Внуки

— Да, Хинрих, я удручен. Ты угадал. Оттого я и пришел.

— Говори же. Ты знаешь, что я готов тебе помочь… если только смогу…

— Тебе ведь известно, что Карл умер?

Лицо Хинриха Вильмерса застыло. «Так и есть, он явился в роли ходатая».

— Тебе об этом известно, не правда ли? — переспросил Штюрк.

— Разумеется.

— И ты знаешь, как он умер? Отчего?

— Могу себе представить.

— Тебе, наверное, известно, что и сына его посадили?

— Да, слышал.

— А знаешь, кто донес на него в гестапо?

— Понятия не имею. Да и, правду говоря, меня эти подробности не очень-то интересуют.

— А я думаю, что они тебя заинтересуют, Хинрих.

— Почему это?

— Потому что донес на него твой зять Стивен Меркенталь.

Хинрих Вильмерс вскочил.

— Да что ты городишь? Стивен донес на Карла?

— Нет, не на Карла. На его сына Вальтера.

— Ты знаешь, о чем говоришь? — Хинрих Вильмерс побледнел.

— Знаю, Хинрих. О грязном, подлом деле. Мне очень тебя жаль, но я не мог не сказать тебе об этом. Ты должен знать, какой негодяй твой зять.

— Прошу тебя воздержаться от таких оскорблений. Какие у тебя доказательства?

— Доказательства есть. Но спроси-ка лучше его самого. Думаю, он отпираться не станет. Не сможет он отпираться.

— Ты повторишь ему в лицо то, что сказал здесь?

— Во всякое время… И очень охотно. Ты знаешь, я не коммунист, никогда не был коммунистом, но доносчик в моих глазах — жалкий негодяй.

— Я не могу допустить, чтобы в моем доме так говорили о муже моей дочери, которого я знаю как честного человека.

Штюрк тяжело поднялся. Не глядя на Хинриха Вильмерса, он спокойно сказал:

— Я ухожу, Хинрих. Что я хотел сказать тебе, то сказал. Остальное в твоих руках.

Штюрк вышел из комнаты. Хинрих Вильмерс посмотрел ему вслед. Он овладел собой. Впрочем, он не сомневался в том, что Штюрк сказал ему правду, и подумал: «Хорошо, что при этом не было Мими».

— Я поговорю со Стивеном, — крикнул он вслед Штюрку.

Но тот уже был на лестнице.

IV

Клара Пемеллер расплатилась на Фердинандштрассе с шофером такси и поспешила на соседнюю улицу — Рабуазы. На мгновение она задумалась, как ей быть, не проверить ли раньше, дома ли Штюрк. Если его дома нет, а это очень вероятно, то она вряд ли сможет незамеченной пройти на чердак. Клара решила сразу же подняться туда. Неизвестно только, есть ли у Вальтера ключ и сможет ли он ей отпереть. Неизвестно, отзовется ли он вообще на ее стук. Следовало действовать очень осторожно, чтобы не обратить на себя внимание жильцов дома.

На лестнице Клара не встретила никого. Она спокойно, но так бесшумно, как только могла, преодолевала один пролет за другим. Дверь на чердак, как она и ожидала, была заперта. Удостоверившись, что на лестнице полная тишина, Клара тихо, но торопливо постучала несколько раз кряду. Прислушалась. За дверью ни шороха, ни звука. Она опять постучала, от волнения сильнее и торопливее, чем хотела. Вальтер не отзывался. А ведь стук он слышал. Но окликнуть его она не решалась. Дрожа от волнения, Клара постучала еще и еще раз. Вальтер не отвечал, и она беспомощно опустила руки, уставившись в чердачную дверь.

Но вот послышались осторожные шаги, будто кто-то крался к двери. Она прислушалась. Да, за дверью кто-то стоит. Кто же это, если не Вальтер. Она прошептала:

— Вальтер, открой. Тревога!

Она ясно слышала, что человек, стоявший за дверью, удалился. Боже мой, что это, он ей не верит?

Но вот шаги снова приблизились. Теперь в замок тихонько вставили ключ. Вальтер Брентен открыл дверь и настороженно посмотрел на стоявшую в дверях женщину.

— Слава богу, — вырвалось у Клары; она порывисто бросилась мимо Вальтера внутрь.

— Здравствуй, — сказал Вальтер, подавая ей руку. — Я так и думал, что это ты.

— Живо, собери самое необходимое, надо сейчас же уходить. Каждую минуту может явиться гестапо.

— Гестапо? Что случилось?

— Не спрашивай, надо торопиться.

— Куда же?

— Пока, в виде исключения, ко мне! Скорее! Я все расскажу после.

Когда Густав Штюрк вернулся домой, он нашел чердак пустым. Он не мог понять, зачем Вальтер, вопреки его совету, вышел на улицу.

