Клетка ангела

Зарывшись лицом в ее волосы, я вдыхаю ее аромат, сладкую свежесть цветов, оттененную согретой сном женской кожей. И, как и последние два месяца, я борюсь с приступом мучительного страха.

Страх, что я потеряю ее. Что фитиль сгорит, не оставив ничего, кроме пепла.

Это иррационально, нелогично, но я ничего не могу поделать. Я думал, что если вытянуть из нее слова, то смогу обуздать этот страх, позволив мне прожить день спокойно и уверенно, зная, что она моя, но, во всяком случае, тревога стала сильнее, всепроникающей. Иногда только об этом и думаю: как хрупко это счастье, как иллюзорно.

Ведь в начале моя мать тоже любила моего отца. Когда-то они тоже знали счастье.

Я стараюсь не думать об этом, о том, как у них все развалилось, но бывают моменты, когда я смотрю на Хлою и вижу лицо своей матери. Не бодрая и здоровая, как в детстве, а осунувшаяся и бледная, глубоко несчастная — такой вид у нее был в последние годы жизни.

Отчасти дело в том, что я до сих пор не рассказал Хлое о том, что произошло той зимней ночью, а она не спросила. Несмотря на то, что она поставила это условием нашей свадьбы, она, похоже, не хочет слушать всю историю. Я думаю, это потому, что она боится правды, боится узнать, за какого ужасного монстра она вышла замуж. Так что она уклоняется от темы, и я тоже.

Есть все шансы, что она возненавидит меня за то, что я сделал, что будет смотреть на меня с ужасом и отвращением.

Не помогает и то, что я осознаю, что держу Хлою, как пленную принцессу в высокой башне, полностью изолированную от всех и всего. Мы не покидаем территорию; мы никуда не ходим. Мы существуем в нашем собственном маленьком мире, где у нее нет другого выбора, кроме как быть моей. Это для ее безопасности, правда, но также и для моего спокойствия.

Если бы представилась возможность, сбежала бы она снова?

Если бы опасность для нее была устранена, захотела бы она уйти?

Я не знаю ответов, и вопросы мучают меня так сильно, что я стал еще более одержим следить за ней. Я знаю, что она не может уйти — и, учитывая, что Брэнсфорд охотится за ней, вероятно, не хочет уходить, — но я все еще чувствую себя обязанным знать ее местонахождение каждый момент, когда мы в разлуке. С этой целью я установила камеры в нашей спальне и во всех уголках дома, кроме комнаты сестры и личных покоев Павла и Людмилы, и проверяю видеотрансляцию на своем телефоне с бездумной частотой соцсети.

— На что ты всегда смотришь? — спрашивает Алина, заходя ко мне однажды в столовую, пока я жду, пока Хлоя закончит свой урок со Славой и спустится на обед. — Что-то происходит?

Я отложил телефон. «Всегда что-то происходит».

Это не ложь. Мало того, что Маша работает над тем, чтобы сблизиться с Брансфордом и присылать мне ежедневные отчеты о своих успехах, у меня также есть люди, которые следят за Алексеем Леоновым. Он все еще здесь, в Штатах, последние несколько дней в Чикаго. Похоже, он здесь для деловых встреч, но я не могу не чувствовать себя неловко.

Чикаго гораздо ближе к Айдахо, к моему дому и моему сыну.

Алина задумчиво смотрит на меня. «Это дело Волкова? Константин упомянул, что интересовался инвестициями в свое ядерное предприятие».

"Это тоже." Я не удивлен, что она слышала об этом. Олигарх, который сделал себя сам, Александр Волков — один из самых богатых и самых опасных людей в России. Союз с ним был бы и выгодным, и рискованным, особенно учитывая его склонность к таким же безжалостным методам ведения бизнеса, как и наши.

Если по какой-либо причине дела пойдут плохо, у нас появится еще один могущественный враг, но если все пойдет хорошо, он может помочь ускорить процесс утверждения новой технологии, ускоряя ее внедрение во всем мире.

Алина вздыхает. «Я бы хотел, чтобы он туда не ходил, но Константин редко слушает. Может быть, ты поговоришь с ним — если, конечно, ты не считаешь, что связываться с Волковым — хорошая идея?

