмыслит дома и, если передумает, сообщит ему.

ПАНЕГИРИК ВО ИМЯ РОССИЙСКОГО ВОИНСТВА

В Англии август — разгар лета. Лондон — пуст, все — на отдыхе. Жизнь оставшихся в городе течет спокойно — на улицах, в парках, в прохладе кинотеатров, в пивных за кружкой пива. Даже автобусы движутся не спеша, спокойно. Спешат лишь поезда метро.