Страница 48 из 50
— Была там… э… личная записка?
— Нет. Но это и вызывает мою озабоченность. Он вложил другую пару, сделанную по образцу первой по размеру и фасону, но сделанную и украшенную с более изысканным вкусом. Туфли покрыты тканью золотого шитья. Их могла носить королева — если бы они не были сделаны для меня, я могла бы подумать, что они заказаны для принцессы Каролины.
Он в изумлении посмотрел на нее. Старый лис!
София уловила его выражение лица, и на ее щеках снова появился румянец, из-за которого она стала выглядеть почти рассерженной.
— Ты понимаешь.
Он произнес медленно:
— Он был более чем великодушен. Это, конечно, не осталось неизвестным для друзей, которым он особенно благоволит. Я могу, однако, представить твою озабоченность. — Он помолчал. Если принц нанес оскорбление, он должен быть совершенно уверен, что его собственные слова не ухудшат существующего положения дел. — Есть две вещи, которые необходимо знать. Первое: осведомлен ли кто-либо еще о подарке?
Она сказала с жаром:
— Никто не услышит этого от меня!
— И второе, — он почувствовал себя таким же смущенным, как и она, — рассчитывает ли он, что ты наденешь эти туфли, когда предстанешь перед ним завтра вечером? — Он заметил краску негодования и сказал: — Надеюсь, ты уже приняла свое решение?
— Конечно, приняла!
— Остается третье. Что ты скажешь, если он затронет эту тему?
София удостоила его того, что он про себя называл «взглядом Меткалфов». Это означало: «Тема не обсуждается, а мое поведение всегда безупречно». Матерь Божья, зачем тогда затевать этот разговор? Но предполагалось, что он помогал ей. — Как ты ответила на приглашение?
— Я написала, что для меня большая честь посетить завтрашнее мероприятие, а моими следующими словами были: «Я должна поблагодарить Ваше Высочество за очень внимательный подарок, который Вы преподнесли мне». Вот и все.
Он задумался на мгновение, затем успокаивающе сказал:
— Что бы мы ни думали о поведении принца, ты действовала правильно. Ты не сделала из этого проблемы, отказавшись от его приглашения, и выразила свою благодарность, поэтому не может быть повода для упоминания этой темы завтра.
Она быстро проговорила:
— Я действительно ему признательна и не могу отрицать это. Если бы он не пришел мне на помощь в ту ужасную ночь…
Себастьян наблюдал борьбу эмоций у нее на лице: признательность за дружеский жест; гнев на его самонадеянность. Наконец он сказал:
— В его характере нет великодушия. И будет мудро избежать слишком жестокой ссоры с будущим монархом.
Его иронический тон заставил Софию бросить на него проницательный взгляд из-под ресниц.
Он продолжал простодушно:
— Когда ты наденешь их?
— В следующий раз, когда буду в Лондоне. Если появится какой-нибудь подходящий случай. — Ее мысли некоторое время проносились в голове, пока она молчала. Затем она сказала серьезным тоном: — Спасибо за то, что выслушал меня. С тех пор как… — Она сделала паузу, затем продолжила: — С тех пор как мой отец уехал в Португалию, я ни к кому не могу обратиться за мнением по какому бы то ни было вопросу. Мои ближайшие друзья находятся в Лондоне, и есть вещи, которые просто нельзя обсуждать в письмах.
— Я был бы в восторге, если бы ты считала меня другом, — сказал он. — Когда я в Бирлингдине, я всего в шаге от тебя.
— Спасибо, — произнесла она приглушенным голосом.
Осознавала ли она эффект, который создавала этой сменой настроения посреди разговора? При переходе от одного слова к другому ее выражение могло измениться от спокойной уверенности к трогательной зависимости, настолько, что тон ее низкого соблазнительного голоса и даже ее внешний вид, кажется, менялись. Это было похоже на то, как оживает портрет, если, например, увидеть королеву, сидящую на своем высоком троне, неожиданно опускающейся на колени, разрушая величие своего собственного образа. Все, что он думал или воображал о ней, тоже менялось с того самого первого потрясающего момента, когда он вытащил ее податливое тело из потока.
