Отцы

«Вот девушка! — дивился про себя Отто. — Ничего-то она не боится. Пришла бы сюда одна».

Из разорванных облаков проглянула луна. В просветах между ними мерцали звезды. Как странно: там внизу, на реке, темнота еще плотней, чем на дамбе, чем в вечернем небе. Отто оторвал взгляд от реки и поднял глаза к звездам.

— Вот Венера, — сказал он, указывая на мерцающую звезду.

Цецилия вздохнула.

— Когда вечером бродишь по такой пустынной местности, — продолжал Отто, — когда вокруг тебя темно и над тобою звезды, начинаешь чувствовать, как огромен мир, то есть вселенная, хочу я сказать, не только наша земля. Так огромен, что и представить себе трудно. Вселенная бесконечна, беспредельна и находится в постоянном движении. Один мой родственник, Густав Штюрк, все это прекрасно знает.

Цецилия вздохнула и подумала: «Какой ужас!»

— Всматривалась ты когда-нибудь в небо? То есть я хочу сказать…

— Я озябла, — прервала она Отто и прижалась к нему.

— Может, вернемся? — тотчас предложил он.

— Нет, нет, — воскликнула она и снова вздохнула.

Молча шли они все дальше и дальше. Где-то внизу плескалась вода. Волны ударялись о берег и снова откатывались. Временами ветер приносил издалека слабые звуки духового оркестра. На Эльбе глухо завыла сирена. Цецилия вздохнула.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Почему ты все вздыхаешь?

Цецилия ответила не сразу.

— Лучше бы мы пошли в нашу гостиницу.

Он крепче прижал к себе ее руку.

— В субботу! — пообещал он, а сам подумал: «Ну и девушка! Одно у нее на уме!» И он обнял ее.

— Больше всего мне хочется быть с тобой совсем-совсем наедине, — прошептала она, прижимаясь к нему.

6

Члены ферейна, приехавшие с детьми, уже собирались возвращаться в город. В маленькой клубной комнате и в танцевальном зале собрались все, кому в саду стало прохладно. Теперь-то и обнаружилось, что для такого количества людей ресторан тесен. Многие из гостей отправились в «дом паромщика» выпить финкенвердерского грога.

Карл Брентен заказал для Хардекопфов и Штюрков угловой стол в клубной комнате, и они сидели здесь, пили пиво и слушали Паулину, она рассказывала, как навестила Рюшер в больнице. Фрида слушала этот рассказ в четвертый раз, а старый Хардекопф уже в восьмой, но для Штюрков он был нов. Софи, уставившись округлившимися глазами в рот Паулине, боялась проронить словечко. Сумасшедший дом — ведь про это не каждый день услышишь. Ей рисовалось нечто до жути страшное, и она была очень разочарована, услышав, что все там — как в обыкновенной больнице и что бедняги сумасшедшие ничуть не кажутся более безумными, чем другие люди. И все же Софи Штюрк получила полное удовлетворение, ибо фрау Хардекопф описывала в драматических тонах историю Рюшер, приукрашивая свой рассказ все новыми подробностями и дополняя его собственными домыслами и догадками, которые она преподносила как непреложные факты. Старик Хардекопф мог точно проследить, как эта история при каждом повторении обрастала все более удивительными сенсациями. То, что вначале было всего-навсего предположением, со временем становилось достоверностью: Рюшер в изображении фрау Хардекопф пала жертвой своих сыновей. Они запрятали ее в сумасшедший дом, чтобы завладеть квартирой и обстановкой… Произошло это так: Пауль Рюшер женился, и его жена, низкая тварь, просто выжила кроткую Рюшер из квартиры. Сначала, в изображении Паулины, — старый Иоганн прекрасно это помнил, — невестка якобы так извела Рюшер всякими придирками, что та бросилась на свою мучительницу с кухонным ножом. Теперь же фрау Хардекопф утверждала, что Рюшер, вероятно, давно бы убили, не найди она убежище в сумасшедшем доме: изверги-сыновья решили избавиться от нее любой ценой. Прежде Паулина рассказывала, что, по словам Рюшер, во Фридрихсберге не так уж плохо, что она не прочь здесь закончить свои дни. А потом «не так уж плохо» превратилось в «великое счастье». Рюшер блаженствует. Лежит она в чистой постели, ей не нужно больше спозаранок разносить хлеб и подметать залы в банке, терпеть придирки сыновей и их жен; короче говоря: она вполне довольна и счастлива, все простила своим сыновьям и невесткам, она им даже благодарна.

