Сыновья

Флеш испугался, побледнел и остановился, вопросительно глядя на таможенного инспектора. Он собирался было шепнуть Брентену, пусть, мол, подумает, что делает, и опомнится… Но раньше, чем он успел произнести слово, Брентен, в самое последнее мгновение, овладел собой и наскочил не на Флеша, а на его напарника.

— Прячешь контрабандные товары, а? — бешено гаркнул на него Брентен.

Тот, запинаясь от испуга, ответил, что никакой контрабанды у него нет.

Инспектор Брентен тяжело поднял руку к козырьку, повернулся и медленно зашагал к таможне.

Позади него, на мосту, слышался гулкий топот шагов уходивших рабочих, а потом и взрывы сдерживаемого смеха.

III

Пока Брентен шел домой, в нем так разбушевалась ненависть, что его даже лихорадить стало. От таблеток и горячего чая, предложенных женой, он отказался и вообще попросил оставить его в покое.

— Что с тобой приключилось вчера, Тиас? — спросила наутро фрау Брентен.

— Да так, неприятности, — буркнул он.

— Залей-ка их чашкой хорошего кофе, — посоветовала жена.

Кофе? Кофе?

У Матиаса Брентена набухли жилы на лбу. Он был страстным любителем кофе, но этот кофе… Он втянул в себя воздух: да, натуральнейший. Как жаль, что военное добро нельзя распознать по запаху. Флеш, конечно, за один день наворовывает столько, сколько таможенному инспектору в месяц не заработать. Что же, выходит, надо, радоваться и закрывать глаза на все?

Хоть Брентен и не радовался, но все же промолчал. Оа увидел засунутую за кухонный шкаф газету, вытащил ее и расправил. Едва заглянув в нее, остановился, пораженный. Что это?.. Посмотрел еще раз, уже внимательней. Нет, он не ошибся, он прочитал правильно: Брентен.

Это было объявление, выделенное особым шрифтом.

«В воскресенье 8 мая, — значилось в нем, — нейштадская молодежная группа организует большой родительский вечер. Доклад на тему «Немецкая песня» сделает Вальтер Брентен».

Брентен… Матиас Брентен поднял тяжелую голову и взглянул на жену, которая, ничего не подозревая, хлопотала у плиты. Он перевернул газету. «Гамбургское эхо». Социалистическая газета. В его доме! За кухонным шкафом! Он стиснул кулаки и прижал их ко лбу. Этот мерзкий, крамольный листок в его доме!.. В первое мгновенье у него мелькнула мысль о брате Карле. Уж не он ли заходил а его отсутствие и оставил этот листок? Но нет! Этого не может быть. Спазм сжал ему горло, он задыхался. Все понятно: кофе из военных запасов был завернут в эту газету. Украденный, в гавани украденный кофе, завернутый в социалистическую газету, здесь, в его доме!..

— Как попала к нам эта газета? — Он протянул газету жене.

Она побледнела.

— Боже мой, Тиас… Это… это чистая случайность… Право же, чистейшая случайность… Я… Мне… надо было кое-что завернуть.

— Ты взяла у Флеша?

— Возможно, Тиас… Очень может быть… Возможно, что это фрау Флеш. Она вчера заходила к нам… Верно, я попросила у нее ненужную бумагу.

Ложь. Сплошная ложь. Брентен опустил голову. Какой смысл продолжать разговор, задавать вопросы? Ему лгут в его собственном доме. Его собственная жена лжет ему.

В кухню вошла Агнес, больная дочка Брентенов. Она поймала предостерегающий взгляд матери, посмотрела на отца, державшего в кулаке смятую газету, и тихо, стараясь не шуметь, села к столу. Ей было любопытно, чем все это кончится.

Матиас Брентен тихо спросил жену?

— Тебе принесли ее, чтобы показать объявление? — Он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку.

— Какое объявление, Тиас?

Голова его снова поникла. Он ничего не ответил.

Нет, по-видимому, все так и есть. В эту газету было что-то завернуто. Скрыли от него лишь одно — что именно было завернуто.

Фрау Минна поторопилась накрыть стол к завтраку. Она высыпала молотый кофе в кофейник и заварила его кипятком.

Брентен сидел, подперев голову обеими руками, Минна поставила перед ним пузатую чашку, до краев наполненную кофе, и он невольно вдохнул крепкий щекочущий аромат.

