Наталья

— Нет, схожу, узнаю, что у него, как. Добраться до его костей надо.

Он трогает мои ребра.

— Опять похудел, Саня? — грусть звучит в его голосе.

— Немного, папа. Но, говорят, женщины худых любят.

— С кем встречаешься, сынок?

— Так, понемногу, — уклоняюсь я.

— Я слышал, роман серьезный у тебя.

Я мельком взглядываю на брата, который терзает жареное мясо, потом вопросительно смотрю на отца.

— Слухом земля полнится, — поясняет он предыдущую фразу, но не объясняет. И переключается: — Как мясо, Борик?

— От-личное! — радостно восклицает Б.

— Съешь еще порцию, сынок?

— Не, па, спасибо, это невозможно.

— Ну, тогда давай выпьем пивка, наливай всем.

Мы пьем пиво. И мне Шурик вспоминается…

Обед кончается, и папа идет в номер отдыхать. Мы выходим с братом на улицу, договорившись завтра приехать к отцу на завтрак в гостиницу.

— Ну, с отцом как побываешь, — говорит Б., — отпуск на неделю брать нужно: одно и то же, одно и то же.

— Ты представляешь, он в институт пойдет, что ему там обо мне скажут, ему ж дурно станет. Борь, придумай чего-нибудь.

— Я попробую, конечно, его отвернуть, но, по-моему, это бесполезно.

— Но ты хоть с ним сходи, все смягчится.

— Я работаю до шести. Тебе это прекрасно известно.

— Вечно у тебя не вовремя эта работа.

— Что ты предлагаешь, чтобы я не работал? Ты меня кормить будешь? Я с удовольствием. Вот семейка, один говорит — не работай, другой говорит — работай, чтоб работа мчалась.

— Все ясно.

— Ладно, не выступай, попробую отговорить его. Куда ты едешь? Домой, конечно. Она не приехала?

— Нет, она занята. — Мне стыдно. — Но должна приехать.

— Хочешь в карты сразиться?

— Давай.

Мы сидим целый вечер и играем в карты. Я не выигрываю ни одной партии. Говорят, в любви везет. Да уж…

Прошло воскресенье. Она не приехала.

Понедельники ненавижу, проклятая военная кафедра. Опять надо лезть в вонючие, с вылезающими гвоздями, сапоги, которые каждый день одевают другие. В пахучие фуфайки и штаны. Хоть не так холодно на улице, слава Богу.

Звоню папе в гостиницу после шести. Сегодня вечером у них посещение Большого театра с бывшими однокашниками, а завтра мы идем в институт. Об этом мы и договариваемся.

— Значит, Саня, заедешь за мной в час в гостиницу, возьмем такси, ты их любишь, и поедем в институт. Ради твоего института даже на такси не жалко.

— Хорошо, папа, — говорю я и чувствую, что внутри у меня собирается что-то нехорошее.

Мы прощаемся до завтра.

Двушка непонятно откуда оказывается на столе. Я вхожу в телефонную будку и набираю номер. Наталья сразу поднимает трубку.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Санечка.

Я еще не успеваю рта раскрыть, она говорит:

— Я хочу тебя увидеть, если я приеду, ты не возражаешь?

Я молчу.

— Саня?..

— Да, конечно.

— Что «да»? Возражаешь?

— Нет, конечно; я тебя жду.

— Я приеду к одиннадцати, мне надо еще в одно место заехать.

— По тому же вопросу?..

— Саня, как тебе не стыдно такие вещи говорить.

— А что! Жизнь такая.

— Я знаю, Санечка. Но я не такая. До встречи, а то я не успею к одиннадцати к тебе, и ты опять будешь сердиться.

— А какая ты?

— Я тебе себя потом объясню. При встрече.

Я застываю.

— Я уже собрана и только ждала твоего звонка. И как прекрасно, что ты такой пунктуальный…

— Все шутишь?

— Я абсолютно серьезно. Все, я побежала.

Она бежит. Или не бежит. Я не вижу.

Я ложусь в кровать и опять засыпаю. Мне радостно и тревожно.

Тихий стук в дверь будит меня, и через минуту она уже раздевается.

— Санечка, я так скучала по тебе.

Я целую ее губы в ответ. Но что-то тревожно внутри у меня. И эта тревога не проходит, даже когда я растворяюсь в ней. (О, эти изумительные растворения.)

