Путеводная звезда

Он поймал сомневающийся взгляд Кирилла:

– Да-да. Это именно Ад. Вас разве никогда не смущал тот гигантский объем несправедливости, что царит на планете? Это все ― наша работа, которую мы неустанно и добросовестно (фу, какое слово) выполняем. Нет никаких подземелий, никаких котлов и девяти кругов. Все это выдумки наших средневековых агентов, суть которых состояла лишь в том, чтобы задержать вас в настоящем Аду как можно дольше.

– Но Свет? Свет не мог в этом участвовать!

– Еще как мог! Разумеется, исключительно из светлых побуждений. Как там было… ― Черт закатил глаза и монотонно, будто вспоминая занудный текст, продолжил:

– Рай открыт для каждой души. Космос, всепознание, мириады миров и наслаждений. Никаких оков бренного тела, подверженного боли и страданиям. Бытие вне материй, времен и границ человеческого понимания. Вроде так, если не врут их буклеты. Впрочем, клерки из Небесной врать не умеют.

Он откинулся на спинку кресла и скрестил пальцы:

– Но, по договору, сначала человек должен пройти через Ад. По той самой дороге, что вы зовете жизнью. Но не просто пройти, а сохранить внутри как можно больше Света, которым вас при рождении и наполняют трудяги Рая. Наша же задача: заложить в вас за это время столько Тьмы, чтобы в конце вы могли увидеть только черную кнопку.

– И что там? После черной кнопки?

– А ничего, ― хмыкнул Захар. ― Обратненько на Земельку. И все по новой, сквозь тернии к лифту. Определенные религиозные направления у вас называют это реинкарнацией.

– Но ведь в мире столько прекрасного! ― Кирилл всплеснул руками. ― Нет, наш мир не может быть Адом!

– Давайте уже просто примем это как факт! Ладно? ― Черт хлопнул ладонью по подлокотнику. ― Хотя отчасти вы правы. Мы недооценили людей. Еще на старте проекта Свет предложил дать человеку внутреннюю свободу. Мы не возражали: наши прогнозисты были уверены, что это еще больше подтолкнет вас к саморазрушению. Но тут и крылся подвох.

Захар помолчал с минуту, будто решая продолжать или нет. А может, и больше: Кирилл совсем не чувствовал времени.

– Вы не поддаетесь логике. Даже сквозь разрушения и жестокость вы все равно умудряетесь нести этот гребаный Свет. Мы насылаем на вас голод, а вы, вместо того, чтобы жрать друг друга, делитесь с ближним последней краюхой. Мы подключаем ураганы, штормы и наводнения, а вы создаете полотна с изображением стихий и восхищаетесь ими. Мы поднимаем на новый уровень войны, культивируем ненависть, совершенствуем садизм. А вы все равно, даже в самом кровавом огне, не перестаете искать добродетель. Как? Почему? Зачем?

Лукавый развел руками:

– А деньги? Это же была поистине гениальная задумка креативного штаба! Они не просто извратили ваши желания, они въелись во все сферы душевной и материальной деятельности. Сколько неравенства, сколько страданий породили звонкие монеты. Мы до сих пор статистику сводим. И что же? ― Черт всплеснул руками. ― Вы даже их приспособили к делу Света. Благотворительность, помощь неимущим, меценатство… И прочая ересь, противная самой природе капитала!

– Боюсь, ― задумчиво протянул Кирилл, ― чтобы это понять, недостаточно иметь лишь облик человека.

– Возможно, ― легко согласился собеседник. ― Возможно даже, что рано или поздно наши аналитики найдут разгадку. Лично я предполагаю, что у таких людей просто слишком крепка та внутренняя нить, что ведет их к Раю. Во всяком случае, они уходят в свое космическое бытие и нас более не волнуют. Но вот вы… Вы!

– Что ― я? ― нахмурился Кирилл.

– Вы же никак не угомонитесь! Вам в этой комнате уже персональные тапочки полагаются!

Он поставил новый слайд. На экране возникла черно-белая фотография.

Руины домов, почерневшие фасады, танк с опущенным стволом, столб дыма, выбивающийся из люка машины. Тела, лежащие и сидящие вокруг. А посреди этого солдат в измазанной кровью гимнастерке, который бережно несет на руках пятилетнюю девочку.