— Кофе?

— Да, Тиас, натуральный кофе.

Он резко отодвинул чашку, поднялся и, стуча сапогами, вышел из кухни.

— Что тут произошло? — спросила Агнес.

— Тс… тс… — Вся дрожа, фрау Минна прислушалась. — Из-за этой проклятой газеты. До чего глупо, что я не сожгла ее сразу.

С шумом хлопнула наружная дверь.

— Ушел… Без завтрака, не попрощавшись. — Фрау Минна, совершенно убитая, опустилась на стул мужа.

— Что там было, в этой газете? — Агнес подняла ее с полу, разгладила и принялась читать.

— Какое-то объявление!

Девушка пробежала глазами объявления. Они едва заполняли половину полосы. В «Гамбургер нахрихтен», которую получали Брентены, объявления занимали добрых несколько страниц.

Агнес не нашла в газете ничего особенного и отложила ее в сторону.

Этот инцидент нисколько не повлиял на прекрасный аппетит дочери Матиаса Брентена. Она приготовила бутерброды с повидлом и налила себе чашку кофе.

— Возьми овсяной каши, — сказала фрау Минна. — На плите стоит.

Агнес неожиданно вскрикнула:

— Мамочка, скажи, как зовут сына нашего дяди-социалиста? Не Вальтер?

— Что?.. Да, Вальтер! Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Вот, погляди-ка: Вальтер Брентен. Делает доклад о немецкой песне… Да нет, не может быть. Он, по-моему, совсем еще мальчишка.

— И это напечатано в газете?

— Вот тут, прочти!

Фрау Минна прочитала и вздохнула:

— Боже ты мой, это, наверно, отец и прочел. Теперь все понятно. — В голосе ее послышалось облегчение.

— Это сын дяди Карла? Ты уверена? Сколько же ему теперь лет? Пятнадцать или шестнадцать, не больше ведь?

— Кому же и быть, как не ему. Конечно, он. И надо же, чтобы именно эта газета попалась отцу на глаза!

IV

Минна Брентен, взяв для мужа завтрак, направилась в таможню. Ее дочь Агнес, усевшись в гостиной у окна, принялась внимательно изучать социалистическую газету, виновницу стольких неприятностей. Всю первую страницу она прочитала от первого до последнего слова и, к своему разочарованию, не нашла там ничего предосудительного. Все было, по ее мнению, очень благопристойно, чинно и даже вполне понятно. Ни одного недоброго слова о кайзере или правительстве, ни звука против войны, и вообще — ни следа вражды или ненависти к кому бы то ни было. Возвращение каперского судна «Чайка», о котором недавно сообщали, отмечалось и этой газетой, причем по адресу команды расточались щедрые похвалы, а капитан корвета граф Дона-Шлодиен был назван осмотрительным, храбрым и удачливым моряком. Агнес недоумевала, почему столько людей, в том числе и Тиас, так возмущается этой газетой? Совершенно так же, как и в «Нахрихтен», здесь сообщалось, что «Чайка» потопила четырнадцать вражеских кораблей, установила сто мин и привезла на родину из своего каперского рейса богатую добычу — золотых слитков на миллион. Успехи германского оружия в Албании тоже вызвали ликование газеты. Правда, в большой статье под названием «С открытым забралом» содержались нападки на канцлера Бетман-Гольвега, которому вменялась в вину неопределенность его позиции. Подумаешь! В верноподданнической газете «Нахрихтен» Агнес читала статьи и не с такими еще выпадами против канцлера. Она была разочарована. Она ждала куда более волнующих открытий.

Когда мать вернулась, Агнес засыпала ее вопросами. Прежде всего ее интересовало, почему брат Тиаса, этот самый дядя Карл, стал социал-демократом.

— Да откуда же мне знать, детка, — сказала фрау Брентен. — Я с ним почти незнакома, знаю о нем больше понаслышке. Не помню даже, сколько лет мы не встречаемся, понятия не имею, что он делает, чем занимается. Мы ведь всегда старались держаться подальше от родни.

— Очень жаль! А какой он внешне? Похож на Тиаса?

— Не приставай ко мне. Уж сегодня-то я совсем не расположена говорить о дяде Карле.

Агнес замолчала. Начала кашлять. Все сильнее, сильнее. За кашлем последовали стоны.