— Значит, она все-таки немножко свихнулась, а? — вставила Софи Штюрк.

— Что верно, то верно! — заключил ее муж.

Фрау Хардекопф спохватилась, что зашла слишком далеко, и стала решительно отрицать сумасшествие Рюшер.

— Да что вы, она ведет себя как всегда. Она разговаривала, конечно, о самых простых вещах: ведь избытком ума она никогда не отличалась. Но она производит впечатление вполне нормальной — такой, как всегда. И даже заплакала от радости, увидав меня. Ведь сумасшедшие не плачут, не так ли? Они вообще не узнают своих. Нет, Рюшер такая же, как всегда, только, правда, очень осунулась. Долго она не протянет, уж это наверняка.

Во время столь увлекательной беседы Артур Штюрк, будущий воин, лежал, сильно охмелев, на клеенчатом диване. Его товарищи уже уехали в город, а он решил вернуться вместе с родителями. Артур храпел, полуоткрыв рот, — в первый и в последний раз в своей штатской жизни он был пьян. И теперь отсыпался.

Фрида Брентен посадила рядом с собой своего Вальтера. Мальчик внимательно слушал рассказ бабушки и даже забыл выпить лимонад. Между колен он держал оранжевый фонарик, — их роздали ребятам, участвовавшим в торжественном шествии по саду.

В сизом от табачного дыма зале гудели голоса. Гости громко подзывали кельнеров. У стойки стояли два певца из квартета судостроительных рабочих: бородатый толстяк — бас и маленький, приземистый — баритон. Они оживленно разговаривали, а потом вдруг запели:

О чем, садовница, ты плачешь?

Не о фиалке ль голубой?

Публика, сидевшая за столиками, встретила пение одобрительными возгласами. Любители подхватили мелодию, и все хором подтянули:

О розе ли, что ты сломала…

Компания за угловым столом, где сидели Хардекопфы, сдвинулась плотнее, чтобы расслышать то, что рассказывала Паулина. Софи Штюрк подалась вперед всем корпусом: она боялась упустить какую-нибудь подробность. Когда вошел Карл Брентен, Софи сделала ему знак, чтобы он молчал. Карл безмолвно предложил сигары тестю и зятю, постоял и ушел, так как фрау Хардекопф, по-видимому, не собиралась кончать свое повествование.

Он пробрался к стойке и громко, на весь зал крикнул:

— Милостивые государи и товарищи! В танцевальном зале состоится лотерея в пользу бастующих судостроительных рабочих. Представляется единственный и неповторимый случай выиграть чудеснейшие вещи: прекрасные будильники, лучшие духи, забавные куклы, пепельницы и прочее. Прошу всех принять участие в лотерее.

Его услышали и за столом Хардекопфов. Старый Иоганн погладил свою серебряную бороду и с довольным видом подмигнул.

— Молодец, Карл, — сказал он. — Обо всем подумает.

В зал вошли Отто Хардекопф и его невеста. Гм! Гм! Во всей этой суматохе о них почти забыли.

— Прогулялись? — спросила Фрида у брата. Отто кивнул, Фрида села на клеенчатый диван рядом с Софи и ее мужем, уступив место Цецилии. Та поблагодарила кивком головы. Отто примостился рядом с невестой. Теперь и они стали слушать фрау Хардекопф.

— …А вместо спасибо — черная неблагодарность. Так, видно, всегда бывает на свете. Если тебя сразу не свезут в Ольсдорф, попадешь сначала во Фридрихсберг. Растишь, растишь детей, а как вырастишь, так никому ты больше не нужна, всем ты в тягость, и остается одно — на свалку.

— Да, да, вот именно. — согласилась Софи Штюрк.

Старый Хардекопф возразил:

— Зачем такие крайности, Паулина? — Он усмехнулся и погладил бороду. — Дорогу молодым!

— Как вам это нравится! — с раздражением крикнула фрау Хардекопф. — Уж эти мне мужчины! А нам, значит, в сумасшедший дом или прямым путем на кладбище — так, что ли?