Литературная ладья

Виталий Стадниченко

Литературная ладья

КТО ТАКИЕ ДЕД И БАБА

Все мы помним из детства сказки, в которых есть герои Дед и Баба. Помните? Курочка Ряба, Колобок… А кто они такие, Дед и Баба? Какой у них возраст? По нашему представлению им лет семьдесят, не меньше. По крайней мере тв детстве я именно так и представлял.

Но так ли это? «Не было у Деда с Бабой детей», но явно хотелось. Но не получалось, бывает. В те годы восемнадцатилетняя незамужняя девушка считалась уже перестарком. Полагаю, Деду и Бабе было не больше тридцати пяти лет. Возраст вполне достаточный, чтобы во времена складывания сказок о них считаться стариками. Но, стоп. Сказки ли это?

Сказки про Деда и Бабу имеют более глубокие корни. Это мифы.

Дед и Баба из историй про них – наши первопредки. Первые люди на Земле. Ну ладно, первые славяне.

Возьмём сказку про курочку Рябу. Многие её не понимают. А есть и такие, что высмеивают. Как же так? Сами били-били яичко, пытались разбить, а когда оно разбилось: заплакали. Никакой логики. А логика есть. Яичко то не простое – золотое. Мёртвое.

Будучи перволюдьми – Дед и Баба были старше этого мира. Старше Яви, как в старину назывался людской план реальности. Стояла их изба посреди Пустоты. А пустоту следует заполнить. Из чего? Ab ovo – из яйца. Во многих культурах считалось, что из яйца появляется Вселенная. В славянской культуре считалось так же. Именно затем Дед и Баба били яйцо, которое снесла курочка Ряба, чтобы их изба стояла отныне не в Пустоте, а в были.

Но яйцо было не простое, а золотое. Крашенное. А из крашенного яйца Вселенная не появится. Раз в год, по весне, возникает опасность, что разломится яйцо, выйдет из него новый мир и поглотит существующий. Отсюда – дохристианский обычай красить яйца, делать их будто золотыми, непригодными для появления новой Вселенной. Красить – это делать яйца красивыми, а не использовать для этого красную краску.

«Не плачьте Дед, не плачьте, Баба, – кудахчет курочка, – снесу вам яичко не золотое, а простое». Снесу вам яичко, из которой вы сделаете, наконец, окружающий мир.

Кстати о мышке. У неё решающая роль не только в этой истории, но и про репку. Той, где посадил дед репку, а вытянуть не может. Это не про малых сих, это про то, что мышка (как и некоторые другие животные) нечто большее, чем о ней принято думать. Но это тема другого эссе.

Другая важная история про Деда и Бабу – про Колобка. И это тоже миф, а не сказка.

Колобок – это, буквально, круглый. Вообще, корень «кол» очень важен для наших предков. Кол, колобок, коловорот, колесо… Коло и есть круг. Символ Солнца. Колобок и есть Солнце.

Дед и Баба (которые к тому времени уже создали Вселенную) завершили стоящую вокруг Зиму тем, что создали Колобка. Создали Солнце.

Путешествие Колобка есть Лето. Тот период, когда есть Солнце. Лиса, которая его съела, символизирует Осень, Она – воплощение Осени.

Осень съедает Солнце, но, на самом деле, это не конец истории. Начнётся новая весна, и Дед с Бабой опять пометут по сусекам и испекут новое Солнце. И снова всё повторится. И коловорот сей будет бесконечен.

ИЕРОНИМ – ЧЕЛОВЕК КНИГИ

Хотя Иероним Стридонский почитается и православной церковью наравне с католической, в России литературы о нём почти нет. Основным источником о нём на русском языке является книга А. Ф. Диесперова, написанная ещё в XIX веке – произведение, богатое фактическим материалом, но стилистически написанное весьма устаревшим языком. Так же можно назвать житие Блаженного Иеронима за авторством Димитрия Ростовского. Существует, по-видимому, только одна современная книга об этом человеке – книга А. Р. Фокина.

Иероним Стридонский родился в городе Стридон в Далмации по разным данным либо в 342, либо в 344 году нашей эры. Смерть этого человека тоже недостаточно документирована. Точно известны день и месяц: 30 сентября, а вот каком конкретно году, опять неясности: называют либо 419, либо 420 год. В любом случае, святой Иероним умер в городе Вифлеем. Самый максимальный разброс дат даёт нам срок жизни святого Иеронима 78 лет. На самом деле он, по-видимому, прожил на несколько лет меньше. В любом случае его главный труд – перевод Библии на латинский язык, сегодня известный как Вульгата, иначе как духовным подвигом не назовёшь.