— Что за легкомыслие! — ворчал рассерженный старик.

В этот вечер он не ложился до полуночи. Но так как Вальтера все не было, старик улегся спать на чердаке. «Если придет, он сможет войти, — решил Штюрк. — Ведь он взял с собою ключ».

Лишь много дней спустя Штюрку стало известно, что он сам своим легкомысленным поступком изгнал Вальтера.

Однажды вечером Штюрка навестила Фрида Брентен. Он поздоровался с ней и, поглаживая ее маленькую ручку, сказал:

— Я очень рад, очень рад, Фрида, что ты вспомнила обо мне.

Он был убежден, что Фрида принесла ему весточку о Вальтере.

Фрида лукаво подмигнула ему и сказала:

— Густав, ты догадываешься, зачем я пришла?

— Представляю себе.

— Можно мне его повидать?

— Кого?

— Вальтера.

— А, вот оно что… А я думал, что это он послал тебя ко мне.

Штюрк сел. Он как-то беспомощно, разочарованно поник головой и взглянул на Фриду, разочарованную не меньше его.

— Почему ты решила, что он у меня?

— У меня были гестаповцы и искали его.

— Когда? — живо спросил старик.

— В прошлое воскресенье.

Штюрк с облегчением вздохнул.

— Значит, они его не поймали. Ну, у меня камень с души свалился.

V

Вальтер Брентен был свободен, но вел жизнь заключенного. Он жил в Бремене, у товарища по имени Курт Хильшер, владельца магазина электроламп на Пельцерштрассе, недалеко от ратуши. Целыми днями Вальтер не покидал каморки при магазине и лишь изредка выходил либо на коротенькую прогулку, либо на какое-нибудь важное совещание партийного комитета. Нелегальная «Бремер арбайтерцайтунг» выходила не ежедневно, как прежде, но все же несколько раз в неделю. Надо было пользоваться каждой возможностью для борьбы с клеветой и лживыми измышлениями нацистов и вооружить товарищей-подпольщиков необходимыми в этой борьбе доводами. Вальтеру доставляли все крупные нацистские газеты, а также корреспонденции с предприятий. Его задачей было отбирать самое ценное.

После долгой упорной работы в течение зимы удалось наконец создать нелегальный комитет коммунистов и социал-демократов. С этого времени политическая работа пошла легче и успешнее. На верфях росло влияние антифашистов. Усилился спрос на нелегальную «Арбайтерцайтунг»; тираж пришлось увеличить втрое — задача нелегкая в подполье. Хотя Вальтеру порой казалось, что дело подвигается медленно, его работа, сопряженная с таким огромным риском, все же давала ему удовлетворение; всякому было видно, что она приносит плоды.

Видели это и гестаповцы; они не сидели сложа руки. Чем оживленнее становилась подпольная работа на заводах и верфях, среди портовых рабочих и рыбаков, тем больше свирепствовали фашисты. Аресты, иногда по ничтожному подозрению, стали обычным явлением. Доносчики процветали. Сосед предавал соседа, собутыльник — собутыльника. Часто, при семейных ссорах, жена доносила на мужа, или наоборот. Ни на кого нельзя было положиться. Люди старались держать язык за зубами, остерегались говорить, что думали. Никто никому не доверял.

Когда товарищи, с которыми Вальтер знакомился по работе, исчезали в подвалах гестапо, на него порой находил ужас. Он знал, что ему предстоит, если его опять поймают. У него было достаточно живое воображение, чтобы представить себе участь, которая ожидает его в этом случае. Муки, перенесенные в фульсбютельском карцере, показались бы ему раем. Фашисты с садистским злорадством замучили бы его насмерть. И он спрашивал себя, стоит ли такой цены то, что он может здесь сделать. Гитлеровцы разгромили рабочее движение, они душили всякое мало-мальски прогрессивное движение вообще и одну за другой закрывали даже организации буржуазно-гуманистического толка. Гитлеровская шайка будет лихорадочно вооружать страну и приложит все усилия, чтобы развязать новую мировую войну, и прежде всего войну против Советского Союза. Можно ли тут-спокойно сидеть сложа руки и со всем мириться — пусть, мол, все идет как идет? Такой вопрос задавал себе Вальтер. Ответ был один: борьба рабочего класса за мир и против фашизма не должна прекращаться ни на мгновение, каких бы жертв она ни требовала. Надо научиться так вести подпольную работу, чтобы товарищи были ограждены от предательства, чтобы никто не знал о нелегальных связях больше, чем это необходимо для выполнения заданий. Правило это, увы, далеко не всегда соблюдалось. Не хватало опыта. Надо было учиться. А за учение приходилось платить кровью.