Сыновья

Пауза.

Вальтер прихлебывал солодовый кофе. Она ела поджаренный хлеб, который поставила на стол. Подняв голову, Вальтер увидел, что она не спускает с него внимательных глаз. И еще он заметил, что у нее чудесные ровные зубы. Не выдержав ее взгляда, он снова опустил глаза.

— Твой отец тоже в армии?

— Да.

— Братья и сестры есть?

— Одна сестренка.

— Старше тебя?

— Нет, я старший.

— А! Значит, глава семьи.

Опять молчание.

— Что ж ты не ешь? В следующий раз я приготовлю тебе что-нибудь повкуснее.

— Спасибо.

Вальтер взял ломтик белого хлеба и откусил кусочек.

— А подруга у тебя уже есть?

— Сейчас нет. Но была.

— Вот как! Была! Смотрите-ка!

Она сделала удивленное лицо, поджала губы и покачала головой. «Чудачка какая-то! — подумал он. — Ну, да, была подруга — что тут удивительного?»

— Твоя подруга была старше или моложе тебя? Старше или моложе?

Глупый вопрос. А в самом деле, Грета старше или моложе? И он ответил:

— Да как будто однолетки мы.

— Оба, значит, зеленые юнцы, — улыбнулась фрау Тиссен. — Ну, и как… никогда вы не играли… в папу и маму?

Он с удивлением, даже с досадой взглянул на нее. Мелет всякий вздор. Глупо!

— Нет, в игры мы уже давно не играем, не маленькие мы!

Иоганна Тиссен громко рассмеялась. Взглянув на молчаливого, серьезного юношу, она снова разразилась хохотом. Вальтер, насупившись, сердито смотрел на нее. «Пойду я», — решил он. Нет, эта женщина совсем не такая, какой показалась ему на первый взгляд.

— Тебе семнадцать уже минуло? — спросила она. — Ведь в эти годы пора быть мужчиной!

— Конечно! Как же иначе!

— Ах, так? — Она рывком придвинулась и села рядом с ним, в углу дивана. — Ты, значит, мужчина? Какой же ты мужчина?

Он вскочил. Но Иоганна с неожиданной силой притянула Вальтера к себе, взяла в обе руки его голову и поцеловала так неистово, что зубы их стукнулись.

Вальтер вскипел, стыд и гнев охватили его. По мере того как его силы крепли, ее — ослабевали. Он отбросил ее от себя сильным толчком. При этом сдвинул стол и опрокинул чашку, остатки кофе пролились на скатерть.

— Не будь дурнем! Иди ко мне, останься!

Он заколебался. Взглянул на нее. Ее голова лежала на валике дивана, веки были опущены, рот полуоткрыт. Она дышала часто и тяжело, будто с трудом ловила воздух. Вдруг она взмахнула ресницами и посмотрела на него широко открытыми глазами — так широко, что взгляд их показался ему жутким.

— Иди же сюда, глупый мальчик, иди же!

Вальтер опрометью выбежал из комнаты, схватил в передней свой рюкзак, бесшумно закрыл за собой дверь и ринулся вниз по лестнице с такой быстротой, какую только позволяла его тяжелая ноша. На улице он попытался посмеяться над тем, что только что произошло, но смеха не получилось.

IV

Теперь Вальтер почему-то смотрел на своих сверстников с тайным чувством превосходства. Он был убежден, что в их жизни еще не было таких переживаний. Он любим. И это не пустяки, не просто какие-нибудь шуры-муры, нет, его по-настоящему полюбила настоящая женщина, у которой уже есть дочь. Вот удивился бы Петер и все остальные, знай они о приключении Вальтера!

С необычным рвением окунулся он в работу. Впервые испытал радость от того, что своими руками создавал какие-то ценности. Надо было сделать нарезку на восьмидесяти вентилях. Резец работал превосходно, послушно бежал суппорт; готовые вентили шеренгами выстроились на доске.

Мастер Матиссен, обходя около полудня ряды станков и проверяя готовые детали, особенно внимательно присматривался, как показалось Вальтеру, к его изделиям, но отошел, ничего не сказав.

Он был, по-видимому, доволен. Да и сам Вальтер был доволен собой.

