Страница 76 из 88
— Я не говорю. Все, что нужно, ты почувствуешь в своем сердце.
Мэри вдруг почему-то стало жалко времени, потраченного на поездку в этот странный ашрам. «Бог называется! — сердито подумала она про себя, — разговаривать не хочет». Но бог-мать не обратила внимания на ее мысли, хотя Мэри и предупреждали, что глава ашрама читает их свободно, как книги на французском языке.
— Я дам тебе благословение, — вновь раздался глуховатый голос.
«Мне нужно поговорить об Ауробиндо Гхоше и йоге, — подумала Мэри. — А что я буду делать с благословением? Стоило так волноваться перед этой встречей».
Дама в розовом пеньюаре протянула Мэри сухие старческие ладони и взяла ее руки.
— Иди, — сказала она. — Я благословляю тебя.
Мэри поднялась и с чувством недоумения и разочарования направилась к выходу. Она забыла даже сказать «до свидания».
У крутой лестницы ее ждали люди в белых свободных одеждах. Они надели ей на шею гирлянду из розовых лепестков. Мэри усмехнулась, вспомнив, как она торопилась из Мадраса в Пондишери с телеграммой из ашрама. В телеграмме был указан день и час, когда мать согласилась ее принять.
Когда я узнала об этом, то уже не завидовала Мэри, преподавательнице английского языка в одном из мадрасских колледжей. Я решила не просить об аудиенции, которая давала только благословение. Но ашрам продолжал по-прежнему интересовать меня, потому что он был несколько необычным даже для этой страны храмов, святых, обителей и йогов.
Всего-навсего 160 километров от Мадраса, и вы попадаете в другой мир — в бывшую французскую Индию. Город Пондишери и небольшая территория вокруг него — это все, что осталось французам после длительной и малоудачной борьбы с Англией за обладание далекой и сказочной Индией. В этом городе рикши обращаются к вам на французском языке, полицейские носят синие каскетки французских ажанов, а в тропическое небо вонзаются готические шпили католических церквей и соборов. В 1954 году Пондишери официально получил независимость и был присоединен к Индии. Но до сих пор консульство с трехцветным французским флагом на флагштоке играет немаловажную роль в городских делах. От Мадраса до Пондишери ходит рейсовый автобус четыре раза в день. Город начинается хижинами, домами с плоскими крышами, узкими улочками, засаженными кокосовыми пальмами. Это индийская часть Пондишери, его «черный город». Французский Пондишери, или европейская его часть, с широкими улицами и бульварами, расположился на берегу океана. Океанский бриз свободно гуляет по улицам Дебюсси и Дюма, по улицам Капуцинов и Ксавье, по улицам Капитана Мариуса и Дюпле. Он врывается в уютные чистые дворики, затянутые плющом и засаженные яркими тропическими цветами, треплет подолы монашеских ряс, надувает тенты кафе, где столики стоят прямо на тротуаре, пробует голос в старинной башне и старается сбросить надтреснутый алебастровый угол герба с королевскими лилиями. Бриз поднимает океанскую волну и швыряет соленые капли на бронзовую фигуру командора Дюпле в завитом бронзовом парике, сыплет горсти кораллового песка на круглую башню маяка и на лежащие у кромки прибоя рыбацкие лодки. Он покачивает на волне пароход с белоснежными палубными надстройками, единственное судно на рейде, и гонит стан кричащих чаек к пустынным причалам пондишерийской гавани. Редкие прохожие куда-то медленно бредут по своим, одним им нужным делам. Изредка прогрохочет автобус или, шурша велосипедными шинами, проедет рикша. И снова сонная тишина накрывает рю и готические шпили соборов. Только бриз не унимаясь звучит над городом, покинутым своими бывшими хозяевами.
По вечерам над этой частью города плывет колокольный звон и, смешиваясь с шумом прибоя, теряется в пустынных, скупо освещенных улицах. В домах зажигаются огни и желтыми квадратами оконных переплетов ложатся на чисто подметенные тротуары. Главная улица — рю Дюпле — оживает на какой-то момент, нарушая скуку и тишину провинциального французского города. На ней вспыхивает длинная вереница фонарей, уходящая своими зеленоватыми огнями куда-то в розовый закат. Поднимаются жалюзи магазинов, а жители выносят стулья на тротуар и занимают на весь вечер наблюдательные посты. Французы, по каким-то соображениям не уехавшие из Пондишери, помахивая тросточками прошлого века, степенно бредут по улице, изредка заигрывают со встречными девушками и, наконец, оседают в ресторанах, редко разбросанных по городу. В ресторане они потягивают холодное пиво, нехотя, сквозь зубы бросают ничего не значащие фразы соседу по столику, лениво следят за стремительными движениями золотых рыбок в зеленоватой воде ресторанного аквариума и время от времени делают знак рукой пожилой француженке, хозяйке ресторана, которая в ожидании заказов и гостей вяжет извечный шерстяной чулок.