Она лежит на моей руке. Сколько дней мы не виделись? Сколько дней этого не было?

— Наталья, сколько мы не виделись?

Сколько дней ты не была моей, думаю я.

— Не надо об этом, Санечка. Я не хочу. Скажи лучше, что у тебя нового?

— Папа приехал…

— Правда?! — она вскидывается. — Ты говорил ему что-нибудь обо мне?

— Нет еще, он вчера приехал.

— Я хочу с ним познакомиться. Он должен быть необыкновенным.

— Почему?

— Он все же создал тебя, — она смеется.

— Наталья, Наталья…

— Что, не нравится?

— Мне все нравится, что делаешь ты и что касается тебя…

— Спасибо, Саня.

Наши губы смяты в поцелуе. Она вскрикивает, что-то дрожит внутри меня, трясет, горячее наслаждение, потом блистательная пустота и мягкий провал. Она лежит не здесь, как будто без сознания. И очень долго не возвращается.

Я давно уже пришел в себя. Мужчины вообще всегда быстрей приходят в себя… потом.

Она шепчет мне что-то, прижавшись к моему плечу.

— Саня…

Больше я ничего не различаю. Но за то, как было сказано это слово, можно отдать полжизни и всю жизнь, все свое существование, лишь бы услышать это еще раз.

Мы проваливаемся в сон одновременно. Что она там видит во сне? Я хочу быть ее сном.

Я просыпаюсь, щекой касаясь ее груди. И не шевелюсь.

— Санечка, — говорит она, — ты спишь, как медвежонок, сопишь и пинаешь меня коленом.

— Извини, Наталья.

— Что ты! Мне это очень нравится!

— А ты что, спала с медвежонком?

— Ну, Саня, как тебе не стыдно!

— Очень стыдно!

— Просто я всегда представляла, что так спят медведи.

Я целую ее грудь.

— Саня! Вечно у тебя плохие мысли на уме, — она улыбается, ее лицо надо мною.

— Разве это плохие мысли?

— Нет, это хорошие. Ну, не могу же я тебе об этом так прямо сказать.

— Почему?

— Потому что ты маленький мальчик и мне нельзя тебя развращать…

— Вопрос только, кто кого развращает?

— Это даже не вопрос, так как я на все согласна… — она смеется.

— Но мне нравится твоя порочность…

— Санечка, когда ты должен увидеться со своим папой?

— В час дня.

— Так сейчас уже вечер!

— Ничего страшного.

— Какая я плохая, разбиваю все твои планы. Он надолго приехал?

— На три-четыре дня.

— Тебе здорово попадет от него?

— Как тебе сказать. Мы должны были сегодня поехать в институт, он поехал, наверно, один. Узнавать…

— Санечка, а тебя ж там уже вечность не было.

— Я знаю. Сегодня будет расправа Ивана Грозного с сыном.

— И все из-за меня. Ты видишь, я какая. Нет чтобы заставить тебя заниматься, я заставляю тебя…

— Ты даже такие слова знаешь? — я удивленно смотрю на нее.

Она смущена и неловко улыбается.

— Мало ли что знаешь и чему научат, только не все показываешь.

— Да, Наталья…

— Что, Санечка, очень плохая?..

— Наоборот, ты прекрасна! — Мы смеемся.

— Когда ты собираешься к нему поехать?

— Позже сегодня. Хочешь с ним познакомиться?

Она молчит.

— Наталья?

— Я не могу, Санечка… Я к шести должна быть дома.

— Почему?

— Я устала. Скандалы каждый день, он как тронулся. Я никогда этого в нем не подозревала. Каждый мой шаг выспрашивает, проверяет.

— А можно совсем не возвращаться?

— Саня, Саня, — она грустно умолкает. И долго царит мертвая тишина.

Часы тикают по радио полшестого. Она лежит, не двигаясь, и ее горячее тело согревает меня.

Я даже не хочу думать о папе и его посещении института.

— Наталья?

— Я знаю, Санечка, мне пора.

Она умолкает.

— Я хочу быть твоя, — она ложится под меня. Ее руки сжимают мою спину и скользят по ней. — Навсегда…

Я задыхаюсь.

Мы бредем медленно по улице. Она идет не спеша, крепко держась за мою руку.

— Санечка, я не хочу уходить от тебя.

— Я тоже, Наталья. Неужели это будет всегда…