После обеденного перерыва явился Петер. Он пришел к убеждению, что должен писать пьесы — трагедии и драмы. Только через сцену, заявил он, можно оказать воспитательное воздействие на людей. Театр внушает народу благородные чувства и порывы. Тут он поведал Вальтеру, что работает над драмой, которая будет называться «Молох».

И Вальтер услышал историю молодого человека, сына богатого промышленника. Сын этот, честная душа, идеалист, порвал с родителями: эксплуататором-отцом и доброй, но глупой, как индюшка, матерью. Все бывшие друзья отреклись от Рейнгольда — так назвал своего героя Петер. Рейнгольд отказался от наследства, покинул родительский кров и примкнул к рабочим, чтобы вместе с ними бороться за нравственные идеалы социализма.

— Ну, как по-твоему, интересный сюжет? Нравится тебе?

«Увы! — подумал Вальтер. — Примитивно и неправдоподобно. Однако если ввязаться в спор с Петером — конца не будет». Но, против своего намерения, он спросил:

— А в чем драматизм?

— В переживаниях героя, — не задумываясь, ответил Петер. — И, наконец, в его революционном решении.

— А!.. Так!.. Гм!.. Значит, если я правильно понимаю — без трагической развязки.

— Совершенно верно! — ответил начинающий драматург. — Я хочу отойти от шаблона. Пьеса завершится торжеством положительных начал. Важно показать все варварство капиталистического строя и его неизбежную гибель. Возможно ярче изобразить, как в разлагающемся старом укладе возникают ростки нового, высшего, социалистического строя.

— Тема серьезная.

— Не правда ли? Ты понимаешь — это тема нашей эпохи. Если б только она удалась мне… Ну, поживем — увидим!

И Петер, по-обыкновению, уставился куда-то в пространство взглядом ясновидящего…

Через минуту он уже стоял у станка. Вальтеру видно было, как проворно движутся его руки; и все же он успевал то и дело заглядывать в лежащую рядом раскрытую толстую тетрадь в коленкоровой обложке и, отрываясь на мгновенье от работы, что-то записывать в нее.

V

В этот вечер, выйдя с завода, Вальтер очутился неподалеку от Боргфельдерштрассе. Перед уходом с работы, в раздевалке, он твердо решил отправиться туда. Ведь, в конце концов, нужно забрать мешок из-под картофеля. Фрау Тиссен не покажется странным, что он пришел за ним. И может быть, в будущее воскресенье они вместе отправятся в деревню за продуктами.

С завода Вальтер ушел одним из последних. Он двинулся по набережной канала — это был кратчайший путь к Боргфельдерштрассе.

По правде говоря, невероятно глупо было вот так, опрометью, убежать. Она могла подумать, что он испугался. Испугался поцелуя? Вот еще!.. Смешно просто! Но как она закатила глаза! Хоть кого бросит в дрожь.

Чистюля она, вся блещет чистотой. Она и ее квартирка, Вот если бы у нее не было мужа и ребенка! Мужа-то, в конце концов, нет здесь.

Непременно пойду, сказал он себе, хотя где-то в глубине души знал, что не пойдет. А тянет… Теперь-то он понял, чего она хотела от него. И мучает его не столько желание, сколько любопытство, его и влечет к ней и что-то отталкивает.

С каждым шагом, приближающим к ее дому, он все больше терял смелость.

Жена солдата с ребенком. В один прекрасный день муж вернется домой…

И вот Вальтер у ее подъезда.

Дверь была открыта, но он так и не решился войти.

На обратном пути он долго околачивался у вокзала Берлинер Тор. Поезда проносились в ту и другую сторону. С грохотом мчались трамваи, и пыхтели на подъеме грузовики. Если бы она не была такой насмешницей, не смотрела на него с такой обидной иронией…

Он и высмеивал себя и проклинал свою нерешительность, но… все же направился к кассе, где ему закомпостировали сезонный билет.

Вот он уже на перроне, а все еще колеблется.

Но поезд подошел — и он вскочил в вагон.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

I

Инспектор Пауль Папке, все еще весьма представительный мужчина, несмотря на мешки под глазами и поседевшую бородку, в один солнечный июльский день явился к Фриде Брентен. Он протянул ей пучок красных и белых гвоздик.