Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 123 из 138

КОРОЛЬ ГРЕГОР И ШУТ

Ещё о короле Грегоре можно сказать, что он очень любил свою работу и отлично с ней справлялся. Вот почему он уделял ей слишком много времени — на что постоянно указывал ему Шут — и имел склонность пренебрегать семьей.

И конечно, это правда, что именно из-за его невнимания безумная королева Луиза проводила теперь все больше и больше времени в облике огромной жабы, хотя в своем естественном виде она была прекраснейшей королевой на свете. И возможно, именно поэтому его дочь — если у него, как утверждала королева Луиза, и вправду была дочь — убежала из дома и вернулась только недавно после того, как попала в беду, и ей не от кого было ждать помощи. Король Грегор покачал головой, наморщив смуглый лоб. — Да, все правда, сущая правда, — пробормотал он, теребя длинную черную бороду.

Это, однако, отнюдь не примиряло его с выходками Шута и со всем институтом шутовства. Шут не давал ему ни минуты покоя — все придирался и придирался, нес и нес всякую чепуху, пересыпанную гнусными стихотворными экспромтами, от которых у короля Грегора уши вяли.

— Но что ни говори, — думал король Грегор, прижимая ладонь тыльной стороной ко лбу, — а в моем случае должно быть сделано исключение! Мало мне того, что я женат на сумасшедшей королеве, так я ещё должен терпеть выходки этого Шута!

Никто не знал, как король Грегор страдает. Никто его не понимал. Королева была душой общества, все её обожали. А храбрый король Грегор (как он сам себя называл, хотя, несмотря на все его усилия, прозвание это почему-то так и не привилось среди его подданных) — храбрый король Грегор всегда был честным малым, с которым жестокая прекрасная королева Луиза совершенно не считалась. Он любил её — конечно, любил. Можно с уверенностью сказать, что ни один король на свете не был более предан своей королеве, чем Грегор Луизе.

Но до чего же нелегко быть правителем могущественного королевства и мужем сумасшедшей женщины — вечно, как Сизиф[95], вкатывать один и тот же камень на одну и ту же гору, изо всех сил стараясь укоренить в королевстве хоть какие-то признаки здравого смысла. Разве Шут, со своей вечной критикой, это понимал?

Нет, Шут этого не понимал.

Обернувшись, король Грегор взглянул на простиравшуюся внизу равнину, где шло сражение, и увидел, что часть его войска слишком далеко продвинулась влево и могла легко попасть в окружение, если бы это заметил противник. Король Грегор подошел к трубачу и ткнул его пальцем в бок.

— Трубач, — сказал он, — труби отход.

— Есть, сэр. Рад стараться, сэр, — ответил трубач, проворно вскинул свой инструмент с развевающимся вымпелом и протрубил сигнал. Внизу на равнине рыцари короля Грегора остановились, задрали головы и подняли забрала, чтобы лучше слышать; поняв, в чём дело, они с испуганным видом суетливо устремились направо. Король Джон на соседнем холме с досады ударил кулаком по ладони и топнул ногой.

Король Грегор улыбнулся. Но тут же снова нахмурился и стал обеими руками теребить длинную черную бороду.

В своё время у него возникла великолепная идея насчёт того, как избавиться от шутов, и он написал длинное, весьма красноречивое письмо ко всем соседям-королям, предлагая эту идею вниманию коллег. Идея состояла в следующем. Шут, если разобраться, — это не что иное, как предохранительный клапан для настроений народа: народ подчиняется королю и не имеет права ему перечить, разве что через своего представителя — Шута: тот, как известно, дурак и за свои слова не отвечает. Так почему бы не установить новую систему отношений между королями и подданными, при которой все вопросы решались бы голосованием, чтобы шуты оказались больше не нужны? Конечно, о неудобствах такой системы — он это прекрасно понимал — и подумать страшно, но тут было одно решающее преимущество: поскольку шуты стали бы бесполезны, короли смогли бы их переловить и отрубить им голову.

В конце концов собратья-короли отвергли его идею, и, как зачастую бывает, не потому что она была ошибочной — тут их мнения разделились, — а потому, что, как сказал кто-то из них, «лучше жить по старинке, не умничать». Это, по мнению короля Грегора, доказывало явное незнание истории.

— В старину, — сердито заметил он, — дрались дубинами, утыканными шипами. По сравнению с ними наши современные мечи, копья и катапульты — значительное усовершенствование.

Это никого не убедило, разве что несколько королей оснастили свои армии огромными дубинами с шипами.