– Это ― вы в прошлой жизни. Ваш взвод уничтожили, вы ранены, и вы умираете. Однако спасаете немецкого ребенка. Несете его в соседнюю деревню, в которой вас добьют местные, едва вы повернетесь к ним спиной. Кинжалом, на котором выбиты слова про честь и верность. Вы догадываетесь, что так произойдет. Но все равно идете из последних сил. Даже несмотря на то, что в преддверии смерти чувствуете, что это дочь того самого танкиста панцерваффе, который тремя годами ранее с веселым смехом въехал в вашу хату. А потом еще дал задний ход, когда увидел, что промахнулся мимо женщины с ребенком на руках.

Захар сменил слайд. На экране снова появился черно-белый снимок, только гораздо худшего качества. Однако это не помешало разглядеть мельчайшие детали.

Объятое пламенем здание. Изъеденная огнем вывеска, что сорвалась с креплений и лежит теперь поперек распахнутой двери. На ней виднеются буквы из старого алфавита, в конце надписи проглядывает твердый знак. А в массивную раму снизу упирается спина человека в смешном шлеме. Лицо и руки его обожжены, но он из последних сил держит вывеску приподнятой, чтобы в щель под ней могли проползти испуганные люди.

– Пожарная экипировка в начале двадцатого века была далека от совершенства, ― прокомментировал черт. ― Уж мы старались, как могли, оттягивая данный прогресс. Но это не мешало подобным вам бросаться на огонь с голыми руками. Вот и вы тогда сгорели живьем. Полностью, до угольков. И это было очень-очень-очень больно. Но до самого конца вас так и не смутило, что вы спасаете семью ростовщика, который содрал с вас последнюю шкуру и не забыл даже при пожаре прихватить расписки по вашим долгам.

Он поставил новый слайд.

Теперь это было не фото. Скупые линии, примитивная перспектива и контраст цветов выдавали в картинке древний рисунок. Но, как и прежде, ничто не могло скрыть деталей, отсылающих на этот раз к Средним векам.

Всклокоченный бородач лежит на земле, прикрывая голову руками. Испуганные глаза широко раскрыты, губы искажены болью, а грубая полотняная рубаха порвана и испачкана в дорожной пыли. Сверху, ухмыляясь, стоят монгольские воины и тыкают в несчастного древками копий.

– Иго в самом своем расцвете. ― Захар с удовольствием закатил глаза. ― Отличное времечко было. Сколько дьявольских стартапов было запущено за эти триста лет. Но вот для вас персонально ― не лучший период. Как раз под самую раздачу попали: три раза захватчики по вашей деревне прошлись. Первый раз мамку снасильничали, второй ― ее же, пузатую, поколотили. А заодно и вас в утробе помяли, да так, что умом ребеночек не задался. Односельчане потом бастарда не взлюбили, хоть и не стали убивать дурачка. А когда мамка вздернулась от стыда, и вовсе распоясались. Пинка только ленивый не прописывал, когда вы со свиньями корыто делили. ― Лукавый с деланым сочувствием покачал головой. ― Вам, с такой судьбиной да отбитым умом, взять бы да возненавидеть весь мир. Так нет же! Когда монголы третий раз явились, а деревенские ушли в леса, вы их так и не выдали. Даже когда на копья вздернули и стрел забавы ради понатыкали. А ведь вы знали в том лесу каждую кочку, ямку и ягодный куст.

– Послушайте, ― черт хлопнул себя ладонью по лбу, словно его осенило, ― а может, вам это нравится? Быть терпилой? Может, вы ― мазохист? Кайфуете, когда о вас ноги вытирают?

Кирилл покачал головой. Затем задумался и спросил:

– Я ведь не один такой? Вряд ли бы вы так распинались, если бы я действительно являлся уникумом. Верно?

Захар молча отвел глаза. Кирилл кивнул:

– Значит, так и есть. Вы строите столько козней, насылаете столько бед. Трудитесь без сна и отдыха. А ваши аналитики тем временем едят свой хлеб совершенно незаслуженно.

Черт вскинулся:

– Объяснитесь.

– А вы не задумывались, почему Небесная Канцелярия так легко отдала вам Землю? Да потому, что есть такие, как мы. Те, кто не просто проносит Свет сквозь жизнь, чтобы потом нажать белую кнопку. Мы приумножаем его и оставляем в этом мире. Для вас это сродни эпидемии ― вот почему вы рвете на себе волосы и рога. И нас становится всё больше, несмотря на все чертовские ухищрения. Вы, конечно, можете утопить планету в огне, возможностей для этого предостаточно. Но, я уверен, никогда не уничтожите человечество полностью, ибо тогда распишетесь в собственной несостоятельности.