Запах снега

Лит зубами скрипел, но молчал. Вообще, лежать, подставляя задницу чужим рукам, было оскорбительно. Хорошо еще слабость наваливалась, в дрему опускала. Бешенный все возился, сопел, временами заверял, что шовчик на загляденье выходит.

Очнулся Лит глубокой ночью. Лежал укрытый чужой курткой, над лицом нависал лапник кривобокого шалаша. Бешенный спал по другую сторону костерка, рядом лежала куча собранных сучьев. Топор был под боком у белобрысого.

«Уйдет утром» — с тоской понял Лит. «Хорошо, если по затылку не рубанет. Самому бы мне уйти, пока спит. Нет, сил не хватит. Совсем я на чечевице ослаб».

— Может и не рубанет. И была ему охота твою задницу шить?

— Задница одно, а тряпье и топор другое. За топор в лесу и девку свою продашь.

— Ты не девка. Он храбрый, да без башки на плечах.

— Угу, ты еще скажи — великодушный. Встречал таких?

— Ну, редкость большая. Все равно бывают. Вот в Книге например…

— Давай сказки вспоминать. Ты сегодня людей рубил, а на сказки пальцем тычешь.

— Книга — не сказка. А люди сейчас — вовсе не люди.

— Точно, ты это тем скажи, кого из-за нас цепи на дно утащили.

— Драться им нужно было. Взялись бы все за весла…

Бешенный шевельнулся, потянул носом, и мигом вскочил на колени:

— Слышь, Лит, ты не спишь? Умертвие где-то рядом. Вот тварь, неслышно подобралась.

— Не умертвие, — прохрипел Лит. — Это я воняю.

— Ты⁈ Быть не может. Так быстро не гниют.

— Я не гнию. Болезнь у меня такая. Старая. От заклятия. Задница тут ни при чем.

— Точно? — белобрысый потянул носом и сморщился. — Ну, ты даешь. Уникум. Мог бы и предупредить. До утра будешь благоухать?

— Нет. Скоро пройдет

— Ну, хрен с ним. Я тогда на ветерок лягу, — Бешенный принялся сдвигать лапник. — Ты, если воды или что — буди. Умаялся я, что-то.

Через мгновение он сопел, свернувшись калачиком, и сжимая топор. На дырявые башмаки капали дождевые капли, но парня не будили.

Лит осторожно шевельнулся, укладываясь поудобнее. Задница болела, но в меру. Чудной парень. С носом у него, наверное, что-то не так. Или если человек так устал, то ему любая вонь не помешает? Всегда бы так.

— Смешно. Мечтаешь, чтобы каждый день тебя убивали?

— Нет. Сегодня повезло, другой раз не выжить. Жуткое дело.

— Но не сплоховал?

— Вроде нет. В Дубовке рассказать — не поверят.

— Э, о таком не расскажешь. Это тебе не вег-дичей свежевать. О барке накрепко забыть нужно.

— Попробуй, забудь. Сейчас перед глазами люди встают, черепами разбитыми качать начинают.

— Не думай. Они сами напросились. О хорошем нужно думать.

— А что хорошее у тебя впереди?

Долго Лит сам с собой беседовал. Успокаивало это, согревало. Замерший Бешенный ерзал, носом крутил, но не просыпался. Лит кое-как приподнялся, укрыл его курткой.

— Эй, жрать будешь?

В ноздри лез запах жареных грибов.

Лит резко сел, охнул.

— Ну, углежог, все мое шитье испортишь, — возмутился Бешенный.

— Ничего, прижилось.

— Что там прижиться за ночь могло? Лежи, тебе постельный режим нужен. На, пожуй.

Лит принял прутик с нанизанными грибами. Принялся жевать.

— Зря ты гадюшку взял. Горчит.

— Да хрен с ней. Я их ел, нормально.

— Вымачивать надо.

— Что я, кулинар?

— Чего?

— Да ладно, это я так. Просто разговор гоню.

— Северные словечки? — догадался Лит.

— Угу. Ты, это, как себя ощущаешь? Мне всю ночь чудилось, что помер. Запашок еще твой… Сейчас рассосалось.

— Я не специально.

— Да понятно. Ну и болячка у тебя. Слушай, я к реке схожу. Барки ушли. Может, выужу чего полезного.

Лит, жуя подгоревший гриб, заозирался.

— Да не ерзай, вон твой топор. Я дровишек подрубил в запас.

— Я не того. Вместе к берегу пойдем.

— Ты на ноги-то встанешь? Вчера совсем готовый был.

— Встану, — заверил Лит.

Действительно встал, только голова кружилась. По сравнению с ночью, так почти здоровый. Повозились, цепи сбивая. Лит чуть не плакал — на топоре еще выщерблин прибавилось. Белобрысому силы хватало, но как держать топор, чтобы ущербу было поменьше, соображал плохо. Пришлось отобрать. Сам справился, хотя и с передыхом.

Ковыляли к берегу — Лит припадал на сторону подранной ягодицы, Бешенный хромал на подбитую ногу.

— А ты двужильный, — с некоторой завистью заметил белобрысый. — Что топором махать, что выздоравливать. Вчера еще кровью исходил.

— Некогда валяться, — буркнул Лит. — Ты тоже не промах. Ловко на гадов прыгал. Сразу видно — Бешенный.

Белобрысый помолчал и глухо поинтересовался:

— Что, с первого взгляда заметно, что не в своем уме?

— Н-нет, — слегка растерянно сказал Лит. — Вот когда с голыми руками на копья прыгал, тогда конечно. И вообще, тебя все так кличут.

— Я тебя по прозвищу дергать перестал?

— Хм, ну да. Так ты скажи, как тебя правильно зовут, я запомню. Я же не со зла.

— Ёха — меня зовут, — неразборчиво буркнул куда-то в сторону белобрысый.

— Ёха, так Ёха. Редкое имя.

Белобрысый мрачно кивнул.

Пока спускались по течению, полезного отыскалось мало. Пустой мешок, несколько яблок, да обломок доски с парой длинных гвоздей. Устали, повернули назад. Когда проходили мимо одинокого островка рогоза, Ёха радостно сказал:

— Ого! Утопленничек.

Влез в воду, за ногу подтащил к берегу тело в бесформенной одежде. Оказалось — колдун. Ёха принялся раздевать утопленника.

— Слушай, брось его, — нерешительно сказал Лит. — Он потом за тобой пойдет. Он же кудом станет или ларвом. От них так просто не отделаешься.

— Мне пофигу. Я — атеист. Отобьюсь как-нибудь. А ряса в самый раз. У, и сума у него осталась.

— Брось! — всерьез заволновался Лит. — Колдун ведь. Проклятье прицепится. И Светлый за своего вступится.

— Светлому, если нагрянет, я все доходчиво объясню. А проклятья нам уже и так цеплять некуда. Не так, что ли? — насмешливо сказал Ёха, раскрывая холщевую сумку, снятую с мертвеца.

Содержимое порядком разочаровало белобрысого. Несколько склянок с порошками, магическая книжка, бритва, да теплая рубашка.

— Рубаха — нужная вещь, — Ёха повертел мокрую одежду. — Жаль, узковат в плечах был служитель культа. Бритва — тоже хорошо. Хотя такой паршивкой хрен кому горло перережешь. А божественная книга нам ни к чему. Порошки шарлатанские, тем более.

— Не бросай! Вдруг…