Я пожимаю плечами и меняю тему. Правда в том, что Волков и потенциальное совместное предприятие находятся в самом конце списка моих забот, поэтому я согласен позволить Константину заниматься им. Наш гениальный брат временами может быть слишком интеллектуален для своего же блага, но он все же Молотов и, таким образом, вполне способен сам оценить риски.

Моими приоритетами в эти дни являются Слава и Хлоя, и я намерен сделать все возможное, чтобы сохранить и защитить их обоих.

В ту ночь сбывается один из моих худших страхов. Вскоре после полуночи дверь в нашу комнату распахивается, и вбегает Людмила, выкрикивая мое имя.

Я встаю и вооружен пистолетом, который держу под матрацем, прежде чем она успевает объяснить, и когда она это делает, я кладу пистолет и бросаюсь в наш шкаф.

"Что случилось?" — требует Хлоя, вбегая за мной, когда Людмила выбегает из комнаты. Увидев, что я одеваюсь, она тоже начинает одеваться. "Что она сказала?"

Поняв, что Людмила говорила по-русски, я быстро объясняю, что Слава заболел. «У него неконтролируемая рвота и высокая температура», — говорю я, торопливо накидывая рубашку. — Ему нужно срочно в больницу.

Глаза Хлои расширяются. "О, нет. Я иду с тобой».

— Блять, нет. Мой тон слишком резок, но мне все равно. Страх, острый и металлический, обволакивает мой язык. Мой сын болен. Так болен, что у меня нет другого выбора, кроме как рискнуть раскрыть его местонахождение. Последнее, что мне нужно, это то, что Хлоя тоже в опасности. — Ты останешься здесь, где безопасно.

Она моргает, глядя на меня. "Но-"

— Я позвоню тебе по дороге. Схватив ее за подбородок, я украдкой коротко и крепко целую, а потом бегу в комнату Славы, все мои мысли только о сыне и скорейшем способе доставить его в больницу.

40

Хлоя

"Больше кофе?" — спрашивает Алина, и я киваю, спрыгивая с барного стула и направляясь к кухонному окну. Снаружи кромешная тьма, из-за густых туч не видно даже полоски лунного света.

Сегодня ночью обещают ливень — нехорошо, учитывая скорость, с которой Николай, Павел и четверо охранников мчатся по извилистым горным дорогам на своих внедорожниках. Людмила поехала с ними помогать ухаживать за Славой, так что в доме остались только мы с Алиной.

Единственным, кому запрещено выходить из дома.

По словам Алины, Николай привел всех оставшихся охранников в состояние повышенной готовности, поэтому пятеро из них охраняют сам дом, а остальные патрулируют периметр комплекса на случай нападения.

— Какая атака? — спросила я, когда она мне это сказала. «Слава просто болен».

Она взглянула на меня, предполагая, что я наивный идиот. «Там больной, и есть больной — и мы не знаем, кто это».

— Ты думаешь, его могли отравить ?

«Мы не можем ничего исключать», — ответила она, заставив меня еще раз осознать, насколько отличается воспитание ее и ее братьев от моего.

В моем мире никто не стал бы умышленно причинять ребенку боль.

Я отворачиваюсь от окна и иду обратно к кухонной стойке. «Есть еще новости от Павла или Людмилы?»

"Нет." Алина протягивает мне чашку свежего кофе. Глаза у нее такие же усталые, как у меня, но макияж и платье безупречны — думаю, на всякий случай нас могут пригласить на вечеринку посреди ночи. «Я не думаю, что они уже добрались до больницы», — продолжает она, когда я делаю большой глоток кофе. «Людмила сказала, что напишет мне, когда они это сделают».

Горячая жидкость обжигает мне нёбо, но я все равно допиваю оставшуюся часть чашки, мазохистски наслаждаясь болью. Это мешает мне думать о самых ужасающих возможностях, таких как отравление Славы, чтобы выманить его и Николая из безопасного лагеря, или их машина, падающая со скалы на какой-то темной, мокрой от дождя дороге.

Что еще хуже, я даже не могу позвонить или написать Николаю, чтобы успокоиться, так как он забыл здесь свой телефон.