Страница 6 из 8
Эффект – неописуемый.
Наутро, заметив пропажу, Софа застонала. Присмотрелась – недоверчиво сняла один узелок. Развязала – быстренько сорвала остальные, спрятала под передник:
– Так и на рынок не надо носить, – пересчитала мелочь. – Только бы пса у Бухтияровых на ночь выкляньчить.
Она догадалась по лоскуткам о ночном покупателе.
Каюков переправил студенческие пожитки на новую квартиру.
Перед Рождеством Аля показала ключ:
– Сегодня тот дом распределяли! В штабе кооператива говорят: «Десять комнат свободных. Одна – ваша» – «Зачем? Я ж одна!» – «Век одной не будете; Да вы работали с первого дня до последнего». Не отбилась. Нет у меня настойчивости. Что с комнатой делать? Ну, давай думать!
Думали…
Думали…
Сыграли свадьбу.
1962
Как вернуть утраченную любовь
Трудно не делать глупостей, если на них хватает ума.
Это началось накануне полёта в космос первого холостяка. То было на его родине.
Стоял август.
По Волге-океану гуляли белые теплоходы. Усталые волны с ленцой выползали на пологий пляж, да с неба, ясного, как девичьи глаза, струилась нежная теплынь.
А публика!
Ей тесно, как в предпраздничном чебоксарском автобусе. Даже негде упасть погреть свои кости.
Ага!
Вон у грибка крохотный песчаный пятачок.
Разоблачаюсь.
Я нырнул и пошёл себе на дно.
Грех мой – иду вслепую. И только б-бам!
Из глаз брызнул приличный сноп искр.
«Подводное нападение? Наверх!»
Едва глотнул я воздуха – под носом, тем самым носом, который на семерых рос, а мне одному достался, вынырнула русалочка. Афродита из речной волны! Улыбнулась. О Боже! За такую улыбку отдал бы миллион. В новых – какой разговор! – хотя за душой ни гроша.
«Какая прелесть! Какая прелесть! И встретил на дне с закрытыми глазами!»
Во мне заклокотало рыцарство.
Я смело протянул ладошку уточкой и назвался.
Мы долго плавали наперегонки, ныряли, ходили по дну на руках – всё это звенело в моей груди божественной мелодией первого свидания.
Безынцидентно прошёл первый испытательный, пилотный поцелуй.
Я рассчитывал на не слишком резкую пощёчину и недолгую обиду синеглазки, а получил трогательную уверенность во взаимности.
Бог миловал и на персональных смотринах в Валином доме. В вечернем костюме я чувствовал себя, как манекенщик при показе сомнительной новинки модной мысли.
Ценители – Валя и её мама, кандидат в тёщи.
Я, кажется, произвёл впечатление.
Я свободнее вздохнул и даже рискнул посмотреть самой тёще в глаза. Слово чести, она, как и её юное чудо, понравилась мне с первого взгляда.
Прекрасно всё шло к финальной ленточке, которую предстояло разрезать в загсе.
Второе сентября.
Прибывает космонавт.
Улицы с рассвета запружены. Илья-пророк, завотделом дождей небесного управления «Гром и молния», из зависти к космонавту льёт ливмя.
Но когда над городом пронесся на боку ТУ-сто с лишним, тучи расступились, и заулыбалось солнце. Вместе с нами оно приветствовало первого космонавта-холостяка.
Космонавт, крепко сбитый милый парень с очаровательной родинкой («милый» и «очаровательный» – первые Валины слова при виде гостя), стоя в открытой «Волге» скользит по узенькой асфальтовой реке с людскими берегами.
Вот он на площади.
На трибуну плывут цветы.
Понесла и Валя тот самый букет, который я преподнёс ей сегодня.
Подаёт космонавту.
Тянется на ц-цыпочках… ц-целует…
Я вздохнул, примирительно закрыл глаза.
Открываю – поцелуй продолжается! И продолжение следует!
В моей груди что-то оборвалось, упало к ногам.
Я весь увял.
Я шатаюсь незамеченным в бурливой толпе.
Площадь ликует.
А я думаю:
«Все мы любим космонавтов. Но зачем это так выпукло подчеркивать столь долгим поцелуем на глазах у бедного жениха?»
Слава Богу, поцелуй кончился. Они смеются.
Плакал мой покой.
Пока гостил космонавт, Валя была на всех с ним встречах. Правда, среди встречающих.
«Чтобы полюбила по-прежнему, надо стать тем, от кого она сейчас без ума», – философски заключил я и приплёлся в аэроклуб.
От меня открестились. Слабак!
Вале, между прочим, торжественно объявил – записался в космический кружок!
Валя несказанно обрадовалась.
На её весах любви я, кажется, дал щелчка небесному отпрыску.
Чтобы укрепиться в этом, я уходил из дому в часы, которые хотел проводить в космокружке, тоскливо отсиживался за аэроклубом в тихом бесопарке Гагарина. И грустно размышлял о времени, о Вале, о себе, опасаясь встреч со знакомыми.
Космонавт улетел.
Я купил гантели.
На Валиных глазах поднял на вытянутые руки два пуда.
Валя застыла в восхищении.
Я напрягся, зашатался.
Валя воскликнула:
– Милый! Я вижу, как тернист путь в космонавты! Но ты настойчив, ты им будешь! Правда?
Я отрешённо пролепетал:
– Наверное…
Мы поженились.
О тёще (какое грубое слово!) задумал поэму в трёх частях: детство, отрочество, юность.
В меня сатирик может разрядить фельетон.
Всё так же пять раз в неделю я скрываюсь в глуши гагаринского парка и нервно грызу кончик уже сотого карандаша. Творю.
В самозаточении вчера закончил пролог.
Героиня глубоко лиричной поэмы наверняка спасёт меня в час грядущего разоблачения.
Я не вешаю носа.
1963
Третий билет
Они вошли и в автобусе МВН 21–20 стало как-то видней.
Юноша – сама свежесть, сама молодость – провёл под локоток к сидению свою спутницу. Тихую, светлую.
Сосед, дремучий дедуган, деликатно зевавший, просиял, как несмышлёныш. Локтем пнул меня в бок.
– Смотри! С нами едет Весна! Писаная красавица! Жемчужинка!
Академический бородач восторженно выхватывал из тайников древнего сердца самые яркие эпитеты и безотчётно стрелял ими в прелестницу.
Молодые не слышали его.
Они сидели молча, смотрели друг на друга и улыбались.
Девушка вмельк обернулась.
Ой и глаза!
Столько тепла, что в них может наверняка сгореть весь белый свет. Может и отогреться. И ясные синие угольки дарили молодое тепло вихрастому принцу.
К ним глыбисто придвинулась кондукторша.
– Три, – подал монету юноша.
Кондукторша пошатала плечами.
– Вас же двое?
– Трое.
– ?!
Юноша привстал. Наклонился к самому лопушку уха кондукторши и торжественно доложил:
– Трое нас. Она (взгляд на девушку), я и наша любовь. Наша любовь уже взрослая. И зайцем не хочет ездить.
Пассажиры засияли.
Я – тоже.
А. Я. Безбилетный. 20 января 1963