Король Грегор покачал головой, медленно и задумчиво теребя бороду. Нелегко сохранять здравый смысл, когда весь свет вокруг сошел с ума.

— Ваше величество, — сказал трубач. — Сюда идет король Джон.

Король Грегор со вздохом кивнул. На поле боя армии перестали сражаться — начался обеденный перерыв.

— Еще немножко, и я бы тебя одолел! Что, не так, старый черт? — сказал король Джон, весело ударяя короля Грегора по плечу. — Твои молодцы совсем с пути свихнулись — прямо ко мне в засаду забрели в пятнадцати милях отсюда.

Его маленькие голубые глазки радостно горели, светлые усы подергивались вместе со щеками.

— Тебе надо было быстрее нас окружать, — хмуро ответил король Грегор.

— Надо было, это точно, — согласился король Джон.

Он откусил ещё один большой кусок сыра. Внизу на равнине лекари перевязывали ужасающие раны рыцарей. Король Джон с набитым ртом осведомился:



— Как поживает королева Луиза?

— Очень хорошо, превосходно, — сказал король Грегор. Потом из вежливости, пересиливая себя, добавил: — А как Хильда?

Король Джон двусмысленно подмигнул.

Король Грегор вздохнул.

Наступило долгое молчание. Два трубача, игравшие в карты, печально посмотрели на своих государей. Наконец король Грегор сказал:

— Ох и тяжелая штука жизнь!

— Только не унывать! В этом весь секрет! — сказал король Джон и рассмеялся.

Король Грегор ел яблоко. Корону он снял, небрежно положив её на траву возле себя. Его жесткие черные волосы торчали в разные стороны, от короны на шевелюре осталась круглая отметина. Его противник с сочувствием изучающе смотрел на него, потом скользнул глазами вниз. Взгляд его упал на корону короля Грегора, лежащую между ними; король Джон потянулся к ней, поднял, осторожно взвесил на руке, потом, держа корону перед глазами, стал рассматривать драгоценные камни и латинскую надпись.

— Может, тебе будет легче, если ты выговоришься? — предположил он, не отрывая взгляда от короны.

— Да что тут говорить, — ответил король Грегор. — Просто я чувствую… — он прищурился, сжав губы, — я чувствую себя стариком, — произнес он.

Король Джон деликатно улыбнулся.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Короли наблюдали, как по направлению к ним по извилистой тропинке поднимаются, разговаривая, два герцога. Трубачи перестали играть в карты и тоже смотрели на приближавшихся. Герцоги подошли к королям и, отдав честь, вручили им утренние списки убитых и раненых. Короли молча покачали головой. Королю Грегору показалось, что его противник сморгнул слезу. Безумное, неслыханное сомнение закралось в душу короля Грегора, но тут же робко исчезло, прежде чем он успел его осознать. Короли вернули списки герцогам и отдали честь. Герцоги, отдав честь, круто повернулись на железных каблуках и пустились по тропинке в обратный путь, погромыхивая на ходу доспехами. Трубачи снова принялись играть в карты.

Вдруг король Грегор сказал:

— Чуть попозже моя жена и дочь приедут посмотреть на сражение. Я им разрешил.

Король Джон вытаращил глаза, и корона выпала у него из рук.

— Ничего себе! — только и сказал он.

— Понимаешь, я постоянно подвергаюсь нападкам за то, что мало внимания уделяю семье.

Король Джон смотрел на короля Грегора, явно сомневаясь, в своем ли король Грегор уме.

— По-моему, я не обязан перед тобой оправдываться, — заметил король Грегор тоном, который даже ему самому показался слишком резким, — но вот что я тебе скажу: ты представить себе не можешь, в каком я живу напряжении — ведь меня окружают помешанные. Да, конечно, по-настоящему сумасшедшая только сама Луиза. Но, понимаешь, они же все время с ней общаются, они привыкли к её странностям и, так сказать, подыгрывают ей, — в результате грань между разумом и безумием несколько размыта. Например… — Внезапно он заговорил очень быстро, как это бывает на исповеди, когда человек знает, что согрешил, но считает, что его случай редкий и не подпадает под обычные определения. — Например, вчера через час после ужина Луиза весело сказала своим певучим голосом — ты же знаешь, какой у неё чудный голос, — трудно поверить, что таким певучим, мягким, ласковым голосом можно нести такую чушь…

95

Сизиф — согласно греческой мифологии, основатель Коринфа. За мошенничества, совершенные при жизни, был после смерти принужден совершать бессмысленную работу и вкатывать на гору огромный камень, который скатывался вниз, едва достигнув вершины.