Сыновья

Катарина служила в конторе кооперативного товарищества. Она умела двумя-тремя меткими, язвительными штрихами обрисовать того или иного из своих начальников, «господ товарищей». Дважды она подавала жалобы на дирекцию в суд по трудовым конфликтам, и оба раза требования ее удовлетворяли.

С тех пор между нею и ее начальством шла непрерывная мелочная война; от Катарины с радостью бы избавились, но она не уходила из чистого упорства.

Эта решительная девушка пришлась Вальтеру по душе. Катарина была начитанна, и суждения ее отличались четкостью и определенностью. Из писателей она больше всего любила Бальзака, Диккенса и Готфрида Келлера, чем окончательно завоевала симпатии Вальтера.

В те годы Камерный театр на Безенбиндерхофе считался одним из наиболее передовых в Германии. Под художественным руководством Эриха Цигеля и Артура Закхайма, выдающиеся актеры, имена которых вскоре стали известны далеко за пределами страны, создавали для ценителей искусства интереснейшие спектакли.

Катарина и Вальтер стали рьяными посетителями Камерного театра, а вскоре и завсегдатаями «Артистического погребка» — небольшого ресторана при театре.

Однажды, по дороге в театр, Вальтер встретил Грету Бомгарден. Он бы ее не узнал, если бы она так пристально не смотрела на него.

— Да ну? Неужели ты?

Грета подошла и протянула ему руку. Она пополнела, щеки еще больше округлились. А как разодета! Элегантное летнее светлое пальто, широкополая соломенная шляпа… Он невольно взглянул на ее ноги. Так и есть — высокие каблучки!

Столь бесцеремонный осмотр смутил Грету. Но она ничего не сказала, только взглянула на Вальтера.

— Ну, как живешь, Грета? Не видались мы с тобой целую вечность!

— Да, это верно. Тебя удивляет мой вид?

— Нет, нисколько! Право же… Так что же ты поделываешь?

— Работаю личным секретарем у Маркардта.

— Да? Скажи пожалуйста! А кто такой Маркардт?

— Не знаешь? Ну, как же так? Ведь это первый человек в «Кооперативном товариществе оптовых закупок»! Его знает весь Гамбург. По крайней мере, все социалисты.

— А ты разве все еще социалистка?

— Ты сомневаешься, Вальтер? Не обижай меня! Ведь я все та же стрекоза, «тяжелый случай», как ты меня называл! — Она рассмеялась и схватила его за руку. — Уверяю тебя!

— Верю! — сказал он.

— Это потому, что я не так… не так одеваюсь, не прыгаю и не ношусь, как коза? Поверь, все это только внешнее. В конце концов, мы стали старше, а значит, и благоразумия прибавилось, верно?

— Разве так уж обязательно людям с годами становиться благоразумней?

— Да видишь ли… Я… я… Нет, ты странный… Скажи, ты хоть чуточку рад, что мы встретились?

— Рад ли?

— Только честно, прошу тебя!

— Ну конечно же, Грета! Не часто бывает, что вдруг встретишься после стольких лет. А воспоминания… Не знаю, поймешь ли ты меня…

— Еще бы! Я очень хорошо тебя понимаю! Очень! Ты не проводишь меня немного?

На короткое мгновенье он заколебался.

— К сожалению, не могу, Грета! У меня свиданье.

— С «ней»? — Грета лукаво подмигнула.

Он смотрел ей вслед, смотрел на высокие каблучки, делавшие ее походку манерной, неестественной. Грета!..

Грета!..

Когда Грета была уже далеко, он вдруг вспомнил, что ничего не сказал ей о трагическом конце Ауди. Да и Петера она знала… Вальтер вдруг громко рассмеялся. Так ли уж много лет прошло со дня их последней прогулки по Альстеру? Как она клялась, что никогда не станет модной куколкой! Не наденет ботинок на высоких каблуках… Та ли это девочка, которая посреди улицы теребила бороду старого морского волка? Так ли уж давно это было? Неужели мы и в самом деле та-а-кие старые?

II

— Да ты задохнешься в затхлом воздухе родительского дома! — сказала Катарина и прибавила: — Лучше всего тебе жить отдельно. Мне тоже невмоготу оставаться со своими. Давай поселимся вместе, снимем две хорошие комнаты. Мы оба зарабатываем, можем жить, как нам нравится.