Неизвестно точно и мирское имя святого Иеронима, вероятнее всего он носил имя Евсевия, в честь своего отца. Родители принадлежали, как можно думать, к классу богатых отпущенников, они были христиане и своему старшему сыну дали строго христианское воспитание. «Я вскормлен, – говорил впоследствии о себе блаженный Иероним, – на кафолическом молоке с самой своей колыбели и был тем более предан церкви, что никогда не был еретиком». Тем не менее, он крестился поздно, в возрасте 20-ти лет. Начальное образование Иероним получил дома, причем учитель его, несмотря на суровость своего характера, сумел внушить талантливому ученику любовь к науке.

На сегодняшний день город Стридон разрушен. Далмация – историческая область на территории современных Хорватии и, частично, Черногории. Рождение Иеронима именно в этой местности позволяет некоторым исследователям относить его наравне с Коперником и Ницше к числу выдающихся деятелей прошлого, «которых славянство при желании может считать своими, но полную принадлежность которых к нему установить едва ли удастся когда бы то ни было». С другой стороны, Иероним родился настолько близко к Италии, что итальянцы считают его своим.

Первое критическое издание Иеронима было сделано Эразмом Роттердамским. Им впервые было установлено то, что некоторые сочинения приписываются Иерониму ошибочно. Он же просил у папы Льва X позволения посвятить ему свой труд. Известно по этому поводу написанное латынью письмо гуманиста папе, «который величием своим настолько же превосходил смертных, насколько сами смертные превосходят скотов» – так, по крайней мере, читаем мы в этом письме. Здесь же находится отзыв об Иерониме: «Блаженный Иероним настолько является для Запада царем теологов, что, пожалуй, только он один и достоин у нас имени теолога. Это не значит, чтобы я осуждал других, но даже и славные по сравнению с ним помрачаются его возвышенностью. Сама ученая Греция едва ли имеет кого-нибудь, с кем могла бы сравнить этого мужа, наделенного столькими исключительными дарами. Сколько в нем римского красноречия, какое знание языков, какая осведомленность во всем, что касается истории и древности. Какая верная память, какая счастливая разносторонность, какое совершенное постижение мистических письмен (Св. Писания). И сверх всего, какой пыл, какая изумительная вдохновенность души божественной. Один он услаждает красноречием, и научает ученостью, и привлекает святостью. И этот-то автор, единственно достойный, чтобы читаться всеми, один же и испещрен ошибками, и затемнен, и обезображен так, что даже ученые не могут понимать его». (Перевод, данный А. Диесперовым в книге «Блаженный Иероним и его век»)

В возрасте двадцати лет Иероним уехал в Рим, где получил серьезное образование и очень быстро прославился своей начитанностью, остроумием и красноречием. Известный грамматик Донат привил ему любовь к латинской культуре, к классической латинской литературе, к изящной словесности. Эту любовь Иероним пронес через всю жизнь. Она лежит в основе одного из его главных внутренних конфликтов. Но именно эта любовь к античной литературе и ее глубокое знание позволили Иерониму выполнить главную задачу жизни – осуществить перевод Библии.

Иногда Иеронима представляют человеком непоследовательным и очень впечатлительным, «который метался между восторгом перед древней культурой и ее отрицанием во имя веры». При этом приводится выдержка из его письма Евстохии: «Когда много лет тому назад я отсек от себя ради царствия небесного дом, родителей, сестру, близких и, что было еще труднее, привычку к изысканному столу, когда я отправился в Иерусалим, как ратоборец духовный, от библиотеки, которую я собрал себе в Риме ценою великих трудов и затрат, я никак не смог отказаться. И вот я, злосчастный, постился, чтобы читать Цицерона. После еженощных молитвенных бодрствований, после рыданий, исторгаемых из самых недр груди моей памятью о свершенных грехах, руки мои раскрывали Плавта! Если же, возвращаясь к самому себе, я понуждал себя читать пророков, меня отталкивал необработанный язык: слепыми своими глазами я не мог видеть свет и винил в этом не глаза, а солнце».