Католический собор в Пондишери
Город засыпает рано, и только на прибрежной полосе продолжают возиться с лодками и сетями рыбаки да изредка раздается пьяная песня загрустивших в этом тихом и скучном городе матросов с единственного корабля на пондишерийском рейде. Но тем не менее Пондишери — город необычный. Вперемежку с городскими зданиями вы увидите там дома, выкрашенные в розовый и серый цвет. Это уже не Пондишери, это ашрам. Город в городе. Его здания занимают не менее трети Пондишери. Ашрам — организация автономная, не подлежащая городской юрисдикции.
Мимо глухой каменной стены, из-за которой видны пышные кроны деревьев, я иду к небольшой калитке. Нигде не видно ни надписей, ни вывесок. Я осторожно открываю калитку и по узкой мощеной дорожке вхожу в дом. На одной из дверей написано: «Приемная». Я толкаю дверь и оказываюсь нос к носу с молодым человеком.
— Произведения матери кончились! — кричит он. — Приемная закрывается! Могила Ауробиндо — по коридору прямо, выйти в сад и налево!
— Подождите, — говорю я. — Я ничего не понимаю.
— А здесь и понимать нечего! — снова кричит он. И смотрит на меня злыми, раздраженными глазами. — Целый день идут посетители, и я должен отвечать на их дурацкие вопросы. Что вы стоите? — набрасывается он на меня вновь. — Я же сказал, ашрам закрывается. Мать не принимает, а могила Ауробиндо прямо по коридору…
— А кого-нибудь из ашрама, кроме вас, я могла бы увидеть?
Молодой человек делает прыжок в мою сторону.
— Я же вам сказал, суббота и воскресенье — в ашраме выходные дни!
Я осторожно прикрываю за собой дверь и с облегчением покидаю разбушевавшегося клерка.
На следующий день в отеле «Континенталь» меня нашли мои пондишерийские друзья.
— Ашрам? — недоверчиво переспросила я. — Нет, я подожду. Если в приемной меня только обругали, то в ашраме могут побить.
Мистер Гупта, член знаменитого ашрама, удивленно посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков и молча покинул мой номер. С кем он говорил и о чем, я не знаю. Только клерка из приемной я уже не видела, а ашрам гостеприимно распахнул передо мной двери. Но об ашраме лучше рассказать по порядку.
В 1872 году в семье калькуттского адвоката родился мальчик, которого назвали Ауробиндо. Ауробиндо Гхош. Когда ему исполнилось 7 лет, его вместе с двумя младшими братьями отправили учиться в Англию. Там он прожил 14 лет и окончил Кембриджский университет. Еще в Лондоне он встретился с махараджей Бароды, понравился ему и по возвращении в Индию был взят к нему на службу. В Бароде он провел 13 лет. Сначала работал в налоговом департаменте, а потом преподавал английский язык в Бародском колледже. Уже там в полной мере проявился его интерес к философии и к древней индийской культуре. В то же время его волновали судьбы родины и ее угнетенное положение. Когда в 1905 году по указу лорда Керзона был разделен Бенгал и вспыхнуло движение протеста, положившее начало подъему национально-освободительной борьбы, Ауробиндо Гхош покинул Бароду и присоединился к движению. Мы знаем Ауробиндо Гхоша прежде всего как лидера национально-освободительного движения. В Бенгале он вступил в партию Индийский национальный конгресс и примкнул к его радикальному крылу, к так называемым экстремистам. Он активно участвовал в бойкоте английских товаров, английских учреждений и колледжей. Под его редакцией выходила газета «Банде Матарам». Гхош стремился превратить умеренный Национальный конгресс в центр борьбы за подлинную независимость Индии. Он был председателем Конгресса на его суратской сессии в 1907 году, когда в результате острой борьбы произошел раскол партии и экстремисты, сторонники боевых действий, были вынуждены покинуть ряды Национального конгресса. В 1908 году Ауробиндо Гхош и некоторые его сторонники были арестованы и посажены в тюрьму в Алипуре. Там ему пришлось просидеть целый год. В тюрьме Гхош изучал языки и начал практиковать йогу, которая впоследствии резко изменила его путь. Когда через год Ауробиндо вышел из тюрьмы, в национальном движении царили депрессия, растерянность и разочарование. Гхош тоже поддался этим чувствам.