Несмотря на его с трудом добытое чувство собственного достоинства, он всегда считал ее не принадлежащей его кругу; но, как красивое дерево, раскачиваемое бурями, тем не менее по-прежнему прямое, она начинала клониться в его сторону. Он неожиданно понял, что мог изменить будущее, если бы захотел — было еще не слишком поздно.
Они продолжали ехать в молчании, София спиной к лошадям, в то время как он выглядывал на уносящуюся вдаль долину. Они ехали по дороге, ближайшей к побережью, которая огибала обрывистые долины и петляла по покрытой зеленью земле овец, отличительным признаком которой были длинные резные края, которые вели к вершинам холмов, известных как Семь Сестер. Он испытывал настоятельное побуждение рассказать ей все о его миссии для принца и страны, вверить ей хотя бы такую малость в надежде привлечь ее еще ближе.
Себастьян с трудом сдерживался и почувствовал облегчение, когда она наконец снова заговорила о вопросах, которые не могли вызвать ни смущения, ни противоречия. Время проходило приятно, и они оставили позади Какмиа, перемещаясь вдоль гладкой сухой дороги под ласковыми лучами солнца, прежде чем она снова решила спросить его совета.
— Скажи мне, — сказала она ни с того ни с сего, — когда ты был в Индии, тебе приходилось иметь дело с военной разведкой?
Он был застигнут врасплох, и она заметила это. Себастьян судорожно соображал, он действительно подумал на мгновение, что какие-то ее знакомые или родственники знали о его секретной миссии в Брайтоне.
Он ответил серьезно:
— Если бы это и было так, я, конечно же, не обсуждал бы это!
— Нет, конечно, нет. Прости. Я неправильно выразилась. Просто я хочу спросить: знаешь ли ты что-нибудь о том, как военные собирают информацию? Я в этом так плохо разбираюсь.
Себастьян позволил себе улыбнуться.
— Вполне.
София все еще смотрела на него выжидательно, и после минуты тщательного обдумывания он поддался искушению немного просветить ее. Однако неприятная мысль возникла у него в голове. Спрашивала ли она для себя или кого-либо другого? Был ли здесь задействован мужчина, кто-то, кто подстрекал ее уговорить его открыть что-либо? Образ Десернея маячил у него в подсознании. Проклятье, нужно было срочно выяснить, что происходит.
— Должен ли я начать с того, что знает любой офицер армии и флота?
Она кивнула со слабой улыбкой.
Себастьян бросил взгляд на горничную, которая почти спала, затем продолжил, выглядывая иногда из окна, но гораздо чаще глядя в темные, внимательные глаза попутчицы.
— Разведывательная сеть Англии — самая лучшая в мире, потому что мы контролируем океаны. Сборщики информации могут быть посланы в любой уголок мира, и существует лишь несколько преград возвращению депеш на родину.
— Командиры судов всегда знают, что они перевозят? — спросила она, очевидно, думая о своем отце.
Он покачал головой.
— Только если они сами являются активной частью сети. Гораздо лучше, во многих отношениях, чтобы они не принадлежали к ней.
— Понятно.
— Выбранный человек в службе действует более-менее в одиночку и регулярно посылает материал обратно в Лондон, зашифрованный, если необходимо. Другие могут суметь сделать агентами местных жителей или еще кого-либо. — Он наблюдал за выражением ее лица: любознательное, но спокойное. Что же у нее было на уме? Он надеялся найти разгадку в ее реакциях.
Он продолжал:
— Конечно, существует третий источник информации для Министерства иностранных дел. Наши дипломатические делегации.
Она подняла брови.
— Это обычная практика — посылать человека с каждой миссией, чья единственная задача состоит в том, чтобы собирать сведения в данной стране. Он обычно представляется каким-нибудь торговым представителем. Это стандарт во всех наших основных посольствах, где может быть более одного агента. И в трудных ситуациях часто полезно внедрять кого-либо в качестве проверки основного агента — человека, шпионящего за нашим собственным шпионом, так сказать.