Вальтер посмотрел на нее, но промолчал. «Это невозможно, — подумал он, — не могу же я оставить теперь мать одну».

Словно угадав его мысли, она продолжала:

— Ты имеешь право на личную жизнь. Даже обязан подумать о себе. А не можешь — ну что ж! Я, во всяком случае, поселюсь отдельно, а ты будешь приходить ко мне. Когда захочешь. Смотри на мой дом, как на свой!

Вальтер по-прежнему молчал. «Чего она добивается? — спрашивал он себя. — Чтобы мы поженились? «Берегись! — сказал как-то шутя Ганс Шлихт. — В тот день, когда она решит выйти за тебя замуж, тебе крышка!» Нет, нет, с этим делом еще можно подождать, и довольно долго. Не та-а-ак уж нам все-таки много лет».

Да, энергии у Катарины было — хоть отбавляй. Не прошло и нескольких дней после этого разговора, как она уже сняла на Хаммерландштрассе комнату с кухней. Он должен непременно и сейчас же пойти взглянуть на ее новое жилище, сказала она Вальтеру.

— Тебе очень понравится! — уговаривала Катарина. — Из окон чудесный вид на Хаммерский парк!

— Довольно далеко все-таки от Норд-Сан-Паули!

— Не очень! — возразила она. — Да и все равно, ты будешь жить больше у меня, чем у своих.

— Ты уверена?

И вот они осматривают ее квартирку.

— Ну? — воскликнула она. — Нравится? А когда я еще обставлюсь, как задумала, тогда… Дай только срок!

Она водила его по комнате.

— Никакой кровати — это пережиток… Вот здесь будет стоять широкая софа с выдвижными ящиками, куда можно убирать постель. Там — книжная полка. В углу — маленький шкаф, совершенно гладкий, очень простой. Стол, два стула, пожалуй, еще кресло, тут, у окна. И все. На стене я повешу морской пейзаж Гогена. В книжном магазине Ауэра я видела чудесную репродукцию. А тут, над диваном, твой портрет. Да, да, зря ты усмехаешься! А затем… Пойдем, пойдем сюда! Вот здесь я устрою прелестную кухоньку. Есть и крошечная кладовая. Тут будет столик с электрической плиткой. Там — узкий, но высокий шкаф для кастрюль, посуды и прочего. Боже, как я рада! Наконец у меня есть мое царство, где я сама себе госпожа! И вполне хватит места на двоих!..

Как она была оживлена, разговорчива, счастлива!

III

Шли дни. Большие и малые события несли с собой тревоги и огорчения, изредка — радости. Каждое утро Карл Брентен торопился из дому, чтобы обойти знакомых рестораторов и трактирщиков и всучить свой товар. Каждый вечер Фрида мчалась к поезду, чтобы поспеть к Загебилю, где она работала смотрительницей при уборной. Вальтер, который стоял на таком видном месте в «черном списке» союза промышленников-металлургов, что нигде не мог получить работу по специальности, работал маляром на верфях. Семья Брентенов кое-как сводила концы с концами, жили до предела скромно, хотя и работали три человека, — курс марки ежечасно падал.

Однако общественные события были куда серьезней. Убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург обезглавило революционное руководство рабочего класса Германии. Разрозненные выступления рабочих беспощадно подавлялись кровавой рукой реакции. Так было в Баварии, Брауншвейге, в Средней Германии, в Фогтланде и особенно в Рурской области, где после капповского путча рабочие яростно отбивались от наступающей реакции. Уныние и безнадежность все больше овладевали трудовым народом. Тысячи трудящихся, которые вступили в профессиональные союзы, возлагая на них большие надежды, теперь повернулись к ним спиной. Рабочий класс Германии, на радость его заклятым врагам, был расколот на два больших лагеря, ожесточенно боровшихся друг с другом всеми средствами, какие только были в их распоряжении. Социал-демократические лидеры не извлекли уроков из своей роковой политики. Еще яростней боролись они за сохранение буржуазной мнимой демократии, спекулируя на государственных постах, предоставленных им буржуазными партиями. Многие лучшие борцы рабочего движения не захотели участвовать в этой роковой и постыдной распре; разочарованные, они отошли в сторону.